По ту сторону зеркала

Крепко сбитый парень лет девятнадцати по имени Маро рассеяно бродил по ярмарочной площади. Вокруг мелькали голубые ленты танцовщиц, снующих туда-сюда. Их представление давно уже закончилось, и вот девчонки тоже решили повеселиться. Они звонко хихикали и тыкали в бока понравившихся юношей, а потом убегали — пусть они их догоняют. Тут царил балаган. Все время кто-то падал и ругался, благодаря чему уличные мальчишки пополняли свой запас метких нехороших словечек. Заунывная волынка который час резала уши. Торговцы старались перекричать волынщика, но не тут-то было. Старик оказался вредным. — Ты отгоняешь от меня покупателей! — горестно возвел руки к небу один из торговцев. Его яркая с перьями шляпа съехала на бок. Он торговал пряностями, и поэтому от него несло смесью миндаля, мяты и имбиря, то есть всего того, что на него рассыпал неловкий помощник. Торговец потом за это его долго бил розгами по широкой, изрубленной шрамами спине. — Ничего не слышу! Ничего не вижу! Ничего не хочу слушать! — проорал старик, прекращая на секунду играть. Его лысая макушка блестела на солнце. Серые глаза смотрели сурово и обиженно. Ему не нравилось такое отношение. — Имейте совесть. У меня все дети изревелись, — выступила какая-то женщина, прижимая к пузу двух малышей. Те были красные с опухшими глазами и попеременно икали. Толпа все росла и росла. Все горланили, хвалились друг перед другом, размахивали руками и топали ногами. Кто-то уже собрался отобрать волынку у старика и торжественно поломать её, но не успел. Подоспели стражники города Триста, все время кого-нибудь шпыняющие и наводящие порядок. Их суровые мужественные лица застыли в этом глупом выражении. Их позвал Маро. «Не то, чтобы я кинулся спасать этого старика. Но если бы не я, то какой дьявол знает, что с ним бы случилось», — размышлял Маро, почесывая в затылке. Маро сейчас себе очень нравился. Он вообще очень себя любил и уважал. Каждый свой хороший поступок он предпочитал вспоминать и проматывать в голове, пока не надоест. А надоедало не скоро. А поступки же не очень, Маро малодушно не вспоминал. Зачем ему ещё мучиться муками совести, думать о том, что можно было бы исправить, если вот он — замечательный и благородный сын разбогатевшего и разжиревшего купца. Когда шум стих, Маро принялся опять бродить вдоль прилавков. За все это время он прошелся вокруг них раз шесть. Ничего не цепляло глаз. Все было либо украденное, либо грязное и поломанное. Трист — не самый честный город. Он внимательно всматривался, щуря глаза и буквально водя по товару носом. Торговцы вскидывали руки, суетясь и подсовывая самой дорогой и самый бесполезный товар. Они улыбались и нахваливали его, будто бы сами были без ума от счастья, держа такую драгоценность. От них веяло приторностью. Дул соленый ветер с моря. Он сильно натягивал тканевые навесы над прилавками, словно паруса. Казалось, что вот-вот и какой-нибудь исцарапанный и потертый прилавок оторвется от земли и улетит ввысь. Несло тухлой рыбой, пойманной на прошлой неделе. Её старались привести в надлежащий вид, брызгали водой, солили и посыпали перцем, но ничего не помогало. Воняло все равно, как из пасти морского черта. Внимание Маро привлекло поблескивающее в углу зеркальце. Хороший подарок вредной и избалованной сестре. Вот он посмеется, когда увидит её рожу. Усмехнувшись, Маро заплатил за зеркальце и быстро сунул его в карман. — Наконец-то вы решились хоть что-то купить, — радостно выдохнул торговец, считая и складывая монеты в мешочек на поясе. Маро бросил на него презрительный взгляд. Хотел бы он ответить на такое поязвительнее, но воспитание хорошее. Оно, хорошее воспитание, все портило. Ему пришлось лишь сухо попрощаться с торговцем, заверив того, что обязательно придет ещё раз. Остановились они всей семьей в доме дядюшки. Дом был небольшой, скрипучий, в общем, обычная развалюха. Зато из окна на первом этаже в гостиной открывался великолепный вид на море. Дядюшка все время хвалился этим перед отцом Маро, когда приезжал к ним в гости. Отец Маро не выдержал таких прекрасных и сладостных рассказов и решил сам приехать. Был разочарован, но зато открыл небольшую торговую лавку и планировал задержаться в Тристе, пока не найдет какого-нибудь честного управляющего. Отец Маро, правда, не верил в честных управляющих. Он сам так говорил: «Послушай меня, сынок. Честных управляющих не бывает. Бывают только те, кому выгодно прикидываться, и те, кто не знает, что можно не прикидываться». Маро соглашался с отцом, потому что спорить с ним бесполезно, и кивал. Мог ещё пожать плечами или искренне улыбнуться, в мыслях смеясь над отцом. Отец любил это повторять. Маро подошел к своему дому. Махнул рукой пробегающей мимо маленькой девчонке — соседской шалунишке. Она часто забегала к ним попить вкусного и горячего чаю и сидела на коленках у Маро, дрыгая ногами. У неё были две забавные торчащие косички и рыжие веснушки. Маро любил ей рассказывать странные, пришедшие на ум сказки о морских пиратах и каннибалах, живущих на островах Варма. Девочка пугалась, моргала яркими голубыми глазами, иногда даже плакала, но вновь и вновь прибегала послушать его истории. Маро это очень льстило. Он даже подумывал начать записывать свои истории, но никак не мог взяться. Как только он садился — все истории куда-то разбегались, и он оставался один сидеть с гусиным пером в руках и капающими с него чернилами. К нему подлетела псина. Дядюшка взял её охранять дом, но на самом деле она просто ела в три пуза, пила и дрыхла под крыльцом, изредка подрываясь и лая неизвестно на кого. Псина обнюхала его с головы до ног, лизнула руку и тихонечко куснула. Потом отпрыгнула, вертя коротким хвостом. Маро от неё отмахнулся. В старом псе наконец-то проснулось детство. Он теперь всех доставал, требуя, чтобы с ним поиграли. А если от него отмахивались, он, ворча, уходил к себе под крыльцо обижаться. — Маро! — раскинул руки отец. Они сидели с дядюшкой и ещё с парой торговцев и распивали пиво. Торговцев можно было узнать по серьге в ухе. Определенный цвет говорил о роде торговли. Судя по всему, отец сейчас мило беседовал с работорговцами. Маро поклонился, приветствуя отца, как полагается. Произнес нудную, заученную до изнеможения фразу приветствия гостей в своем доме и поднялся наверх. Ему требовалось найти сестру. — Не похож на тебя парниша, черт побери, — заключил кто-то из торговцев. Они выпили за это. А потом ещё и ещё, чтобы уж точно закрепить сказанное. Сестру он нашел на подоконнике на чердаке. Она, прикусив губу, натачивала изогнутый клинок. Точильный камень был белый, весь в железных крошках, но она все равно точила. Руки стерлись в кровавую мозоль. Короткие обрубленные волосы были забраны за уши, чтобы не мешали. Со лба стекал пот. Баваса была упрямой и всегда хотела не того, чего ожидалось от дочери богатого купца. Она мечтала быть генералом. Мечтала покорять земли и народы, мечтала воевать, мечтала проливать кровь и убивать. Когда Баваса коротко постригла волосы, отца чуть не хватил удар. Он так расстроился, что целый день утешался колбасой. Все ел и ел. А полненькие кухарки бегали вокруг него с подносами. Баваса любила лошадей. Могла ездить на них целыми днями. Её никто не мог от них оторвать. Баваса прекрасно с ними ладила. За своей лошадью она ухаживала самостоятельно. Вставала рано, сама кормила её, чистила и убирала загон. Отец пытался образумить дочку, привлечь к ленивой жизни в богатстве, но девушка будто не слышала его. Она соглашалась с отцом, с ним лучше вообще всегда соглашаться, но ничего не делала. Вскоре отец смирился. На Маро Бавасе было плевать. Раньше она лезла к нему, как к старшему брату, просила взять с собой или просто поиграть с ней, но Маро смеялся и давал ей подзатыльник. Потом, когда Баваса подросла, стала серьезной, целеустремленной и насупленной, то сам Маро стал к ней приставать. Маро подошел к Бавасе, та подняла на него удивленный взгляд. Он положил около неё зеркало и стал ждать реакции, еле сдерживая усмешку. Сейчас будет. Он минут пять стоял и улыбался, как последний идиот. Баваса все точила и точила меч. Противный скрип резал уши. Для неё старшего брата словно бы не было. Закатив глаза, Маро развернулся и хотел было уйти, как ему в затылок прилетело зеркальце. — Больно же, — проворчал он, потирая затылок. — Могла бы просто сказать, что подарок не понравился. — Ещё одно слово - и я швырну в тебя камень, — предупредила Баваса. Голос у неё был низкий, грудной. Если бы Маро не видел перед собой хрупкую фигурку сестры, то решил бы, что с ним разговаривает отпетый матрос. — Удаляюсь, удаляюсь, — рассмеявшись, сказал Маро. У него было странное чувство юмора. Никто не понимал ни его глупых затей, на которые Маро тратил уж слишком много времени, ни плоских шуток, которыми парень сыпал направо и налево, если подбиралась приятная ему компания. Зато он умел веселить себя сам. Маро вертел в руках зеркальце. Никаких трещин, царапин, вообще ничего. Он в который раз взглянул на себя. Улыбнулся себе, скорчил рожу — высунул язык и оттянул нижние веки. Маро сидел в своей комнате и скучал. На столе стоял недопитый кубок вина. Над ним уже кружились мухи. Они гудели, садились на краешек кубка, потирали лапки и снова взмывали. Рядом лежала заляпанная чем попало гора бумаг. Маро было лень разбирать все это и отвечать на письма. Он потянулся и зевнул. Внезапно в зеркальце мелькнула какая-то тень. Один, второй, третий раз. Маро краем глаза заметил это и заинтересованно скосил глаза. Мягкая черная ткань кружилась вокруг стройной фигурки. Девушка танцевала и смеялась. Вокруг хлопал в ладоши народ. Девушка вскинулась, подбросила ткань и принялась лихо отплясывать неизвестный Маро танец. Она крутилась и вертелась. Мелькали тонкие руки в золотых браслетах. Сумасшествие. Маро отложил зеркальце. Ему это просто показалась. Такого не бывает. Это все просто показалось. Вечер уже поздний, всякое на ночь померещиться может. Парню стало страшно. Непонятно почему. Страх мелкими липкими лапками пробирался по спине. В горле встал комок. Он решил лечь спать. Всяко лучше, чем сидеть и трястись от страха. Спать не получилось. Маро ворочался, грыз край одеяла и вздрагивал от каждого шороха. Перед глазами танцевала и смеялась та девушка. Черная ткань опутывала её, сливаясь с черными волосами. Белая кожа мягко светилась в темноте. Она нежно улыбалась. Маро не выдержал, откинул одеяло, сел за стол и стал наблюдать за этой девушкой. Она все ещё танцевала в зеркале. Была темная ночь. Луна просвечивала сквозь плотно зашторенные окна. Холодно от завывающего снаружи ветра. Девушка была уже уставшая. Танцевала не так быстро, улыбалась уже как-то вымученно. Музыканты за её спиной переглянулись и заиграли что-то медленное. Она поклонилась. Толпа загудела, затопала ногами, требуя продолжения. Девушка что-то выкрикнула, подбросив ткань вверх. Интересно знать что. Родные стали замечать, что Маро стал странным. Он не спал ночами, точнее не мог. Все время сидел в своей комнате и отказывался выходить. Никого к себе не пускал. Устраивал жуткие истерики, если кто-нибудь входил. Смотрел вечно в зеркальце. Глаза налились красным и постоянно слезились. Он следил за тем, как она молилась в придорожной церквушке. Как пела, выступая на очередной ярмарке. Как ела и пила с друзьями. Как танцевала и приковывала к себе толпы. Она была яркая, необычная. Когда зеркало внезапно погасало без причины, Маро злился. Но он ничего не мог с этим сделать. Такими часами ему было жутко скучно и одиноко. Он чувствовал себя практически брошенным. Валялся на кровати, задумчиво жуя булку хлеба, и пытался представить, какой у неё голос, как от неё пахнет и как она смеется. Закрывал глаза, представлял себя с ней. В такие минуты он хорошо писал. Он строчил что-то, высунув кончик языка. Обляпывался чернилами, но зато, довольный, перечитывал потом то, что написал. Маро чувствовал себя вдохновленным. Он мог танцевать с подушкой, представляя, что это она. Мог спеть ей, тогда из комнаты сестры разносились визгливые просьбы помолчать. Он безумствовал и радовался. Никогда не ощущал себя таким свободным. Однажды, когда она танцевала на какой-то площади, Маро узнал эту площадь. Это было в Тристе. Лихорадочно одевшись, парень выбежал из дома. В руках он крепко сжимал зеркальце. Рубашка была одета задом наперед, туфли перепутаны. Он больше походил на шута, чем на сына купца. — Ты куда? — зычно крикнул ему отец. Маро не ответил. Некогда было. Он помнил эту площадь, помнил, где она находится. Ему казалось, что он быстро до неё доберется, но почему-то ноги подкашивались. Они словно обессилели. Никого не было. Ни толпы, ни девушки, ни музыкантов. Маро посмотрел в зеркальце. Она ещё танцевала там. Черная ткань взлетала, металась и кружилась в её руках. Дождь. Он только сейчас его заметил. Весь промок. По зеркальцу били теплые капельки. Капля упала на голову девушки. Маро её стер. Приметил, что жители города одеты как-то не так. Странные пояса, странные украшения, странные шляпы. Такого сейчас не носят. Маро осел на землю и начал смеяться. Это была до ужаса смешная шутка. Почему именно с ним? Неизвестно. Но она была очень смешная. Этой девушки сейчас уже нет. Она умерла, постарев и нарожав кому-то детишек. Умерла давным-давно, когда в нынешнем городе Трист была только лишь главная площадь да пару домишек. Это так просто и глупо. Дьявольский предмет.