school musical

Новая школа. Новые люди, новые правила, новые отношения. Мало кому понравится менять место учебы в середине учебного года, и Кан Сынюну не нравится пиздец как. — Рад знакомству, — врет он, поклонившись классу после того, как представился, — пожалуйста, позаботьтесь обо мне, — не совсем искренне просит он и улыбается устало. Устало, потому что спал он сегодня около четырех часов. Устало, потому что тому виной мать, которая снова устроила погром по пьяни. Устало, потому что на самом деле вина перед этим — его. Много ли подростков хоть раз попадают в такую ситуацию, которая выворачивает жизнь наизнанку? Не в масштабе разума недоростка с типичным для него максимализмом, а по-настоящему? Много ли подростков настолько дебилы, что поманишь пальцем — и вот он уже не в самой лучшей компании, носится не пойми где, ширяется не пойми чем? В не самой лучшей компании друзей нет — зато есть тот, кого можно наебнуть. Сынюн разве мог подумать, что наебнут его: опрокинут на землю перед разбитой витриной магазина, сбежав по первым крикам случайных свидетелей? Что в итоге отхватывает Сынюн — пробитый затылок. Что отхватывает его мать — огромный штраф (который с трудом тянет мать-одиночка, работающая офисным клерком) и большое, большое разочарование. Ты мне совсем не помогаешь — сначала. От тебя одни проблемы — после. Ты не оставил мне выбора — в обнимку с бутылкой в итоге. Кан себя жалел почти два года. Сейчас он перевез маму сюда — в Сеул, для лечения. Он виноват, во всем — только он, и менять нужно все, пока не поздно — понять это ему ума хватает. Сидя на уроке, Кан бросает взгляд на окружающих — и большой плюс во всем этом все же есть. Сынюн может оставить свои проблемы при себе, и тогда никто здесь не узнает о том, что произошло раньше. Стереть прошлое — это кажется таким реальным сейчас, остается только исправить его последствия в матери. — Привет, — кто-то со звонком на перемену подходит к нему сзади, и Кан разворачивается, опуская вниз голову и глядя на девочку, которая мило улыбается ему. — Меня зовут Сыни, не правда ли, это забавно? Я родилась в январе. Будем друзьями? — тараторит она, глядя своими большими глазами в упор и в тупик загоняя. — Эм, — он правда теряется, не ожидая такого напора, — конечно. Рад познакомиться, — возвращает улыбку. Он сможет делать так — улыбаться — чаще, и тогда никто не подумает, что он на самом деле ебать какой плохой и глупый. Девочка писк какой-то издает, подпрыгивает и выбегает из класса, и Сынюну она кажется странной. — Она странная, это точно, — раздается в стороне, и Кан думает о том, что мог произнести мысли вслух. — Сыни ко многим так пристает, так что ты не обольщайся лишний раз, — парень, который говорит это, светит легкой усмешкой, и его брови забавно изгибаются. — Меня зовут Нам Тэхен. Я могу показать тебе, где находится кабинет истории. Сынюн кивает. Следует за ним. Тэхен оказывается младше на пару месяцев, сообщает, что он тут отличник и что класс держится на нем; что учитель по истории — только не смейся — любит маленьких девчонок, и вообще, на самом деле, Сынюну кажется, что тот успевает сказать слишком большой объем информации для той, что может вместиться в пять минут, в течение которых они идут по коридорам школы. Тэхен спотыкается о порожек и матерится, пока Сынюн придерживает его за локоть и думает, что он — вот кто дохера странный. — Я играю в мюзикле, — сказанное после уроков прибавляет ему странности. Потому что Серьезно? Мюзиклы? — через полгода на школьном концерте. Ты должен присоединиться к нам. Тот не спрашивал даже, поет ли он, танцует ли он — да он в принципе только о своем говорил. — Твои пальцы. Они в мозолях, — поясняет. — И голос у тебя такой... Рокерский? * Тэхен не странный, оказывается. Он ебанутый. Отличник, говорил он. Кан сомнения явные чувствует по этому поводу, видя, как Тэхен выплевывает жвачку на лестнице вниз, где идут младшеклассники. — Но ведь... — начинает Сынюн, но Тэхен закрывает ему рот рукой и похрюкивает, видно, балдея от собственной выходки, и говорит: — Волосы той девки все равно похожи на водоросли. Отличник, говорил он. “Двойку“ по корейскому он принимает глазом не моргнув, да и в классе никто не удивляется. Зачем нужно было врать, Сынюн не догоняет. Не догоняет и спрашивает потому прямо. — Я же актер, а не только певец, — просто поясняет, будто бы и не было ничего странного в его поведении. Сынюн, конечно, сам далеко не ангел, и все такое прочее; но он все же старается поднять их с мамой со дна, в которое сам усадил (лечение началось уже неделю назад). Он устает сильно на работе, которую нашел, вечерней. Она утомляет, и Кан соглашаться на участие в том мю-юзикле не хочет, но младший негодует: — Ну хен! — и это больше не на просьбу похоже, а на принуждение. Почему он так — хоп — и соглашается сразу, он понять может: во-первых, сил на споры точно нет; во-вторых, это Нам Тэхен, с чьим упрямством (см. ебанутеньким характером) Кан познакомился уже достаточно хорошо за месяц; в третьих... А что в-третьих? Сынюн не знает, с какого хрена ему не хочется, на самом деле, противиться. С какого хрена ему нравится то, что Тэхен такой, да и время с ним проводить тоже нравится. — Я такой подлый, — ухахатывается Нам, пряча телефон Сыни под мусорное ведро. Во мгновение что-то щелкает у Сынюна в голове (инстинкт самосохранения?): подлость — это последнее, с чем ему снова хочется столкнуться. Но, секундочку. Бежать уже поздно (а инстинкт самосохранения Кан вообще должен был давно утратить, так что к черту его) — сегодня первая репетиция, и он уже утвержден самим Тэхеном на одну из ролей — правда, пока не знает, на какую именно. Тэхен ухахатывается и стукает Кана в плечо, задерживая ладонь там и скользя ей по груди. Какого черта — Сынюн не знает, но Тэхен затихает и серьезно спрашивает: — Почему ты такой худой? — на что Сынюн неловко растягивает губы в подобии улыбки. А на следующий день он принимается заебывать, и: Анорексия? Что за бред ты несешь. Сколько вешу? 47. Тэхен с названной цифрой начинает кашлять оттого, что хлеб, который он жует, сидя на подоконнике в коридоре во время обеденного перерыва, рядом с Каном — попадает не в то горло, и Сынюн, на самом деле, под школьной одеждой настолько худым не выглядит. — Я тебя раздену, блять, на репетиции, и не дай боже подтвердить, что это правда. Но потом он плюет на собственные слова и прям так и задирает рубашку на нем, плюя одновременно и на то, что это вообще, как бы, школа, и тут, как бы, ученики и преподаватели, даже если нормальные люди и едят сейчас в столовой — и спрыгивает с подоконника, руку мостит на впалый Сынюнов живот и сжимает кожу пальцами. Сынюн охренел — это мягко сказано. Тэхен охренел — и Кан не особо против. И старший даже руку его не убирает, даже слова не произносит. — Пиздеец, — тянет Тэхен, — ты как скелет, — смущает Сынюна он. Но Тэхену норм — и это очевидно. Сынюн только хочет, чтобы тот не почувствовал, как быстро бьется его сердце. * На репетицию в здание дома культуры Нам притаскивает старшего, представляя его остальным восьми ребятам, и еще притаскивает пирог, который испекла старшая сестра. — Я рассказал ей, и она предложила откормить тебя, потому что, знаешь, тебе еще тут горбатиться несколько месяцев три раза в неделю, а я не хочу, чтобы ты трупиком свалился, — Сынюну неловко, потому что он при других это говорит. Один из ребят — Мино, кажется — прыскает в кулак, и Сынюну он заранее не нравится. Еще ему не нравится вообще эта ситуация вся, но он даже не чувствует злости к Тэхену. Почему он не чувствует злости к Тэхену? Симпатия к нему, на самом деле, с каждым днем все растет. Она даже, возможно, потихоньку превращается в нечто большее. И Сынюну стоит признать то, что это его судьба — тянуться к чему-то такому, странному и непонятному вообще, Кан даже может сказать, что есть тут запашок опасности. Зато когда Тэхен начинает с демонстрацией первой песни из тех, что они будут учить, Кану хочется остановить планету и ненадолго сойти. Голос Нама звучит так красиво, что Сынюн вряд ли смог бы прочитать об этом в самой прекрасной сказке. Тэхен как будто трансформируется, откидывая весь долбонизм, оставляя только ноты, которые теперь будут вместо мыслей звенеть в голове Сынюна. А потом пение прекращается, и Тэхен восстанавливает дыхание. Его улыбка впервые кажется такой теплой, такой... — Эй, все окей? — спрашивает кто-то. — М? — не выпадая из мыслей. — Просто ты за сердце держишься. * — Киель-хен играет в роли мастера. Кибом будет учителем. А ты, Сынюн, — моим братом, — заканчивает с раздачей ролей и довольно улыбается. — У тебя самая везучая роль: есть сцена с поцелуем. Правда, целовать ты будешь красавицу, которая на самом деле злая тварь... Ну, короче, сам познакомишься со всеми деталями, — вручает всем по очереди сценарий. Сынюн не особо чувствует, что ему везет, и Сыни, которая — какого черта — играет ту самую “красавицу“, выглядит более воодушевленно. — Если ты не съешь три куска сейчас, то я решу, что ты реально анорексик, и поведу тебя в клинику, — угрожает Нам. Сынюн про себя усмехается, потому что угроза означает же, что они проведут вместе много времени, так как им тогда придется отстоять в очереди и сидеть в кабинете вместе, да? А потом Тэхен убедится, что он все это выдумал, и Кан купит ему мороженного на обратном пути; пломбир останется у Тэхена в уголке губ, и... что это за мысли, попахивающие ванилью и десятками пересмотренных дорам, которые Сынюн, вообще-то, не любит? Он ест первый кусок, затем второй, и пирог оказывается очень вкусным, поэтому Сынюн, чавкая, говорит: — Теперь я знаю, по какому поводу напроситься к тебе в гости, — не подумав, что эта фраза была слишком близка к раскрытию того, что он правда много думает в последние дни о том, как круто было бы оказаться дома у Тэхена. — Так приходи к нам, — Сынюн обожает его улыбку, — я нуне скажу, чтобы еще вкусняшку приготовила. Хоть завтра. Но приходит он к Тэхену только почти через месяц, когда выдается свободный день. К этому времени репетиции уже в разгаре, работой грузят больше и мама часто на грани срыва. Среди этого Кан находит место тому, чтобы его чувства к Тэхену становились все крепче. Дом Нама оказывается просторным и чистым — так не похожим на квартиру, в которой живет Сынюн. Мама и сестра Тэхена как две его копии, только старше и совсем не странные, милые и приветливые. — Ты должен бывать здесь чаще, — улыбается мама Тэхена, оставляя младших на кухне одних. Сынюн и правда хотел бы. И еще он хотел бы так же — чтобы все было хорошо и спокойно, аккуратно и в такой же атмосфере, которую Тэхен разрушает своим: — Блять, — ошпарив губы и вытягивая их по-утиному. Кан смотрит на него с улыбкой человека, который, черт, влюблен в эти губы. Влюблен в Тэхена, такого пиздец странного и даже в его “блять“, кажущееся особенным — его голосом. Эти чувства к нему не щемят и не давят, не мучают, и, возможно, сейчас Сынюн мог сказать бы, что... счастлив? И — упс — он это и говорит. И — фух — Тэхен этого не слышит, потому что его телефон звонит. — Да... — его лицо озаряет улыбка. — Конечно, — продолжает светиться так странно и непривычно ярко, что Сынюн чувствует подвох. “Я такой...“ — Мино сейчас зайдет, ты же не против? Мино играет вторую главную роль наряду с Намом в мюзикле. Он учится на класс старше, и, кроме этого, Сынюн знает о нем только то, что они с Тэхеном знакомы уже около семи лет. Когда в дверь звонят, Тэхен подрывается и кричит, что это к нему, убегает открывать и не возвращается минут пять, а потом Сынюн смотрит на стрелки наручных часов и думает, что пора закругляться: нужно еще проследить за тем, соблюдает ли мама необходимые лечению условия. Он поднимается со стула, выходит из кухни. “... такой подлый“ Мино держит Тэхена в тисках, и, возможно, пытается съесть его губы. Но Тэхен не выглядит так, будто ему не нравится, засунув руку Мино под кофту. Сынюн стоит пятнадцать секунд или две минуты — знать не может. Его голова заполняется тяжестью, и тяжесть эта против законов физики поднимается из груди, снова проваливаясь вниз — к ногам, не давая ступить шагу больше. — Мальчики, — раздается голос сзади. Голос сестры Тэхена. — Вас никто не смущает? — отдается эхом в гудящей голове. Тэхен перестает засасывать Мино и отступает в сторону от него, поправляя выбившиеся из укладки “1:1“ волосы. Его грудь вздымается высоко, и на выдохе он произносит что-то вроде: — М с Мно встречаемся, ты, нверн, не знл. Надейсь, ты не пртив ткого рода... отношений, — и восстанавливает дыхание. Он восстанавливает дыхание. Мино восстанавливает дыхание. Мино давит ебучую лыбу. К херам крушится мозг Сынюна, к херам летят мюзиклы-хуюзиклы, чувства все к херам летят, и ногти так сильно впиваются в ладони, сжатые в кулаки. Головой ударяться о землю тогда, давно, было так же больно. А подлость и звон разбивающегося — стекла ли, сердца ли — это ебаная судьба Кан Сынюна. Роль, которая ему вручена давно кем-то там без его на то воли.