Клубок

Распутывается клубок, тянется тоненькая пыльная нить, увлекая за собой события, продолжается жизнь, пролетая днями и ночами перед затуманенным взглядом. Со временем ничего не меняется. Броска все так же продолжает метаться из одного угла Пыльного Города в другой в поисках хоть какого-нибудь заработка. Чужое горе ее не волнует: главное – Рика голодает, сидя дома за шитьем (она все еще надеется, что хоть кто-нибудь согласится купить одежду у неприкасаемой). Сестра – нежный цветок, возросший из хилого ростка в розу без шипов, и Броска думает, что она наверняка пошла в неизвестного отца. Отца, которого зарезали в одном из переулков или же он от горя выпил слишком много «У кабатчиков», или погиб по какой-то другой причине, если вообще не оказался любовником ветреной мамочки «на одну ночь». Рика – другая, и ей место в Алмазных Залах Орзаммара, погрязшего по уши в традициях и собственном дерьме, потому что там пахнет гораздо лучше. Когда-то они с ней вдвоем, сидя на ступенях перед домом, мечтали о хорошей жизни: о тех днях, когда мать перестанет пить, когда им не придется заботиться самим о себе, когда не нужно будет думать о том, что есть завтра, и перебиваться с окаменевшего хлеба и на мутную воду. – Эй, салрока! Броску окликает какой-то оборванец, вырывая из мыслей – воспоминаний, – а потом нагло притягивает к себе за локоть и улыбается, открыто и просто. Слишком просто для этого места. – По-моему, в твоем кармане оказалось что-то мое, – говорит он. – И мне бы хотелось это вернуть. – Ты ошибся, – она вырывает свою руку и уходит. Это было плохой идеей – воровать на ходу, тем более, у такого же неприкасаемого, знающего все приемы и уловки этого города. – Конечно, салрока, – гном соглашается. – Тогда твой кошель я, пожалуй, оставлю себе. Она морщится и, обернувшись, возвращается. – Леске, – представляется он, шуточно раскланиваясь перед ней. Броска лишь ухмыляется едко – от голода сводит живот и темнеет в глазах – и устало просит: – Верни мне мои деньги и отстань. И это становится точкой отсчета для чего-то хорошего и крепкого. А клубок распускается, и тонкая нить теряется средь маловажных разговоров и обещаний. Со временем ничего не меняется. «У кабатчиков» царит привычная атмосфера веселья и напряжения, хозяин заведения легко продает каждому выпивку и отворачивается, если его хорошо попросить. Орзаммару привычны разборки и бессмысленные убийства, и никто уже не обращает внимания. Да и в том, что каждый день в Пыльном Городе где-то недосчитываются одного из своих, нет ничего странного. Для всех Пыльного Города не существует вовсе, как и не существует тех, кто там живет. А тот, кто не существует, просто не способен умереть. Броска скучающе подпирает рукой лицо и обводит взглядом зал, вальяжно развалившись в огромном каменном кресле в самом углу. Сюда не подходят девки из более благополучной касты, прислуживающие посетителям – знают, что их милорд не любит лишних глаз и любопытных и что он делает исключение лишь для одной посетительницы, пыльной гномки-наемницы. На нее смотрят с завистью и некоторым пренебрежением: очередная подстилка, мелкая сошка. Только хозяин «У кабатчиков» понимающе улыбается – Броска появлялась здесь часто и до этого, обычно надираясь дрянным дешевым элем, пока ее не уводил, взваливая на себя, друг, такой же неприкасаемый, как и она. Напротив нее сидит бородатый гном, дорого одетый, чистый и опрятный. У Броски же помимо клейма на щеке три полоски свежего шрама и пыльные разводы на носу и лбу. – Все еще живая? – спрашивает, ухмыляясь в кубок с выпивкой, он. – Как видите, милорд, – Броска улыбается (ей нравится, да и, кажется, всегда нравилось его доводить). – Перестань. – Ни за что, милорд. Она вспоминает, как они встретились, и история напоминает ей нелепые россказни Леске про то, как он как-то соблазнил целую толпу очаровательных девиц. Просто все знали, что средний сын из дома Эдуканов любит странные компании и приключения. Все знали, но никто в это не верил. Да и вряд ли когда-нибудь поверит. Сам Дюран называл это «налаживанием отношений», и Броска его уважала – за эти слова и за его длинный язык. Именно он его и привел в закуток Пыльного Города и свел с шайкой из Хартии. То, что там оказалась она, Эдукан назвал благословением предков. Броска же, приведя грязного, всего в крови гнома к себе в дом, не воспринимала всерьез его заверения о благородном происхождении. До того момента, пока ее не выловил посыльный из Алмазных Залов с десятью золотыми – целым состоянием. Тогда дома был праздник. – Знаешь, если я когда-нибудь стану королем... – У тебя есть старший брат, законный наследник. – Триан дурак, хоть и хороший полководец, – отмахивается Дюран. – Если я стану королем, то позову тебя замуж. Броска ухмыляется, а потом, не сдержавшись, откидывается на спинку кресла и заливисто смеется. – Ты же понимаешь, что я не согласна на роль наложницы. Уж лучше вступлю в Легион Мертвых. – Тебе нужно научиться слушать других, салрока, – поправляет ее Эдукан. – Я говорю о том, что хочу сделать тебя королевой. У него длинный язык, знает Броска и не принимает его слова близко к сердцу. Потому что ей не нужна власть. Потому что, несмотря ни на что, Рика – главное, сестра и ее счастье. Потому что она не представляет себя в дорогих платьях и с хорошими манерами: аристократы любят утонченных женщин, а она не умеет ни танцевать, ни вышивать, ни даже петь. – Знаешь, кажется, ты не понимаешь разницы между королевой и наложницей. Броска снова смеется. – Если ты станешь королем, милорд, я буду королевой преступного мира. От былого крепкого клубка остается только половина, и нитки путаются у концов. Со временем кажется, что что-то меняется. Но на самом деле не меняется ничего. Рика буквально светится от счастья – она крутится вокруг нее в новом платье, смеясь и улыбаясь, и рассказывает о том, кто полностью занял ее мысли. – Он прекрасен, – говорит Рика. – Он так заботлив и нежен. Ему нравится, как я пою. Броска слушает ее невнимательно и в пол уха: голова у нее занята Леске с его глупым юмором и Эдуканом с длинным языком. Разговаривают они, к ее сожалению, об одном и том же. «Было бы хорошо, если власть перешла бы к кому-нибудь нормальному гному», – шутит Леске. «Я буду хорошим королем. С этим согласен отец. И даже мой тугодум Триан», – серьезно говорит Дюран. Броска понимает, что они правы, но перемены ее пугают сильнее, чем десять вооруженных контрабандистов против нее одной. – Когда-нибудь и ты встретишь такого же, – продолжает Рика (кажется ей не важно, слушают ее или нет). – Он будет тебя любить и оберегать. – А я научусь мило улыбаться и соглашаться, – Броска улыбается. – Ты будешь рассказывать чудесные сказки своим детям, сестра. – Конечно. И не только своим. Рика выглядит такой одухотворенной, что она ее не перебивает и не рассказывает о своих делах. Через семь дней Эдукан сам выходит на Леске через своих знакомых в Пыльном Городе. Еще через пять объявляют, что скончался король и старший сын правящего дома, и они – обычные пыльники, неприкасаемые – точат клинки. А три дня спустя трупы принца Белена и его наложницы находят в королевских покоях. Нет больше клубка – только спутанные нити. И времени больше нет. Все изменилось. – Я любил своих братьев, – признается Дюран, и его слова больше похожи на неумелые оправдания. Броска только морщится. За стенами Алмазных Залов ее ждет Леске, а желания слушать речи нового короля нет никакого. – Я не хотел, чтобы все закончилось так, – Эдукан продолжает. – Я не хотел убивать Белена. И Рику. – Просто заткнись, – она не скрывает того, что ей больно. – Может, твой брат и был ублюдком, мечтающим дорваться до власти, но он ее действительно любил. Или хотя бы относился бережно. А Рика носила под сердцем его ребенка. В королевских покоях воцаряется тишина. Броска думает, что власть, настоящая, не иллюзорная (кто ее больше желал? она ли? или Дюран?), не приносит достаточной радости и даже удовлетворения. – Это то, чего ты хотел? – спрашивает она, поднимая глаза. – Нет, – не задумываясь, отвечает Эдукан. Он смертельно устал, не осталось и половину от того веселого гнома, с которым она разговаривала иногда и мечтала за выпивкой в кабаке. И они опять замолкают на мгновения: Орзаммар чествует нового правителя, а им хочется сбежать от самих себя. – Зато все вышло, как я говорила, – Броска хмыкает. – Ты теперь король, а я – королева преступного города. Любой из пыльников в твоем распоряжении, милорд. Дюран улыбается – впервые со своей коронации. – И что я могу сделать для своей королевы? Исчезают и нити, резко перерезанные наточенным лезвием. Кажется, что со временем. Но на самом деле – в одно мгновение. Броске думается, что ее ноги просто оторвутся от земли, а сверху упадет что-то большее, чем кусок каменном породы. Снаружи воздух холоден, а в небе мешаются краски – розовая, голубая, синяя, фиолетовая. Огромный огненный шар медленно падает за горы и макушки деревьев. Ей это все в новинку, и она сидит на ступенях, вцепившись в руку Леске, и смотрит во все глаза. – И что дальше? – спрашивает он. Голос у гнома чуть подрагивает, но он умело скрывает свой страх (или опасения, паранойю) за глупыми шутками и бессмысленными фразами. – Дальше? – она улыбается и мечтательно прикрывает глаза. – Я спрячу все свое оружие, перестану брать то, что плохо лежит, научусь сносно готовить и нарожаю тебе десять детей. Нравится? Леске давится воздухом – неожиданно и смешно. – Ты серьезно? Броска смеется. – Конечно, нет, – она позволяет ему спокойно выдохнуть. – Готовить будешь ты. Леске снова кашляет и не понимает: очередная ли это шутка его подруги или вполне утвержденный план на дальнейшую жизнь. Если первое, то он посмеется с ней; если второе... она всегда обязательно добивалась того, чего хотела. И никто не мог ей помешать. И снова катится клубок, тугой и крепкий, увлекает за собой события. И продолжает жизнь.