Попался!

Хмурое небо радовало глаз. Сальери не любил свет и яркие цвета. Черная одежда лишь подтверждала это, а заодно точно отражала характер и сущность композитора. Поворот и всего тридцать семь шагов. Сальери оправил сюртук, глубоко вздохнул и толкнул тяжелую дверь. В доме, неожиданно, оказалось очень темно и тихо. Словно здесь никого никогда и не было. — Моцарт? Заветное имя разнеслось по пустым комнатам. В одной из спален что-то скрипнуло. Мужчина осторожно двинулся в направлении звука. Все та же темнота, на полу - несметное количество листов. Сальери, откинув полы сюртука, сел на пол и потянулся к одному из них. Ноты, судя по всему, были написаны в спешке. Впрочем, Моцарт всегда куда-то спешил, хотел все успеть. Ему были чужды терпеливость и размеренность. Его одежда — яркие, порой нелепые костюмы. Его прическа — непослушные светлые пряди, торчащие во все стороны. Его почерк — скачущие то вверх, то вниз буквы. Все было резким. Все выдавало гения. Он никогда не создавал произведения по нескольку часов. Ему хватало и минуты. Пытаясь угнаться за слишком быстрым течением своих мыслей, Моцарт ожесточенно вдавливал перо в бумагу, порой прорывая ее. Сальери поймал себя на мысли, что слегка улыбается, думая обо всем этом. Его пальцы скользили по листу, а сам он не замечал ничего вокруг. Поэтому рука, закрывшая ему глаза, оказалась полной неожиданностью. Он не успел вымолвить ни слова, как ощутил прикосновение холодного металла к своей шее. Тишину прервал насмешливый голос: — Попался! Сальери чуть повернул голову, пытаясь сбросить руку Моцарта, но тот лишь тихо рассмеялся: — Не дергайтесь, мой дорогой друг, иначе вам будет больно. — Вольфганг, — от этого тихого голоса по спине Моцарта побежали мурашки, — неужели я чем-то провинился перед вами? — Вы не заходили целую неделю, — мягко пожурили Сальери, после чего рука с его глаз исчезла, равно как и кинжал от горла. Итальянец тут же развернулся и чуть не столкнулся лбом с Вольфгангом, который, проведя пальцами по щеке любовника, продолжил: — А я так по вам скучал. И, подавшись ближе, припал к губам Сальери, чувствуя прикосновение его рук к своей спине. — Вольфганг, не искушайте меня. Ваша жена может прийти в любой момент. — Очень в этом сомневаюсь, — закусив губу, усмехнулся Моцарт. — Видите ли, моя милая Констанция уехала к матери на две недели, потому что я не уделяю ей должного внимания, — на последних словах музыкант поморщился, но тут же снова улыбнулся. — И я полностью в вашем распоряжении. — В таком случае, — протянул Сальери, развязывая шейный платок и отбрасывая его в сторону, — мы можем и не спешить. Моцарт покачал головой, но промолчал. Они оба прекрасно знали, что слишком долго были в разлуке. — Сальери, — прошептал Вольфганг, чувствуя, как скользят по его разгоряченному телу прохладные пальцы, — вы мое наваждение. Но даже смерть от ваших рук — высшее благоволение для меня.