Unnoticed

Колокольчик зазвенел мелодично и нежно. Она точно знала, кто стоит сейчас за дверью. Когда приходил кто-то чужой, ей казалось, что нет на свете более противного и громкого звука, чем эти удары молоточка о стенки колокольчика. Тогда ей было очень страшно оттого, что кто-то попадет в их дом, в её крепость. А теперь её слух ласкал мелодичный звон: пришел Геллерт. Ариана мигом вскочила с постели и подбежала к окну, слегка отодвигая полупрозрачную штору. Он стоял внизу, и его кудри, на которые падал солнечный свет, были подобны золоту. Как же он прекрасен. Всё в нем заставляло её сердце биться чаще, ничего не оставляло равнодушной. Каждое его действие, каждое малейшее движение навсегда оставалось в её душе. Вот он достал из кармана часы, небрежным жестом пригладил волосы, поднял голову вверх... Мигом опомнившись, Ариана резко завернула штору и спряталась за стеной. Ей казалось, что она слышит его шаги, когда он чуть отходит от дома, чтобы лучше было видно её окно. Она затаила дыхание. Сердце её готово было выпрыгнуть из груди от волнения, щёки пылали смущенным румянцем. Она почувствовала, как внутри зашевелилась магия... Но тут она услышала поспешные шаги Альбуса, направляющегося к двери. Щелчок, легкий звон отпущенной цепи о косяк, ещё три щелчка, и дверь отворилась. Сейчас Ариана услышит его голос. Пара секунд... "Давай, Альбус, сначала здороваешься ты..." — каждый раз она с замирание сердца считала секунды, и вот... — Геллерт, заходи! Я не мог тебе сразу открыть... — Ещё секунда, мгновение, ну же... — Привет, Дамблдор! Ариана сделала глубокий вдох и тихонько опустилась на диван. Дамблдор. Она ведь тоже Дамблдор. Эти слова могли быть адресованы ей... Но нет, слишком много препятствий, слишком много между ними барьеров — невидимых и непреодолимых. До комнаты Альбуса они всегда идут молча, а потом закрываются, и она уже не слышит отсюда их полушёпота. В эти часы Ариана думает о нём. Обычно она сотни раз прокручивает в голове его приход, каждое движение, каждую деталь. Но сегодня она почему-то задумывается о том, что они не знакомы. Она смотрит на него почти каждый день, впитывая в себя его образ. Пару раз он даже чувствовал её взгляд, но ей хотелось верить, что она успевала спрятаться. Ариана понимала, что если бы не её болезнь, они, возможно бы, даже обменялись парой фраз, возможно, у неё даже были бы весьма неплохие шансы на взаимность, но всё-таки... Она почти не думала об этом, прекрасно понимая, что единственное чувство, которое она способна у него вызвать, — это жалость. Но ей почему-то не было от этого больно. Не было тех невыносимых душевных терзаний, как у героинь прочитанных ею книг. Она не нуждалась во взаимности. Все, что ей было нужно, — иметь возможность видеть его, хотя бы изредка, вот так, издалека. Она знала, что рано или поздно настанет тот день, когда Альбус покинет этот дом, и никогда больше не раздастся этот прекрасный мелодичный звон, и никогда, никогда она не отодвинет штору с замиранием сердца и не увидит его прекрасных золотых кудрей. И самое ужасное, что любой его приход может стать последним. От одной этой мысли на глаза навернулись слезы и потекли по щекам обильными солеными реками. Они все не кончались и не кончались... Вдруг до её ушей донесся его смех. Он смеялся так громко, так искренне и весело, что эти прекрасные звуки дошли до неё, и она с жадностью прислушалась. Ариана непроизвольно улыбнулась и вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Не нужно думать о плохом, ведь он сейчас здесь, в каких-то нескольких метрах от неё. Но он уходит! Она почувствовала это за секунду до того, как дверь комнаты Альбуса распахнулась, и они прошли по коридору, всё ещё весело смеясь. По мере того, как он отдалялся от неё, ей казалось, будто бы у неё отнимают что-то очень нужное, а она ничего не может сделать. Какое-то опустошение приходило на смену эйфории чувствовать его присутствие в доме. Тут-то к ней и пришла мысль о том, что она бы все на свете отдала за одно единственное прикосновение к нему. К её прекрасному Геллерту.