Кредит доверия

Доверие — первое условие дружбы. Жан де Лабрюйер

Время взвешенных решений заканчивается, когда ему стреляют в спину. Жгучая боль растекается по позвоночнику, но уже через мгновение притупляется: рана затягивается, а сломанные кости снова становятся целыми. Все это занимает не дольше трех секунд, и, вскочив на ноги, Кей бросается к выходу. Он не чувствует страха — только раздражение от того, что его тихая и спокойная жизнь закончилась. Он собирает вещи в рюкзак, а бабуля топчется рядом. — Куда же ты пойдешь? — спрашивает она. Ее голос звучит ломко. — Пока не знаю. А даже если бы и знал, то не сказал бы. В отличие от многих, Кей адекватно оценивает положение, в котором оказался. Если бы не Сато и его нападение на офис фармацевтической компании, то, может, СМИ бы и не подняли по всей стране новую волну паники. И в деревне никто бы и не узнал про Нагаи Кея. — Разве ж можно бежать, сам не зная, куда, — с тяжелым вздохом говорит бабуля и уходит на кухню, а Кей останавливается посреди комнаты и оглядывается — не забыл ли чего. Вещей у него немного, но все же больше, чем было до прихода сюда. На мгновение Кея охватывает сожаление, в груди что-то ноет, и он потирает ключицы холодными пальцами. Слышится громкое сопение — вернулась бабуля. Она хмурится, и у уголков ее рта собираются складки. Морщинистая кожа напоминает кору старого, дряхлого дерева. Лицом бабуля, кажется, постарела на десяток лет, если не больше. Какой-то короткий миг Кею хочется ее обнять, но потом он понимает: это, наверное, лишнее, и потому он просто говорит: — Спасибо за гостеприимство. — Глупости, — бабуля хмурится еще сильнее, сует руку в карман и вытаскивает мятые купюры. — На, возьми. Это все, что было дома. Забирай и уходи, пока они не... Слышатся шаги, крики соседей, а затем — громкий стук в дверь. Бабуля в одну секунду оказывается рядом, заталкивает деньги ему в карман и обнимает так сильно, что хрустят ребра. — Уходи. Она тут же отстраняется, и все, что напоминает об этом неловком проявлении чувств — острый запах мандаринных корок, которыми бабуля перекладывает свою одежду. Кей выскальзывает через окно, не давая себе времени на размышление. Они ведь люди. Соседи. Они бабуле ничего не сделают. Он проскальзывает мимо домов, к горе — скрыться в лесу проще простого. За последние месяцы тут пропали двое охотников и один местный житель, так что деревенские просто не сунутся за ним далеко. Награда наградой, а своя шкура дороже. За спиной слышатся звон и крики — люди словно сходят с ума. — По машинам! — Из деревни ведут всего два пути, ему от нас не сбежать! — Проклятый аджин, он столько времени жил среди нас... Кей на мгновение замирает, вжавшись спиной в стену. Двое мужчин в грязных майках пробегают мимо, даже не потрудившись заглянуть в узкую щель между домом и сараем. Иногда Кею кажется, что это люди — настоящие монстры. К счастью для него, эти монстры не только слепые, но и тупые. Впереди уже виднеется лес, старый и темный. Кей замирает и оглядывается по сторонам. Никого. Ему остается пройти около сотни метров, проскользнуть между старенькими домами и перебежать опушку. Кей облизывает губы и осторожно идет вперед. Сосед, Изумо-сан, вырастает словно из воздуха — Кей даже не услышал, как тот подошел. Сердце стучит ровно и гулко, и Кей понимает, что убьет старика, если тот попробует его задержать. Кей сделает все, что угодно, только бы снова не попасть в клетку, и неважно в чью — Сато или правительства. Но вместо того, чтобы поднять тревогу, Изумо прикладывает палец к губам и манит за собой. — Яманака-сан мне все рассказала, — хрипло шепчет он. Кей вдруг чувствует прилив благодарности — к бабуле и к этому странному мрачноватому старичку, который иногда захаживал к ним за солью или просто поболтать. Он вспоминает, как Изумо помог подлатать бабуле забор, а потом они втроем пили чай и смотрели на закат. Кажется, это было так давно, а ведь прошло всего несколько недель... Изумо снова манит Кея за собой, и тот кивает, решившись. У дороги, идущей в обход горы, стоит старенький потрепанный фургон. Краска на нем давно облупилась, правое крыло проржавело, а вместо стекла со стороны пассажирского сидения — полиэтилен. Но все это неважно. Главное, что на машине Кей сможет скрыться от погони. — Спасибо, — говорит он, когда они отъезжают от деревни. — Это мой долг, — говорит Изумо. Кей хмурится и смотрит перед собой на дорогу. На проселочной дороге не слишком-то разгонишься, а старый фургон знавал лучшие времена лет двадцать назад. Кей переводит взгляд вправо, на Изумо, который тихо и неразборчиво что-то бормочет. — Почему вы помогаете мне? — Потому что Яманака-сан попросила. Она хорошая женщина, — говорит Изумо. — А старый Хирано совсем умом тронулся со всеми этими акциями. И зачем он только в бизнес сунулся? Ты не виноват, мальчик. Голос Изумо кажется Кею каким-то скрипучим, безжизненным. Неприятным. Но помощников в таком положении не выбирают, и Кей позволяет себе немного расслабиться. — Я отвезу тебя в город и сдам властям, — вдруг говорит Изумо. Он улыбается. — Это мой долг. Так будет лучше для всех и для тебя тоже. Государство лучше простых людей знает о том, что нужно делать с аджинами... Кей молчит, но внутри него словно что-то ломается. — Государство знает, что делать с аджинами, — эхом повторяет он и отстегивает ремень безопасности. — Останови машину. — Нет, тебе надо сдаться! Тебе нельзя жить среди людей. Из-за тебя уже умер Сугимото... — Он умер из-за безумца, — твердо говорит Кей и выворачивает руль фургона. Визжат тормоза, но машина не успевает остановиться и врезается в дерево. Кей пробивает головой лобовое стекло, и на миг весь мир теряется в ослепительно яркой боли. Затем опускается темнота. Когда он приходит в себя, старик рядом хрипло дышит. Кажется, подушка безопасности проломила ему ребра. По бледно-желтой эластичной поверхности стекают алые капли. Кей стирает кровь со своего лба и смотрит на Изумо без малейшей жалости. Больше Кей не будет доверять людям. Он выбирается из машины и бежит через лес — за то время, что тут пробыл, он успел изучить часть горных троп. Уйдя подальше, он останавливается. В боку колет, дыхания не хватает, а во рту пересохло так, что Кей, кажется, готов напиться из первой же лужи. Он оглядывается по сторонам и замечает чуть правее куст с красными ягодами. Плодов на ветках немного, но и тех, что есть, достаточно, чтобы утолить жажду. Ягоды пачкают руки, а воздух наполняется сладким, летним запахом. Проглотив почти горсть, Кей останавливается и прислушивается. Погони не слышно, но терять время все же не стоит. Хотя просто бежать — тоже самоубийство, бабуля права. Кей достает деньги из кармана и пересчитывает. Чуть больше четырех тысяч — не так уж и много, но лучше, чем ничего. Когда он пришел в эту деревню, у него была только рваная грязная одежда. Кей сминает деньги в кулаке, а потом заставляет себя разжать пальцы и ровно сложить купюры. Это Сато виноват в том, что сейчас происходит. Если он продолжит убивать, то Кею нигде не скрыться. Люди знают, как он выглядит, а значит травля продолжится в любом уголке Японии. Значит, от Сато нужно избавиться. В одиночку это сделать не получится. Возможно, в одиночку не получится даже перевалить через горы. Мысли возвращаются к грузовику и сидящему в нем Накано. Людям доверять нельзя, аджинам — тоже, опыт общения с Сато это доказал. Но ведь была бабуля, был Кай... Может, Накано тоже можно отчасти довериться? Накано не похож на предателя — скорее на идиота с высокими идеалами. Ради своих принципов он, кажется, готов умереть. Кроме того, он еще в их самую первую встречу кричал о том, что хочет уничтожить Сато... Приняв решение, Кей снова спускается с горы. *** Он успевает пожалеть об этом едва ли не сразу: Накано туп как пробка. И как он только умудрялся так долго скрывать от властей то, что он аджин? Кей видел Накано утром, когда приносил ему еду, но сейчас тот почему-то кажется другим: глаза блестят, на щеках горит лихорадочный румянец, а движения — рваные, дерганные. — Ты что, боишься? — брезгливо спрашивает Кей. Ну и помощничка он себе нашел. — Нет! — огрызается Накано и сжимает кулаки, словно собираясь его ударить. — Я ничего не боюсь! Ну, почти ничего. Высота не считается. — Так ты акрофоб? — Эй, никакой я не фоб! Сам ты фоб. Они как раз подходят к обрыву. Перед ними шумит река. Горный поток тут становится спокойнее, размереннее. Накано смотрит вниз и боязливо отступает назад. — Мы что, должны отсюда прыгнуть? — громко сглотнув, спрашивает он. — Слушай, а может, спустимся так? Кей поднимает глаза к небу. В чем он провинился, чтобы получить в партнеры по спасению мира такого дебила? — Не говори, что ты еще и гидрофобией страдаешь. — Ничем я не страдаю! — Ладно, держи, — Кей обвязывает веревку и подает большую часть пластиковой посудины Накано. — Зачем это? — Чтобы не утонуть. И хватит уже задавать идиотские вопросы! Накано пыхтит, но посудину берет. Кей подходит к обрыву и смотрит на реку. Похоже, вода его любит, раз уже во второй раз спасает его шкуру. — Готов? — Да. Накано стискивает зубы и смотрит неприязненно, будто это Кей виноват в том, что тот — трус, или в том, что на них объявлена охота... Кей прыгает первым и оглядывается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Накано прыгает следом. Его лицо перекашивается от страха. Он кричит, и Кею тут же становится чуточку лучше. В следующую секунду вода смыкается над его головой, и крик затихает. *** — Она красотка! — громко выдыхает Накано. Шимомура на мгновение замирает, ее спина напрягается, а лопатки, кажется, сходятся под белой рубашкой. Воцаряется напряженное молчание. Кей ждет, что Шимомура одернет Накано, но та, не оборачиваясь, скрывается за углом коридора. Когда стихает стук каблуков, он переводит взгляд на Накано. Его глаза блестят, на губах играет блаженная улыбка, и сейчас он больше всего похож на сумасшедшего. Или на влюбленного. Кей опускает глаза, ощущая какое-то необъяснимое раздражение. Он делает глубокий вдох, пытается успокоиться, а потом снова смотрит на Накано. У того самое дебильное выражение лица, какое он только видел. — Как думаешь, Изуми-сан встречается с Тосаки? «Да, — хочет ответить Кей. — Да, они встречаются, так что лучше тебе не лезть между ними». Но он и сам понимает, насколько глупо это звучит, и потому вслух говорит совсем другое: — Вряд ли. Она ведь, скорее всего, аджин — тогда в госпитале только на ней не было берушей. — Интересно, — будто не слыша его, продолжает Накано, — а у нее есть парень? Теперь на его лице — задумчивость. Он толкает дверь, к которой подвела их Шимомура, и первым входит в комнату. Кей идет следом, и встреча с профессором Огурой тут же заставляет его забыть о случившемся. Огура не нравится ему с первого взгляда. Грубый, нелепый, резкий, он куда больше похож на проходимца, чем на ученого. А затем он щелкает зажигалкой, затягиваясь вонючей сигаретой, и нравится Кею еще меньше. Огура спрашивает о призраке, и личная антипатия тут же теряет значение. Огура явно знает, о чем говорит, а информация о призраке слишком важна, чтобы пропускать ее мимо ушей — она поможет Кею выжить, и, может, спасет за компанию кого-нибудь еще. — Призови его, — предлагает Огура. — Эй, вы чего?! — Накано вскакивает со своего места и переводит взгляд на Кея, — даже не вздумай! Накано раздражает. Громкий, крикливый, самоуверенный, он считает, что лучше Кея знает, что ему делать. Глупая мартышка, которая даже о себе позаботиться не в состоянии! Да если бы не Кей, он бы уже сидел в клетке или гнил бы в каком-нибудь бочонке. А Накано, вместо того, чтобы быть благодарным, вместо того, чтобы держаться его, зачем-то тратит время на окружающих. Наверное, он и правда идиот, раз считает всех вокруг своими друзьями. Как будто те не избавятся от них обоих, как только они перестанут быть нужными... — Сконцентрируйся на желании убить меня, — скучающе предлагает Огура. Кей его почти не слышит, но зато кожей чувствует присутствие Накано. Это отвлекает. Огура затягивается и выдыхает сигаретный дым. Запах щекочет ноздри и тоже раздражает, и Кей думает, что так тому и быть. Призрак появляется рядом — черный, привычный, он смотрит на Огуру и будто бы принюхивается. Кажется, что ему табачный дым, наоборот, нравится. Еще одна глупая мартышка в жизни Кея. — Прикажи ему. — Что? — Кей удивленно моргает. Похоже, у Огуры и правда не все дома. — У тебя что, не было зверушки? Прикажи ему что-нибудь. Ну, давай же! — говорит тот и выдыхает новую порцию дыма. У него когда-то была собака. — Сидеть?.. — почти неуверенно. За плечом тяжело дышит Накано. От него несет жаром и страхом — вряд ли он боится умереть, наверное, думает, что Кей убьет Огуру. И почему ему только нравятся все эти люди?.. Эта мысль похожа на росчерк молнии, перед глазами на мгновение темнеет, а потом призрак впечатывает Накано в стену. Кей поворачивается к нему. На глаза Накано наворачиваются слезы, на лбу проступают капельки пота. Дыхание хриплое — может, повреждена грудная клетка и сломано ребро. Но не похоже, что пробито легкое — значит, Накано не умрет. Ему же хуже. — Черт, — стонет тот. — Меня-то за что? Кей пожимает плечами — будто он сам может ответить на этот вопрос. Во всем виноват Огура со своими экспериментами. Кей переводит взгляд на него и чувствует, как изнутри поднимается новая волна раздражения. Призрак, словно уловив его настроение, снова бьет Накано, вдавливая пальцы ему в грудь. Пол заливает алая, пахнущая железом кровь, и Накано, всхрипнув, обмякает и валится на пол. Затем призрак бросается на Огуру, и появление Шимомуры как нельзя кстати. Кей ей почти рад. До тех пор, пока Накано не бросается к ней с благодарностями. Уже успел ожить, герой-любовничек. *** То, что происходит с ним — бред, глупость. Так быть не должно. Кей предпочитает избавляться от ненужных эмоций, но справиться с раздражением, которое вызывает у него влюбленность Накано, ему не удается. В том, что это влюбленность, нет никаких сомнений. Радует только одно — Шимомура никак ее не поощряет, и Накано страдает. Правда, страдает он как-то странно. Стоит ему заметить Шимомуру на тренировках, как он становится усерднее. Отжимается больше назначенного, рьяно бросается на брусья, бежит дополнительный круг кросса. Какой же Накано идиот. Если бы этим можно было заинтересовать девушку, то Шимомуру бы давно уже заарканил любой из их союзников. Иногда хочется схватить Накано за шиворот и потрясти, словно нашкодившего щенка. Объяснить, — на пальцах объяснить, иначе этот кретин не поймет, — что он должен забыть про Шимомуру. Особенно сейчас, когда повсюду враги, когда в любую секунду можно ожидать нападения и когда неизвестно, сколько еще продлится их недожизнь. Никому нельзя доверять. Кей замирает на согнутых руках. Перед носом — пучок пожухлой от солнца травы, непонятно как пробившейся сквозь трещину на асфальте. — Эй, парень, ты что, уснул? — раздается рядом голос Хирасавы. Кей бросает на Хирасаву испепеляющий взгляд, но тот уже отходит к Накано. Судя по энтузиазму последнего, Шимомура где-то рядом. Так и есть: они с Тосаки стоят совсем неподалеку. Шимомура держит перед Тосаки кипу папок, а тот пролистывает их, изредка поглядывая за ходом тренировки. Шимомура на них даже и не смотрит, и Кей, хоть убей, не понимает, зачем Накано так усердствует. Все, что не укладывается в его логическую схему, кажется лишним. А от лишнего необходимо избавляться. — И еще подход! — командует Хирасава. — Отдохнете потом на кроссе… Накано вдруг поворачивает голову к нему и улыбается. Нагло так, по-мальчишески. Будто вызов бросает. Кею плевать на его самомнение, его не волнуют дурацкие соревнования, в которых ему все равно не победить. Накано сильней физически, с этим не поспоришь. Но почему-то именно сейчас Кей не может остановиться. Руки почти не держат, мышцы подрагивают, но он заставляет себя подниматься еще и еще. Вовсе не из-за Накано, нет. Физическая подготовка ему и правда пригодится, когда придет время встретиться с Сато. В прошлый раз он едва унес ноги из лаборатории, а в следующий удача может оказаться на стороне противника. Сегодня Хирасава гоняет их так, словно они в чем-то провинились. А может, он просто решил увеличить им нагрузку. Вечером Кей не чувствует не только рук, но и ног. Все тело ватное, словно чужое, а в голове — блаженная пустота. Дойти до душа кажется заданием высшей сложности, но Кей подхватывает полотенце и заставляет себя двигаться — только потому, что если принять горячий душ сейчас, то завтра мышцы будут болеть меньше. А если завтра он не сможет подняться, то потеряет весь день. В их случае день может стоить жизни, а Кею совсем не хочется менять свою почти жизнь на мучительную почти смерть в какой-нибудь бочке. На базе две душевых, и одна из них по умолчанию считается женской. Кей идет к дальней, мужской, и еще из коридора слышит шум воды. Ничего, в душевой работают две лейки, а третья, угловая, испарилась еще задолго до их с Накано здесь появления. В раздевалке пахнет потом и сыростью — непередаваемая вонь, если задуматься, но Кей даже не морщится: за последние месяцы он повидал и не такое. В сброшенной на лавку одежде он узнает вещи Накано. Он вздыхает и начинает раздеваться — собственная одежда совсем задубела от пыли и пота. Из душевой доносятся странные звуки. Кажется, Накано пытается петь. «Кретин», — думает Кей и вдруг понимает, что улыбается. Он проводит ладонью по губам, трет их до боли, а потом встряхивает головой и распахивает дверь. Воздух в душевой отдает ржавчиной и чем-то горьким. Сырой, горячий, он щиплет ноздри при каждом вздохе и будто выжигает легкие изнутри. Осторожно ступая по мокрым плиткам, Кей проходит мимо Накано. Тот мылит голову. Белая пена стекает по его шее и рукам, и Кей узнает исходящий от нее запах — ту самую горечь, что преследует его уже несколько дней. Накано напевает популярную песню и так ужасно фальшивит, что нестерпимо хочется заткнуть уши. Кей собирается сказать ему, чтобы он замолчал, но не может произнести ни слова — горло словно стискивает чьей-то невидимой рукой. Длинный узкий шрам, светлым росчерком проходящий вдоль позвоночника. Очень ровный, будто от пореза. Крепкие мышцы, перекатывающиеся под кожей, пока Накано мылит голову. Пальцы мелькают в светлых волосах, струя пены ползет вниз по позвоночнику, между ягодиц. Кей громко сглатывает и заставляет себя перевести взгляд на стену. — А, Нагаи, это ты, — говорит Накано, оборачиваясь через плечо, и щурится одним глазом — второй залит густой пеной. — Чего встал столбом? И правда. Кей отходит в сторону, осторожно выкручивает кран холодной, а потом горячей воды. Ничего. — Он что, сломался? — спрашивает он сам себя, хмурится и снова крутит съеденные ржавчиной ручки. Сначала ничего не происходит, а затем слышится смех. — И ты называешь себя гением? Конечно, он сломался, раз вода не течет. Или кто-то просто воду перекрыл, — Накано за его спиной смеется так, что аж захлебывается. Сплевывает пену, морщится и снова смеется. Кей стискивает кулаки, с силой закусывают губу. Во рту тут же появляется металлический привкус, в ушах стучит, а глаза застилает красное марево. Он бросается к Накано, метя кулаком в челюсть. Удар проходит по касательной — в последний момент Накано успевает нырнуть вниз, а потом бьет сам — по ногам — и Кей валится на пол. Накано больше не смеется. — Ты охренел совсем? — спрашивает он. — Что я тебе сделал? Я не трогал второй душ, если ты про это подумал. Вместо ответа Кей пинает Накано в голень, и тот тоже валится на пол. Горький запах становится сильнее — Накано весь покрыт пеной, он скользкий, словно кусок мыла, ни ухватить, ни ударить толком, но прикосновения к его коже и дурманящий запах заставляют Кея потерять голову. Они катаются по полу, сбивая локти и колени о кафель, пока не выдыхаются и не расползаются по сторонам. Они оба покрыты синяками. У Накано разбита губа, и он сплевывает на пол кровь вместе с зубом. Текущая к сливу вода окрашивается в розовый, а Кей смотрит на свой вывернутый палец и не чувствует боли. Похоже, у него вывих. Резкое движение, и сустав с хрустом становится на место. — Да ты просто псих, — говорит Накано, с трудом приваливаясь к стене. — Чего взбесился-то? Кей вздергивает подбородок, всем своим видом показывая, что ему нечего сказать, а про себя думает, что и сам не знает ответа. — У меня щека болит, — жалуется Накано. — А еще ты мне зуб выбил. — Ничего, новый вырастет. — Я не хочу умирать из-за такой ерунды. — Никто и не заставляет. — А как я с таким лицом перед всеми покажусь? Что Изуми-сан подумает? — Тогда скажи правду. — Что мы подрались из-за неработающего душа? — Что просто подрались. А вообще, все легко уладить. Если мы оба умрем, то синяков не останется, и вопросов тогда ни у кого не возникнет. — А тебе не страшно? — спрашивает Накано так тихо, что за шумом воды его почти неслышно. — Нет. — Странный ты, — говорит Накано, и в его голосе слышится что-то такое, отчего у Кея перехватывает дыхание. А потом прибавляет еще тише: — Я не смогу сам. По его лицу все еще течет кровь, пена давно осела, и влажные волосы липнут ко лбу. В глазах плещется ужас, и Кею на мгновение тоже становится жутко. Глупости. Страх — ненужная эмоция, он отбросил его еще три месяца назад. Поэтому вместо ответа Кей притягивает Накано ближе. — Глаза закрой, — советует он и обхватывает его шею предплечьем. Сначала Накано не двигается, а потом впивается ногтями в его руку, сдирает кожу до крови и извивается всем телом, пытаясь вырваться. Пять минут, думает Кей, еще пять минут, и все будет хорошо. Эти пять минут тянутся бесконечно долго. Чертов дебил, который не в состоянии сам о себе позаботиться. Идиот, которому есть дело до того, что подумает Шимомура. Придурок, которому неважно, что почувствует Кей. Через какое-то время Накано затихает, и Кей отпускает его на мокрый пол. От грохота пульса закладывает уши, во рту пересыхает, а грудную клетку будто стискивает стальным тросом. Руки сжимаются сами собой, ногти с силой впиваются в кожу. Накано не шевелится так долго, что Кей не выдерживает — зажимает ему нос и прижимается губами к губам, выдыхая немного воздуха. Когда Накано, наконец, вздрагивает, громко кашляет и распахивает глаза, Кей готов убить его еще раз, но вместо этого он поднимается на ноги и встает под душ. Намыливает тело, вымывает грязь из волос. Он двигается осторожно, стараясь не задевать вывихнутый палец, который теперь пульсирует тупой болью. Тяжелый воздух нехотя проскальзывает в легкие, и Кей чувствует, как от недостатка кислорода кружится голова. — Зуб на месте, губа цела, да и синяки прошли, — раздается облегченный вздох. — Спасибо. — Не за что, — бурчит в ответ Кей. Накано подходит ближе и теперь стоит прямо за спиной. Его прохладная ладонь ложится на плечо. — А как же ты? Кей сбрасывает его руку и не отвечает. — Ладно, понял, — Накано вздыхает и добавляет, — подвинься, я замерз. Они так и моются вместе, под одним душем, сталкиваясь локтями и одновременно хватаясь за мыло. Горечь постепенно отступает, и дышать становится легче. Уже в раздевалке, когда они вытираются, Накано снова спрашивает: — А ты не собираешься?.. — Нет. — А… — Просто заткнись, — говорит Кей. Он оборачивает полотенце вокруг бедер, сгребает свои вещи и идет к выходу. В комнате он натягивает чистую одежду и падает на кровать. Вскоре ложится и Накано. Несколько минут он ворочается из стороны в сторону, а затем затихает. Дождавшись, пока его дыхание выровняется, Кей вылезает из постели и, чуть прихрамывая, идет на кухню. Вытаскивает из подставки длинный нож, страха он не чувствует. Он надавливает на рукоять ножа. Секундная боль сменяется темнотой, а потом все и вправду становится хорошо. *** Увидев направленный на Накано пистолет, Кей не задумывается. Он кричит во все горло: «Стойте!» и потом расплачивается за свой порыв. Теперь к экипировке Манабе прибавляются беруши, и Кей уверен: стоит ему только дать повод, как в него всадят дротик с транквилизатором. Люди его сторонятся, Тосаки смотрит так, словно Кей — бомба с запущенным часовым механизмом, а Накано выглядит таким обиженным, будто это не его Кей хотел спасти. Кей объясняет ему, почему не стоит привязываться к людям, и Накано выглядит так, словно каждое его слово — удар. — А я-то думал, что ты нормальный человек, — выплевывает он. — Я тоже так раньше думал — пока все это не началось. Больше всего на свете я хочу быть нормальным и не чувствовать себя экспериментальным образцом. Накано затихает, разом потеряв свой запал, и негромко говорит: — Я не это имел в виду. — Тебе повезло, что ты встретил меня раньше, чем тебя схватили. И до сих пор везет, что людям мы нужнее как союзники, чем как подопытные на операционном столе. Накано меняется в лице, а Кей жестко продолжает: — Ты знаешь, как они определяют болевой порог? Или, может, хочешь очутиться в стальной коробке, откуда тебя будут вынимать только ради того, чтобы опять вскрыть грудную клетку или отпилить руку? Говорю тебе: не стоит доверять людям. А в нашем положении не стоит доверять никому. Побледневший Накано закусывает губу и выходит из туалета, а Кей сглатывает и разжимает стиснутые кулаки. Когда вечером после очередного собрания Накано находит его в подлеске за старой базой, Кей не ждет ничего хорошего. На город незаметно опускается вечер, и солнце окрашивает горизонт в яркие цвета. «Похоже, завтра будет жарко», — мимоходом отмечает Кей, глядя на небо. Он слышит приближающиеся шаги, но оглядывается только услышав резкий оклик. — Чего тебе? — спрашивает он. — Кей… — зовет Накано, и Кей с удивленно поднимает голову: Накано еще никогда не называл его по имени. — Ты знаешь приятный способ умереть? Кей на мгновение прикрывает глаза. Он знает много способов умереть. Правда, приятных среди них нет, как бы ни хотелось верить в обратное. — Помоги мне, Кей, — бесхитростно просит Накано. Вот так просто, словно они друзья и словно он имеет полное право просить о помощи. Ему не нужно продолжать — Кей понимает все и без слов, но стоит подумать о том, что Накано умрет, как мысли путаются, а сердце стучит быстрее. Кей искоса смотрит на него и понимает, что тот настроен решительно. — Ладно. Они возвращаются на базу за веревкой и стулом, и все это выглядит так обыденно, словно они собираются на пикник. Или в поход. Или где еще может пригодиться веревка? — Будет больно? — спрашивает Накано. — Нет. — А ты пробовал? — Да. — Тогда поверю тебе на слово. Кей не отвечает. Чертово доверие Накано почему-то бьет так больно, как не били его кулаки. Накано забирается на стул, а он поднимает глаза и смотрит на небо, наблюдая за тем, как в темноте зажигаются зеленоватые искры звезд. Воцаряется тишина. — Ты удивительный, Кей, — вдруг говорит Накано, и Кей невольно переводит на него взгляд. С тихим стуком падает стул, и сумерки распадаются чужими хрипами. Кею кажется, что это у него сейчас выбили опору из под ног и что это он сейчас пытается глотнуть воздуха. Что это он умирает. — Просто сдохни уже, — говорит он и опускается на землю, утыкаясь лицом в колени. *** Утром Кей просыпается с головной болью. Виски сдавливает, к горлу подкатывает тошнота, а подняться с постели кажется немыслимым подвигом. — Эй, Нагаи, ты еще долго собираешься валяться? Уже почти десять. Через пятнадцать минут начнется собрание. Накано выглядит таким бодрым, что Кею хочется его придушить. Снова. Может, если бы не головная боль, он бы так и сделал. При этой мысли перед глазами тут же предстает болтающийся в петле Накано. Кей вспоминает свои горящие от соли щеки и как наяву слышит чужие хрипы. Он зарывается головой в подушку, прижимает ее к ушам, жмурится и снова пытается уснуть. Прохладные пальцы касаются его руки, тянут вверх подушку. Лицо Накано оказывается совсем близко, и Кей с удивлением замечает на его носу россыпь веснушек. Светло-рыжие, золотистые, они едва отличимы от цвета кожи. А еще он видит вертикальную морщинку между бровей, обеспокоенный взгляд и узкую полоску шрама на брови. — Что с тобой? — спрашивает Накано. — Ничего. — Тогда вставай. — Отвали. Кей отворачивается к стене, а Накано тяжело вздыхает. Подушка возвращается на место и теперь приглушает все звуки в комнате. Тихо. Темно. Идеально. — У тебя болит что-то, да? — голос Накано, кажется, звучит где-то далеко, и можно представить, что это шум работающего телевизора. — Хочешь, чтобы я… ну... Эй, Нагаи? Ты меня вообще слушаешь? Вставай уже, а то Тосаки весь день будет портить настроение своей хмурой рожей. Уголок подушки снова приподнимается, и Накано, запинаясь, уточняет: — Так что, мне сделать это?.. Кей стонет и отбрасывает подушку в сторону. — Как же ты меня достал! — Зато ты больше не изображаешь полумертвого. — Теперь я изображаю почти живого, — бросает Кей и сжимает пальцами виски. — Хреново выглядишь. — Это ты так пытаешься поднять мне настроение, кретин? — Раз огрызаешься, значит, и правда живой, — довольно улыбается Накано и прибавляет, — а то я уже испугался, что тебе совсем плохо. После этих слов злость Кея куда-то испаряется. Он со стоном поднимается — не такой уж это и подвиг, оказывается! — и идет умываться. В зеркале отражается какое-то чучело с синяками под глазами, припухшими веками и посеревшей кожей. На щеке отпечаталась подушка, губы потрескались, а белки глаз покраснели от полопавшихся сосудов. Кей сейчас похож на зомби из дешевого ужастика. — И мертвого из гроба поднимет, — говорит он своему отражению, и оно улыбается ему в ответ перемазанными в зубной пасте губами. *** По вечерам, ровно в восемь, Кей выходит на улицу и подает в небо сигнал своему воображаемому сообщнику. В первый раз он задумался о том, что будет, если сигнал увидит Сато или Танака. После решил, что важнее показать Тосаки, что он опасен, и заставить с собой считаться. Слева слышится шум и хруст веток, и Кей поворачивает голову. Накано он встречает горьким вздохом. — Привет, — говорит тот. Он выглядит таким бодрым и полным сил, словно за его плечами нет дня тренировок. — Что делаешь? Кей пожимает плечами, разворачивается и идет к базе. На ее крыше он замечает светлую рубашку Тосаки и темный пиджак Шимомуры. Эти двое всегда вместе. Кей уверен, что дело тут совсем не в отношениях, хотя, кто знает, может, Тосаки совмещает приятное с полезным. Накано предсказуемо плетется за ним следом, а затем вздыхает и досадливо фыркает. Кей подавляет желание обернуться — ничего не случилось, просто Накано тоже заметил Шимомуру. Подумаешь, расстроился, герой-любовник. — Эй, Кей, — раздается позади. — Слушай, а как ты проводил свободное время раньше, пока... — «не умер» слышится в повисшей паузе, но Накано продолжает иначе, — не знал, что ты аджин? Что за глупости — раскрываться перед Накано, но Кей вдруг отвечает: — Учился. — А, так ты ботаник? — усмехается Накано, и Кей чувствует, как в нем закипает злость. — Ну не всем же быть недалекими идиотами. Кому-то приходится и мозгами работать — как раз ради того, чтобы спасать кретинов, вроде тебя! Кей и сам не замечает, что кричит, пока не перехватывает горло. А Накано вдруг смотрит себе под ноги и говорит чуть слышно: — Извини, я не это имел в виду. Просто... сейчас ты не очень похож на тех, кто следуют правилам и зубрят учебники. — Но я такой. Я все время зубрил учебники, не пропускал ОБЖ и исправно ходил на занятия по оказанию первой помощи. Это уже не раз спасало мне жизнь... или помогало умереть. — Знаешь, Кей, — Накано подходит ближе и кладет ладонь ему на плечо. От прикосновения по коже разбегаются мурашки, а волоски на руке встают дыбом. — Я знаю тебя недолго, но есть, наверное, такие моменты, после которых нельзя не узнать друг друга, даже если вы знакомы всего полчаса. Да и потом, умерев пару раз, понимаешь, что приоритеты меняются. Сердце пропускает удар, а потом начинает биться с утроенной силой. «Люди не меняются», — всплывают в памяти слова Хирасавы, и Кей с ними согласен. Он не хочет становиться другим. Кей сбрасывает ладонь Накано и усмехается, показывая, что между ними все по-прежнему. — Приоритеты? И откуда ты только слов таких умных нахватался? Вместо того, чтобы разозлиться, Накано улыбается, толкает его в плечо и говорит: — От тебя. Эта перепалка совсем не похожа на их обычные ссоры, и Кей отчего-то вспоминает Кая. И с каких пор он начал их сравнивать? — Слушай, Нагаи, а давай поищем мяч. Я тут видел кольцо у западной стены... — Мяч? Зачем тебе мяч? — Ты что, никогда не играл в баскетбол? — Накано вдруг расплывается в глупой широкой улыбке. Весь его вид кричит о превосходстве, и Кей хмурится. — Играл. И, в отличие от тебя, знаю, что там играют командами по пять человек. Или по четыре, но неважно: у нас все равно столько не наберется. Или ты хочешь пригласить Тосаки и остальных? — А, значит, ты умеешь играть? Тогда нам нужен мяч... Раз есть кольцо, значит и мяч где-то есть, верно? *** Накано по определению не мог выдумать что-то дельное, но баскетбол был худшим, что сейчас могло прийти ему в голову. Мяч они находят в подсобке. Он все еще относительно круглый, пусть его шершавая кожа местами вытерта до гладкости, а золотистая краска обтерлась. Кей проводит по пыльному боку ладонью — с одной стороны выпирает бугор. Этот мяч явно отжил свое, но от Накано и мертвым покоя не видать. Зато пока они искали мяч, Накано успел всем вокруг растрепать, что они хотят сыграть в баскетбол. Поэтому неудивительно, что через десять минут у кольца, — такого старого и погнутого, что его даже кольцом назвать трудно, — собираются почти все, кто есть на базе. — Нагаи, что они все тут делают? — тихо стонет Накано. — Вот тебе урок на будущее — меньше болтай. — Хирасава-сан, Манабе-сан... даже Изуми-сан пришла! — вздыхает Накано и тут же вспыхивает, словно внутри него есть переключатель. — Это мой шанс показать себя! Кей обреченно возводит глаза к небу. Уже с первым ударом мяча об асфальт становится понятны две вещи. Первое: ни один из них не умеет толком играть, и второе: несмотря на несомненные таланты Накано в некромантии, мяч мертв окончательно и бесповоротно. И вот сейчас, вместо того, чтобы отскочить в ладонь при дрибблинге, он летит куда-то влево. — Задолбало, — говорит Кей после того, как мяч приземляется в густых кустах. — Признай уже, что поиграть не получится. Или найди другой мяч. — Так нам же все равно делать нечего! — отвечает Накано и одними губами прибавляет, — пожалуйста, Нагаи. Кей тяжело вздыхает, но покорно плетется в кусты. Постепенно все расходятся — никому не интересно смотреть на летящий мимо корзины мяч и на двух мокрых, взмыленных подростков. Да и темнеет уже. — Не задерживайтесь, скоро ужин, — напоследок говорит Шимомура. Накано не сводит с нее глаз, и Кею хочется запустить мячом ему в голову. А еще в его памяти неожиданно всплывает отрывок из спортивной статьи. Мячами с дефектами играть нельзя — они в любой момент могут лопнуть, и тогда незадачливый игрок останется без руки. Ему надоело смотреть на умирающего Накано. Наверное, Кея останавливает именно это. — Все, герой-любовник, можно заканчивать. Шимомура ушла. Кей тяжело опускает руки. Мяч с глухим стуком падает и катится по земле. — Эй, Нагаи! Ты что, думаешь, мы играли только из-за Изуми-сан? Разве ты не хочешь выяснить, кто из нас играет лучше? — Нет. Накано становится перед кольцом — черный обод почти не видно в густеющих сумерках — и бросает мяч в корзину. Мимо. Накано подбирает откатившийся в сторону мяч и неуловимым движением перебрасывает его Кею. — Твоя очередь. Давай до десяти? — Ладно. Кей cо вздохом бросает, и мяч, покружив по ободку, падает в кольцо. — Ого, один — ноль в твою пользу. Еще бросок, и мяч снова попадает в корзину. — И как только ты это делаешь?! — удивляется Накано. — Ну скажи мне, как? Ты что, в школе играл в баскетбольной команде? — У тебя память, как у золотой рыбки. — Почему это? — Я же говорил, что все время учебники зубрил. — Тогда как ты умудрился попасть в корзину аж три раза подряд?! — Не знаю. Может, потому же, почему стреляю лучше тебя? — Чего-о-о-о?! — Накано, — вздыхает Кей, — для стрельбы не требуется особых навыков. Нам обоим объяснили, как целиться и как стрелять. Вот только ты мажешь в три раза чаще. — Хочешь сказать, что я мазила? — Да. И все потому, что каждый раз, когда ты нажимаешь на спусковой крючок, внутри у тебя неспокойно. Очисти сознание и только потом стреляй. Так и в баскетболе. — Вот черт! Ты говоришь прям как Ямада. Тот был прям на баскетболе помешан. — Кто это? — Кей снова бросает и снова попадает в кольцо. — Мой др... знакомый. Мы часто общались, когда я не знал, что аджин. — А как ты узнал? — Кей, не глядя, бросает мяч, и тот, покружив по металлическому ободку, падает вниз. — Ого! Пять — ноль в твою пользу. Так нечестно! Да как-как. Случайно, — Накано опять перебрасывает мяч Кею и добавляет, — упал с десятого этажа. Мяч снова ровно ложится в корзину, и Накано, тяжело вздохнув, идет за ним в кусты. — Поссорился с мамой. Она запрещала мне шататься по недостроенным зданиям, а у нас тогда все ребята там зависали. Ну и как-то вечером я пробрался на стройку. Мы редко выше второго этажа поднимались — дураками были, прыгали оттуда вниз, доказывали, что смелые. А я в тот вечер дошел до десятого, прежде чем оступился и провалился в дыру. Вот и высоты с тех пор боюсь. Кей замечает, как крепко сжимает мяч только тогда, когда Накано замолкает. — Ты и сейчас дурак, — говорит он, чтобы разрядить атмосферу, но скребущее внутри чувство остается. — Люди не меняются. Накано улыбается, и в темноте его улыбка кажется оскалом. — Бросай уже. Кей знает, что промахнется, еще до того, как мяч касается щита. И правда: тот со звоном отскакивает и опять летит в кусты. — О, промазал! А я уж испугался, что ты меня всухую сделаешь. От слов Накано отчего-то становится жарко. Влажнеют ладони, во рту пересыхает, и хочется облизнуть губы, а потом счастливо рассмеяться, словно от похвалы. Накано бросает мяч, и тот предсказуемо летит мимо. — Уже слишком темно, — говорит Кей и тоже бросает. Мимо. Уже слишком темно, но Кей упорно швыряет мяч в щит, словно этот недобаскетбол с кривым мячом поможет ему выпустить скопившиеся внутри чувства. *** Затем они идут в душ, а когда выходят, ужин уже заканчивается. Кей и Накано едят в одиночестве. Впрочем, безвкусная растворимая лапша и рис с овощами — это не то, что может улучшить настроение хотя бы одного из них. — Зато второй душ починили, и нам не пришлось за него драться, — с напускным воодушевлением говорит Накано. Кей обжигает его взглядом, и он тут же затыкается и смотрит в свою тарелку. Робкая попытка начать разговор не засчитана. Последние несколько дней с Кеем творится какая-то чертовщина. Накано, кажется, и не старается, но у него с такой легкостью получается вывести его из себя, что Кей не понимает: что с ним происходит? Глубоко внутри он уже знает ответ на этот вопрос, но признаться в нем даже самому себе значит нажить на голову массу проблем. Впрочем, у него и так проблем по горло, так что одной больше, одной меньше... Как там говорил Накано? Стоит разок умереть, как приоритеты меняются? — Тогда мы дрались не за душ, — говорит Кей и поднимает глаза, встречаясь с Накано взглядом. Тот кажется удивленным. Палочки с лапшой застывают на полпути к его рту. — Да? — Голос Накано хриплый, и он откашливается. — Ну ладно. — Ладно, — повторяет Кей и отправляет в рот что-то зеленое и бесформенное. Готовят тут по очереди. Хуже всех получается у Шимомуры, даром что она женщина. Только у нее брокколи превращаются в комок безвкусной слизи. Кей пережевывает очередной овощ, глотает и с тоской вспоминает еду, приготовленную бабулей. Даже простой суп у нее получался таким вкусным, что Кей не отказывался от добавки. А та, казалось, была и рада. И почему она только позволила ему остаться в ее доме, хотя отлично знала, что он не человек? Еще один вопрос над которым Кей предпочитает не задумываться. Интересно, как там бабуля? Если — когда, сам поправляет себя Кей, потому что выбора у них нет, — они выиграют войну с Сато, Кей все равно не сможет вернуться в ту деревню. Эта мысль отдает таким отчаянием, что Кей едва не стонет. Палочки с хрустом ломаются, рис летит на стол, а Накано смотрит на Кея с таким удивлением, что, кажется, вот-вот подавится непережеваной лапшой. — Что с тобой? — Ничего. — Ты только что сломал палочки, чувак, — сглотнув, спокойно говорит Накано. — И сейчас у тебя такое выражение лица, словно ты мечтаешь меня прикончить. Так что лучше говори, что стряслось, а то, чувствую, мы снова подеремся. Кей понимает: спокойствие Накано деланное, фальшивое, и что он на самом деле о нем переживает. От этой мысли внутри разливается странное тепло. Кей уходит за новыми палочками, а когда возвращается, Накано награждает его пристальным взглядом. — Нагаи, я тебе случайно мячом по голове не зарядил? — Дебил. — Просто видел бы ты себя сейчас. Волосы дыбом, взгляд маньячный и улыбка на полморды. Чему улыбался-то? Кей прикусывает язык прежде, чем сболтнуть какую-нибудь глупость, и неопределенно пожимает плечами. — Странный ты сегодня, — говорит Накано, но Кей делает вид, что не слышит его. Они доедают в молчании, а затем так же молча возвращаются к себе в комнату. Если бы можно было с кем-нибудь поменяться местами, Кей бы уже так и сделал. Например, лег бы на место Манабе, в одну комнату с Хирасавой. Или даже с Тосаки — тот все равно не сможет его убить, даже если попытается. Кей ложится в постель, накрывается с головой, но все равно слышит чужое дыхание. Накано вертится и ерзает, взбивает подушку и сопит. Он такой шумный, что Кей даже удивляется — и как только он раньше засыпал? Время тянется так медленно, что Кей не может точно сказать, сколько проходит, прежде чем Накано засыпает. Если предположить, что тот вдыхает примерно раз в пять секунд, то не меньше двадцати минут. Под одеялом невыносимо жарко. Кей откидывает колючий даже сквозь пододеяльник край и глубоко вдыхает. — Не спишь, Нагаи? — раздается в темноте. — Я тоже не могу уснуть. Думаю о том, что засада для Сато уже послезавтра. Как думаешь, у нас все получится? Можно притвориться спящим, но Кей отвечает: — Смотри сам. Тут у нас игра с линейным сюжетом. Несмотря на то, что вокруг слишком много неизвестных и что жизнь куда сложнее любой компьютерной игрушки, сейчас все предельно просто: выигрываем либо мы, либо Сато. — Вот я сейчас ни черта не понял кроме того, что ты еще и задрот, — Накано приподнимается на локтях, и его лицо кажется Кею непривычно серьезным. — Разве мы с тобой не можем... ну вернуться, как после перезагрузки? — Если Сато выиграет, то лучше бы нам и не возвращаться. — Значит, надо просто сделать этого маньячного старика. — Я бы не сказал, что это будет просто. — Ничего. Вы с Тосаки придумали идеальный план... — Слишком много неизвестных, помнишь? — Мы справимся, Кей, — голос Накано звучит неожиданно уверенно. — Мы? — Ты все слышал. Кей откидывается на подушку и смотрит в темный потолок. В груди щемит, дыхание перехватывает и не получается даже вдохнуть. Кулаки сжимаются сами собой, кончики пальцев покалывает, а перед глазами мелькают обрывки воспоминаний. Сестра, прикованная к постели, желание стать врачом, учебники и тетради, библиотека, полная пыльных книг. Ребята, гоняющие мяч за домом, и прозрачное стекло, за которым льется бесконечное синее небо. Поле рядом с бабулиным домом, мотоцикл Кая, шлем с трещиной на стекле... Люди не меняются, меняются только приоритеты. — Ладно, уже давно спать пора, — ворчит Накано и отворачивается к стене. — Угу. Кей тоже отворачивается и закусывает губу, чтобы не сказать ничего лишнего. Для глупостей еще будет время. Когда они победят.