Тихо на моих руках Ангел засыпает. Божий свет в его глазах, Как туман растает.
Михаил проигрывает ему слишком просто. Клинок пронзает его грудь, и в этот миг для Люцифера в огне и пепле загорается нетленное: «Победа». Виной ли тому то, что истинный вессель брата так и не нашел в себе смелости сказать свое «да», и тело мальчишки с голубыми глазами оказалось неспособным раскрыть силу архангела, или роль сыграло с самого начала очевидное преимущество пьяного от ярости Люцифера, тысячи лет ее копившего и собиравшего в своем сердце по крохам? Или же причина в том, что втайне обозленный на весь свет Сэм Винчестер изнутри не забывал напоминать падшему о его боли? Архангел не ведает. Выродок Светоносный. Но так или иначе, вот он, конец, - послушный первенец лежит на земле, поверженный в грязь, ловит на последнем издыхании воздух, раскинув тлеющие крылья, и демоны вокруг места битвы скачут хохочущим сонмом, о, видит небо и земля, они ликуют. Земля окроплена затхлою серой, черные полосы-деревья обожженными мертвыми углями украшают ее, словно темною краской. Тонкие пальцы тела Адама Миллигана держат руку Люцифера цепко, но слабо, и с каждой секундой архангел истлевает медленными вспышками света. Первенец-раб, жалкий послушный агнец, преданный Богу и Богом преданный. Ты, вероятно, вовсе ничтожество, ты, видно - никто. У Михаила в сияющих благодатью глазах – блеклые слезы, и Люциферу бы радоваться... Вот только сил нет.Чёрных крыльев моих тень Лик его укроет. Станет ночью белый день, Кровью вас умоет.
Алые капли на щеках Архистратига – краска и боль, отчаянная красота и безликое уродство, и Люцифер сил в себе не находит, склоняясь к бледному лицу брата. Дьяволу бы ликовать, попирая ногою тело поверженного Небесного воина, а он колени пред ним преклоняет, ищет отблески света в голубых полумертвых глазах, и гладит захлебывающегося своей кровью Михаила по бледным пересохшим губам. Алая кровь на них чудится чуждою краскою, а падший тихо смеется, нежными окровавленными пальцами вырисовывая их контур. Брат мой возлюбленный, о мой святой, кто же ты, агнец, кто ты, их раб? Ищу я веками, кто же ты, ангел? Никто. - Тихо, Михаил, тихо, я здесь. Брат жалко скулит, дергаясь от боли, когда пальцы Хейлэля окольцовывают холодный клинок, и проворачивают его в клетке разломанных ребер. Михаил умирает, не вскрикнув ни на миг, и Люцифер еще долго сидит перед его весселем, содрогаясь от жаркого холода. Алое на белом – так красиво и безумно, отчаянно нежно и трепетно, что Люцифер не в состоянии себе отказать в любовании блистающим ликом брата. Он жмется холодными тонкими губами к теплой еще коже, сцеловывая вязкую кровь, - о как ты прекрасен, брат мой. И потом все же не выдерживает, вздыхает несчастно и безумно, вгрызаясь белыми зубами в остывающее горло, и пьет хлынувший густой поток алчно, как жаждущий в пустыне - драгоценную воду. Что ты мне, враг мой любимый, трепет и ненависть, - всё воедино? Даже гибель твоя ничтожна, не заметил никто и плевать всем. Люцифер ступает по выжженной земле твердой поступью нового Бога, неся на руках свою долгожданную жертву, сжимает тело брата жадными пальцами, и кровь Михаила отныне - его вино. Она терпким соленым теплом тает на языке, густым потоком стекает по горлу, и Люцифер упивается ей. Светоносный сияет, озаряя путь толпам ликующих черноглазых тварей, разлетающихся по Земле разноликим победным легионом. Глаза его горят алым огнем, и гигантские тени черных крыл смыкаются вокруг тела Михаила, скрывая его от жадных грешных взглядов бесов. Бесы танцуют от счастья, считая, что мир этот – их.Господи, меня прости! Пощади убийцу! Ты на волю отпусти Дух мой, словно птицу…
Мертвый возлюбленный брат истерзанной жертвой-скульптурой украшает алтарь какой-то старой человеческой церкви. Увидишь ли, Отец мой великий, узреешь ли, ты, Свет Вселенной? Где ты, скупец, где ты, о лжец?! Земля задыхается от боли, кровь топит ее реки и озера, и люди горят и тонут, и жгут города и стреляют в друг друга, рычат и режут самих себя, а демоны пляшут нечистый танец, - чаша Ада – гнилой котлован, - переполняется соленой ржавой кровью. Где-то на обрывках слуха слышит месяцами Дьявол, как хохочут орды их счастливо, как играют они в жестокость, о, эти дети поют ему песни, восхваляют его победу. Дьявол почему-то все никак не может решиться захоронить худощавое тело сосуда Михаила. Ни души в нем уж нет, ни жизни, воск заливает бледную кожу. Мертвая кукла в руках безразличного мстителя. Отче, взгляни же – все пало! Я, Небеса, твой мир! Где ты, жестокий безумец? А у падшего архангела горят его черные сломанные крылья, блистая переливами алых вспышек пламени, но он словно не чувствует этого, ему бы лишь припасть лбом к мертвой груди Михаила. Люцифер ощущает, как истлевает вместе с крыльями где-то внутри душа глупого упрямого Сэма Винчестера. Апокалипсис довершает начатое, демоны захватывают планету, и ангелы сдаются, покидая обескровленный мертвый мир. Пернатые презренные трусы. Может они и начнут заново, вот только кто отныне будет вести их так же терпеливо и смело, как Михаил? Рафаэль – не стратег, Рафаэль – защитник тыла. Там, где никто не может найти, безразлично играет в игрушки молчаливый ребенок, что-вместо-Христа, он ему противопоставлен судьбой, и чернь в его душе поднимает голову, задыхаясь в агонии. Джесси Тернеру – почему-то плевать. В полумертвом мире еще тлеют отблески надежды, и даже сильнейшие из людей пытаются на последнем издыхании воззвать к Богу-которого-нет. А Подобный Богу и вовсе мертв, и сухое тело его подношением-жертвой украшает старинный собор. Там Люцифер все чаще мечется раненной птицей - сосуд Михаила не истлевает. Год, второй, третий, пять – лишь заостряются черты мальчишеского лица, иссыхая слезами из-под век, а к алтарю уж подойти нельзя без страха – миро стекает с нетленного тела ручьями на холодный камень, а по нему и на пол. Дьявол купает в нем руки, и благоуханный запах не оставляет более его разума. Падшему архангелу кажется, что он сходит с ума. Что ты, о жертва, где твоя суть? То – обман веков, хитрость Бога – всех убедить, что любит, и мир оставить в огне и грязи.Но Господь хитёр и тих, Душу мою прячет. Тихо на руках моих Ангел мёртвый плачет.
Алые глухие рассветы отныне не несут тепла, и черные тучи – извечный небесный полог. Где-то в Европе старый крылатый Всадник устает собирать свою жатву, но он все еще на поводке. И впервые за свое существование он зовет Бога. Смерть остается ни с чем. Бог безмолвен и тих. О ты, великий Отец наш, Хейлэль, ну посмотри же – ты победил, МЫ победили, ликуй! Дай понести нам тебя на руках по разрушенным землям и праху! А Люцифер остается с пустым обезумевшим разумом, задыхаясь от раздирающих мир на куски демонов. Дети его – его же и губят, убеждая, что достойны жизни, и в какой-то момент Люцифер вдруг осознает, что благодать его истлевает внутри вспышкою, оставляя бескрылого ныне падшего запертым в сосуде Сэмюэля Винчестера. Впрочем, это уже не важно... Люцифер умирает тихо и беззвучно, однажды просто исчезнув от взора своих детей. Свой же клинок грудь пробивает насквозь. И Люциферу не больно. Ему всего лишь смешно. Смерть удивленно замирает, взмахом руки останавливая своих жнецов - оковы спадают, и воля его подвластна ему, и он покидает планету. Грязный прогнивший мир оставляют все, кроме грешных темных душ. Люцифер, наверное, счастлив, получив все, что