Zippo

***

Пролог

Hozier — Like Real People

— Ты разжёг, наконец - то! Чимин, сосиски у тебя, да? — Ви извлёк из чёрного рюкзака пакет с продуктами. Семь парней сидели вокруг костра, поодаль стоял внедорожник, а вокруг… Местность была глухая, ранее здесь хотели строить коттедж семья Намджуна, но только строители закатали бетон и начали возводить второй этаж, как местные власти объявили зону заповедной (в действительности его отец просто проиграл в карты местному властителю). И теперь бетонный пол потрескался от невероятной силы растущих растений, кусты обвили сваи и балки, а вокруг глухая высокая стена соснового леса. Только они и появлялись здесь, словно это был их второй дом, много запомнившихся моментов хранит этот уголок. И то, как Ви сбежал сюда после убийства любовника матери, что перейдя все грани, поднял руку на женщину. И то, как Джин, украв пистолет отца, пытался убить себя, когда узнал, что они не его родные родители. И Чонгук, который потерял всякую надежду на то, что сможет полюбить девушку, когда ему нравились мальчики, то, как Юнги нашёл его захлёбывающимся в слезах и поцеловал… Все они были детьми богатых родителей, родились с золотой ложкой во рту и с детства были сами по себе и сами за себя. С годами они только сближались, узнавали друг о друге всё больше и открывали сходства в судьбах. «Бунтующая молодёжь» сварливо поговаривали бабули, завидев огромный джип, взрывающийся от музыки и семерых веселящихся парней. Девушки бежали к окнам и воздыхали, желая хоть разок потусоваться с ними. На общем аккаунте периодически выкладывались фото или видео с последнего их дебоширства или, к примеру, они вдруг оказались на другом конце страны… Делали, что вздумалось, и на то имели полную волю. Вся родительская опека заключалась в денежной сумме, что приходила ежемесячно на карточку в один и тот же день.  — Хён, она не жарится! — возмущался Ви.  — Возможно, тебе стоит опустить ее в огонь, а не держать на дыму? — засмеялся Намджун и показал на своём примере, как надо готовить. Чонгук зевнул, середина ночи давала о себе знать. Безоблачное чистое небо с луной, что проливала на ребят свой леденящий призрачный свет — как в сказке. Юнги сидел на диванчике один и потягивал банку колы. Откуда здесь диван? Просто Хосок решил, что этот предмет мебели здесь будет смотреться куда лучше, чем в его комнате, где он практически не находится. Пара шагов и младший улегся на тесном диванчике, укладывая голову на ноги Юнги. Глаза второго удовлетворённо сощурились. А макнэ облегчённо вздохнул, когда почувствовал тёплые пальцы, перебирающие его вишнёвые волосы.  — Она горит, хён, она… Ви замахал палкой, на конце которой горел огонь, в следующую секунду бенгальская сосиска слетела с палки в сторону Юнги, ловкость которого не подвела. Всех пробрало на смех от этой картины, а Шуга поднял осуждающие глаза на Тэхёна, но вскоре и сам засмеялся.  — Давай я тебе приготовлю, включи лучше музыку в машине. — Джин был на «ты» с приготовлением и часто устраивал барбекю у себя дома или просто готовил от нечего делать. Через некоторое время под тихий инди - рок все кушали горячие ароматные сосиски и открывали банки пива. Чонгук, как самый младший, пил только колу, а Шуга кормил этого сонного ребёнка. Эту картину заметил Намджун и вопросительно глянул на парня с мятными волосами. Тот лишь довольно улыбнулся, пожал плечами и протянул последний кусочек Чонгуки. Было что - то очаровывающее в тишине леса, звуке костра и еле слышных мотивах музыки. Иногда парни перебрасывались словами, но сейчас они наслаждались атмосферой, они запоминали каждую мелочь и наслаждались ею. Потому что так живут люди, которые не знаю своего будущего, не имеют четкой цели на дальнейшую жизнь и готовы к любым потрясением. Как душевно избитые и много пережившие, они держались не за себя, как когда - то, а друг за друга, что помогало им быть уверенными пусть не в будущем, но хотя бы завтрашнем дне точно. Чего ждать от последующих велений судьбы? В них никто не верит и не собирается этого делать. Связавшись с местными компашками, они становятся причастными к наркоторговле и грязному бизнесу. Пока что это единственный выход в их мире, но что - то гудит в груди, напоминая о совести и благодетели. С каждым днём эта боль становится глубже, закрываясь толщами стен и закапываясь в саркофаги, а они становятся жёстче по отношение к окружению, нагнетая себя мыслями об отвратительном отношении к ним ещё с самого детства. Разве они заслужили? Тогда и другие тоже. В голову не приходит ни одной вещи, которая может стать их первой ступенью наверх. Всё больше ковыряя гнилые дыры, ты никогда не наткнёшься на праведный свет. Всё больше углубляясь в тёмные дела города, узнавая чёрную сторону и изучая, всё тянет их в омут без права на выживание и воскрешение чистым. И только в такие моменты, когда они наедине друг с другом, старым родным обществом, они не спускаются в месиво порока, а остаются стоять на перепутье «хорошо» и «плохо». Любовь, как росток культурный, среди сорняков и колючих кустов – такой маленький, но способный и затмевающий своим рвением и надеждой каждое, что стоит на него пути. Возможно, только оно и является исцелением в людях, считай, безнадёжных. Ненавязчиво, в тихую облагораживая душу и строя лестницу ввысь.  — Ты придёшь ко мне? Диван не был рассчитан на двух спящих парней, но если крепко прижаться друг к другу, то вполне. Уткнувшись носом в шею старшего, Чонгук недовольно пробубнил:  — Хён, я же сказал, я приду! Ты можешь уснуть? Все остальные спали в машине и только двое оставались на улице. Их кожу освещал угасающий костер, но внутри их всё только разгоралось.Крепко держась друг за друга, они создавали вокруг себя плот. И если в именитом фильме Роза не попыталась вместить на осколок Джека, то эти будут из кожи вон лезть, но не дадут упасть друг другу. Тишину нарушил звук зажигалки и запах дыма от сигарет.  — Ты обещал бросить!  — Чонгук, может, поможешь тогда? Без тебя мне не выжить эту гадость из своей жизни. 1/3 На часах три часа ночи. Шуга открывает дверь и видит перед собой взлохмаченного и улыбающегося парня. Как долго они этого ждали и как странно сейчас всё это. Чонгук смотрит лукавыми глазами и ждёт разрешения войти, но Шуга настолько залюбовался, что и не собирается приглашать его — он очарован эталонными пропорциями, невероятной воодушевлённостью в глазах и осознаёт, как же долго он не замечал рядом с собой это счастья.  — Я намеревался к тебе домой, а не к тебе на крыльцо прийти, хватит разглядывать! — макнэ хихикнул, и легонько стукнув старшего, прошёл в дом. Не стоит говорить об обстановке, достаточно будет того, что мать Юнги одна из самых известный дизайнеров и их дом — настоящее искусство, где простота сталкиваются со скандинавскими яркими решениями, традиции с новыми технологиями.  — Знаешь, я голоден… Но он не договорил, как Шуга прижал его к стене и прошептал:  — Ты не поверишь, как я проголодался. Дыхание перехватило у обоих и воздух внезапно стал таким жарким, что попытаться вдохнуть глубже было невозможно. Чонгук был готов к этому, но не думал, что Шуга сорвётся так быстро, хотя он ещё та взрывчатка. Первый такой влажный поцелуй, от которых ноги стали ватные, он целовал шею, медленно оттягивая непозволительно широкий воротник футболки, спускаясь к плечам. Всё это время Чонгук стоял с закрытыми глазами и выдыхал от каждого прилива наслаждений, упиравшись лбом в стену. Фортуна подкидывает им спасательный круг и надеется на благоразумность, и они хватаются, чтобы выплывать, из начинающей затягивать трясины безбожности. Добавить уверенности в себе, поставить в списке необходимого для жизни напротив «быть нужным» галочку. За всю жизнь, играя в безответность со всеми подряд, потому что так с ними играли родители. Приходя в бешенство от осознания, что жизнь их порядком подгажена теми, кто уже ненавистны им на совсем.  — Повернись. Даже здесь этот мятный красавчик не выключал своё дерзкое отношение. Но младший был согласен, что ему нравится подобное обращение в этом деле. Он готов сделать всё, что ему скажут, лишь бы получить ещё больше наслаждения. Ему всего 17 лет: у него было только две девушки от которых он абсолютно не получил никакого удовольствия, что и натолкнуло его на мысли о гомосексуализме. Шуге уже 21 и его харизма смяла под него не мало девушек и даже парней. После этого отношения заканчивались, и он забывал о том, что какая - то там шептала ему слова любви и верности, когда он просто ебал её в своё развлечение. Сняв футболку Юнги понял, что в голове что - то щёлкнуло, он не видит просто тело, он видит Чонгука и хочет показать ему свою любовь, удовлетворить этого паренька, заставить его почувствовать себя на седьмом небе. Свой стояк в штанах он игнорировал, хотя тот болезненно гудел и требовал к себе внимания. Майка второго в скорости тоже полетела на пол. Шуга обхватил младшего за талию и прижал к себе. Горячее рельефное тело кипело и плавилось. Прикасаясь лбами, они оттягивали момент, когда их дружба закончится бесповоротно. Осознавая, какая им дарована перспектива – полюбить, если всю жизнь жили без неё. И не тужили особо, но став обладателями высшего чувства, оглянулись и схватили дар как самое ценное. В попытках укрепить обретённое, они робко переплетаются душами и телами, образуя жизнь после смерти на земле. В губы целуются только влюблённые. И они знали это. Горячие прижавшиеся тела, словно электрический разряд. И вот Чонгук первым решается потянуться к таким запретным и сладким губам, которые он всегда хотел испробовать. Никакого блеска или помады с неприятным привкусом, просто мягкие, нежные и пухлые. Аккуратно проникая в глубь, сминая уста, которые когда - то проповедовали отвратительные дела. Шуга гордился уверенностью парня, он всегда удивлялся, как этот ребёнок давал фору старшим, он был лучшим во всём, за чтобы не взялся, кроме отношений с девушками. Но он и здесь победил и празднует вместе со своим трофеем. Казалось, и не надо им продолжения, этот горячий поцелуй и прикосновения горячих мужских торсов были уже до невероятного возбуждающими, но Чонгуку было не выносимо в тесных штанах, и требовалось развитие сценария. Прижавшись плотнее к Шуге, он задел своим пахом его бедро. Старший разорвал поцелуй и посмотрел в глаза, чем заставил покраснеть макнэ.  — Смазка в моей комнате… ты уверен? Щёки Чонгука горели, глаза было некуда деть, а от мысли о ТАКОМ продолжении он уже готов был кончить от одного прикосновения.  — Юнги — а, а по другому сейчас можно? — протянул он, утыкаясь в грудь старшего, чтобы скрыть своё смущение.  — Ох, прости, я понял, забудь. В голове Шуга ругал себя за такое предложение. Нельзя. Не так быстро. Ему нужно привыкнуть хотя бы просто к мужским прикосновениям. Чонгук почувствовал, как руки старшего расстегнули ремень и пуговицу на джинсах. И он готов поклясться, что ничто так не опьяняет как увлеченный Шуга, который из кожи вон лезет, чтобы доставить удовольствие ему. Как его мятные волосы намокли и прилипли ко лбу от возрастающего влечения. Как тонкие пальцы проводят по его предельно возбуждённому члену, сначала аккуратно, затем замыкаясь и проводя по всей длине, то ускоряясь, то снова лаская, вызывая беспорядок в мыслях и помехи на проводе. Голова Чонгука уже не отвечала на попытки сделать что — то в ответ, его единственной целью было устоять на ногах. Шуга поднял свои тёмные глаза и увидел макнэ, каким никогда его не мог представить даже в своих снах. Это чудо, закусив губу и со слезами в зажмуренных глазах хныкал от каждого движения.  — Какой красивый… — прошептал Юнги и вцепился в его губы, почувствовав солоноватый вкус крови, он жадно зацеловывал его, языком проводя по нижней губе слизывая красную каплю. Рука продолжала слабые движения на члене Чонгука, пока губы оставляли засосы на скуле, шее и ключицах. Жадно, как — то бешено он дышал, когда расстёгивал свои штаны и высвобождал перенапряжённый орган. «Блядь, больше не могу» крутилось в голове макнэ, он задыхался от красоты Шуги, от его прикосновений, от осознания всей ситуации. Рука самопроизвольно потянулась к своей плоти, пока хён расстёгивал штаны на себе.  — Не так быстро, Чонгукки, — планы Шуги на этот счёт были другие, — я хочу, чтобы ты помог мне. И тогда младший понял, что ему передают штурвал. Он притянул за поясницу Юнги и начал двигать по его члену, задевая свой и доставляя обоим невероятное блаженство. Всё становилось таким заторможенным, секунды разливались в часы и они были словно накачены наркотиком. Всё вокруг было невидимым - только он. Поцелуи становились жестче, грубее и от этого оргазм приближался ещё быстрее, заставляя дрожать и запрокидывать голову в попытке забрать в легкие больше кислорода, который, кажется, закончился в этой просторной гостиной. Шуга пытался успевать разглядывать такого нового Чонгука, необузданного и совершенно естественного. Чонгук, в свою очередь, был настолько взвинчен, что его ещё подростковая голова отключилась от словленных незабываемых ощущений. Уже откровенный хриплый стон, вперемешку с воздухом, вырывался, когда макнэ положив голову старшему не плечо, то ли кусал, то ли целовал того в шею. Руки Юнги блуждали по телу младшего. Ещё секунда, обессилевшие связки не смыкаются, выдавая только хрипотцу и переработанный кислород и Чонгук кончает, полностью наваливаясь на старшего. От ублажений у него темнеет в глазах, в ушах свистит, и дыхание всё никак не придёт в норму. Шуга следом ловит оргазм и поглаживает спину макнэ, который от счастья готов плакать. Старший чувствует себя удовлетворённым не только физически, но и потому, что исходя из его сексуального опыта, только сейчас он полюбил и не сможет отпустить Чонгука никуда. Этот парень теперь только его, и ради него он готов на всё, буквально.  — Хён… — вдохнув больше воздуха, макнэ продолжил, — Я хотел сказать, но не мог… почему пахнет горелым? Шуга на секунду застыл и позже вспомнил, что готовил… 2/3 Чонгук помахал маме, для показухи перед гостями мол «посмотрите — ка, мы и расстаться даже не можем» и поторопился к дому Шуги. Чувствовалась наступающая злость от воспоминаний ужина с коллегами отца. Все такие золотца, счастливы и примеры для подражаний, а на деле… Как только Чонгук не пытался достучаться до них, ему говорили пойти отдохнуть или сделать чего полезного. И он шёл. Шёл дебоширить, ломать и крушить. Сейчас он шёл к парню. Нелады у него были с женским полом, а Шуга… Шуга стал солнцем в его жизни. Прибавил так недостающей уверенности в себе, дал надежду на счастье. Капюшон скрывал пол лица. Вывернув на главную улицу, он врезался во что — то и, не поднимая глаз, поспешил дальше, не было у него сейчас времени выяснять что-либо. Но у двух рослых пьяных мужиков, видимо нашлось. Запихнув парня в переулок, они впечатали его в стену и растянулись в пьянеющей улыбке. Попытки вырваться были безуспешны, те были старше и сильнее в несколько раз, по сравнению с семнадцатилетним. Если бы сейчас рядом с ним были его шестеро ребят, то двое мужиков уже давно пытались бы договориться о хорошем исходе ситуации и даже отвесили пару комплиментов своим заплетающимся языком, но сейчас он один. Первый кулак полетел в скулу, второй в живот, от чего парень начал сгибаться, но пересилил себя, выпрямляясь, и продолжил получать удары. Лучше стоя, чем лежа. Второй мужик посматривал по сторонам, чтобы никто их не увидел. Ждать помощи было не от кого. Его вдалбливали с стену, обсыпали тычками. - Ты чего, сука, дороги не видел? Мелкая паскуда. И снова удар ногой по колену с одной стороны и с другой. Размазанные кулаки иногда промахиваются и только больше раззадоривают. Вонь алкоголя не даёт вдохнуть, а может быть это из – за удара в солнечное сплетение, который выбивает последний кислород. Крушится с треском задача устоять, потому что органы не в силах противиться таким нападкам. Боль валит в горизонт, вонзается в тело и оглушает до потери сознания. И это самое страшное, но Чонгук сквозь пелену забытья терпел это всё только потому, что был уверен, что доползёт до дома Шуги, где вся боль уйдёт. От этого происходящее приглушалось мыслями о предстоящем. Внезапно из кармана выпал телефон, разъярённый мужик, которого, видите ли, задели по плечу, не упустил момента и пнул его куда — то в стену. Пинок за пинком ещё отдавались в подсознании. Чонгук открыл глаза, двое куда — то делись. Тело ломило, на нём не было живого места. Сплюнув кровь, он вспомнил о телефоне. Вокруг ни души, видимо, было очень поздно. Сколько он пролежал здесь в отрубе? В паре метров лежал спасительный гаджет, только добраться до него было мучением. Приходилось приводить в движение каждую часть своего тела, и практически все они были повреждены, неся за собой пытку. Но внутри высекались слова «если вытерпишь, то воздастся тебе сполна», так прочитал Намджун однажды, из своей очередной заумной книжке. Телефон отказывался включаться, что сеяло беспокойство. Он слабо понимал, как доберётся до дома Шуги, ему нужна была помощь. Только сейчас пришло осмысление положения, и слеза скатилась на разбитый экран, а за ней капля крови из носа. Он не переставал тыкать кнопку включения и молился, чтобы тот отреагировал. Внезапно из сломанного динамика раздался поломанный звук включения. Можно было разобрать кучу пропусков от Юнги, где — то 50 или 60. Он набрал один ответный. Пока шли гудки, он достал из кармана чёрную зажигалку с надпись золотыми буквами Zippo и поочерёдно подставлял руки, чтобы хоть как — то добавить жизнь организму.

The Beach — The Neighbourhood

Десять часов вечера, Чонгук сказал, что придёт поздно, мол, дома у него дела. Шуга не находит себе места, он перекладывал презерватив из кармана в другой. Пытался смотреть фильм — не вышло. Новости? Все слова летят мимо ушей. Одиннадцать часов. Ещё никогда он так постыдно не проигрывал в FIFA. Руки не слушаются, а строить план наступления не выходит. Может он хочет выпить? Двенадцать часов. Он звонит на знакомый номер, но тот не берёт трубку. Ещё звонит. Ещё. 20 раз не достаточно, чтобы понять, что тебя игнорируют? Дома никого, и не скоро приедут родители, они отправились на другой конец свет на какую — то важную конференцию. Но лучше в одиночку, чем рядом с ними. В горло не лезет кусок. Вода кажется горькой и противной. Ещё есть папин виски. Всё ещё двенадцать. Время остановилось? Он смотрит в окно, что раздражает, он пытался представить макнэ спешащего к нему, но того всё не было. — Ты же придёшь? — Куда я от тебя денусь. И эти диалоги повторяются в голове. Он обещал. Снова звонки, но телефон недоступен. Конкретно раздражает. Стакан с виски опустошён, следом второй. Час ночи. Мысль о сне пропадает напрочь. Он устал. Устал от того, что в жизни постоянно упускает шанс обрести белую полосу жизни, постоянно находясь в темноте, теряются чувства, опустошается душевное тепло. Снова идти заполнять пустоту адреналином? Чего он ещё не делал? Разве что не убивал, на это у него хватает тормозов. У Ви, например, уже и этого нет. Вот они, богатые дети, лишённые чувств. Погибающее поколение. Потерянное, избитое и спущенное с поводков. Чонгук. Снова в голове он. Помнятся дни, когда только этот малый вливался в их компанию. Тогда никто и предположить не мог, о потенциале малого. И вот он уже золотой макнэ, наравне с остальными. А после, как всем кажется, обретение свободы, а на деле под наклонную… Два часа ночи. Виски допиты, а в руке зажжённая сигарета. Дым кружит пьяную голову. Телефон, после очередного «абонент недоступен», летит в стену. Летом, этим летом. Юнги гонит по хорошо знакомой просёлочной дороге, потому что они потеряли Чонгука и, разделившись, поехали искать. Его путь оказался верным. Он нашёл макнэ лежавшим на бетоне, свернувшись калачиком, он вздрагивал и вытирал слёзы рукавом джинсовой куртки. — Хён, уходи… — Чонгук, что произошло? И тогда он увидел в этом парне вселенскую тоску, всё, что у него было — это дружеские связи, именно эти шестеро давали ему смысл жизни. И тогда Юнги понял, как ему хочется поцеловать его. Он потянулся и тихо чмокнул того в солёные от слёз губы. Юнги готов был поклясться, что всё это было похоже на воссоединение Инь и Янь. Три часа ночи. — Чонгук! Неужели я ошибся? Дерьмо, слышишь? Ты дерьмо Юнги, ты снова проебал всё! — еле стоя на ногах, он давал себе пощёчины, смотря в зеркало. Слёзы катились по щекам и боль где — то в груди сдавливала рёбра, ломала их, и от неё он кричал ещё сильнее и сдавленнее. Добравшись до кровати, ещё всхлипывая от истерики, он достал пачку сигарет, которая оказалась пустой. Швырнув её в сторону, он достал зажигалку. Чёрная, с золотыми буквами Zippo. Горит — гаснет, горит — гаснет. Так же загорается идея. Мортидо – влечение к смерти и разрушению, конечно бессознательно, все проблемы уже давно именно там. А сознание находится под градусом. Шуга в состоянии, не подающем надежд, состоянии, когда завтра уже не существует. Из гаража он достаёт канистру с бензином, которую отец держал невесть зачем. А сейчас она, наконец — то, пригодилась. Раскрутив тугую крышку дрожащими руками, он разлил пахучую жидкость вокруг кровати и на неё. Канистра полетела в сторону разбитого телефона. Шуга стоит на скомканной мокрой постели, запах кружит голову, грозя галлюцинациями. Дрожь и озноб холодом рассекают внутренности. Проводит рукой по волосам цвета ебучей мяты, что должна быть свежей и бодрящей, сам он черствеет и надламывается. Три часа сорок минут. Боль разъедала остатки, больше не было сил бороться с этим. Не было сил обуздать очередное нападение тоски, сжимающей сердце и сводящей с ума. Он снова достал зажигалку из кармана джинсов. Горит —гаснет, горит… В углу валялся телефон с разбитым в дребезги стеклом, в котором отражались языки пламени. Экран засветился и на нём был такой знакомый номер. 3/3 — Хён, я же сказал, я приду! Ты можешь уснуть? Все остальные спали в машине и только двое оставались на улице. Их кожу освещал угасающий костер, но внутри их всё только разгоралось. Тишину нарушил звук зажигалки и запах дыма от сигарет.  — Ты обещал бросить!  — Чонгук, может, поможешь тогда? Без тебя мне не выжить эту гадость из своей жизни. Когда Шуга посапывал сладким сном, макнэ залез в задний карман джинсов первого и вынул оттуда чёрную зажигалку, где золотыми буквами была написана марка Zippo. Поспешно засунув в карман своей толстовки, он сделал первый шаг на пути Юнги бросить курить. Или на другом пути?

***

Едва слышимый стук в дверь. Шуга старается избегать зеркало прихожей, ладонью проводит по мокрому вспотевшему лицу и поправляет сырую челку. В дверях стоит Чонгук. Чонгук. — Шуга, ты прости, что задержался, — и он болезненно прокашливается, хватается за ребро и шипит в сторону. Юнги, парень с мятными волосами стоит и смотрит в глаза. Внутри что — то приятно щекочет, всё становится расплывчатым от появившихся слез на глазах. Влечение к жизни – жизнеутверждающее, чья цель сохранение и развитие во всех её аспектах. Таковое имелось у Чон Чонгука, парня, который стоял на крыльце в крови и пыли, которого колотило от пережитого, но всё ещё уверенного в едином будущем. Но, только в едином, а не в рознь. «Он обещал». И вот он, этот паренек с вишневыми волосами стоит и держится за бок. Его одежда заляпана кровью, грязью и мокрая. Но взгляд! Его глаза живее, чем когда — либо: он смог дойти до Юнги. Потому что он ощутил великое чувство любви. Это было единственное, что давало ему сил сделать ещё шаг, а потом ещё. И вот он стоит перед человеком, который роднее родных по крови. Ему невыносимо и он бы опять заплакал от боли, как когда ещё только шёл сюда. Шуга пытался собрать остатки мозгов, сориентироваться, да хотя бы, наконец — то понять, что Чонгук здесь. Рядом. Как и обещал. Алкоголь давил головной болью, пережитая ночь отступала, становясь прошлым. Сейчас над улицей с двухэтажными коттеджами светало. Солнце становилось символ конца темноты, концом чёрной полосы. — Я скучал, — только и выдавил из себя мятноволосый. Он подхватил избитого макнэ и повёл на кухню. Откуда у него самого брались силы идти? — Ты какой — то помятый… Чонгук растянулся в улыбке, рассматривая парня, который ковырялся в шкафчиках в поиске аптечки. На нем была мятая серая футболка, джинсы стоило бы подтянуть, а ещё лучше принять душ. — Это ты мне говоришь? Наконец — то начали появляться живые чувства. Шуга улыбнулся на улыбку Чонгука. Сейчас эти двое были как из мусорного ведра. Использованные, утомленные. Но было в них общее: ощущение нового, вроде второй жизни что ли. — Давай помогу. Юнги аккуратно стягивал рукава кожаной куртки, следом далеко не белую футболку и чёрные джинсы. — Хен, я устал… — «мне больно стоять» хотелось сказать, но он так боялся ещё сильнее напугать Шугу, потому что напуганный Шуга — это затуманенные мозги и неуправляемость, а тот, похоже, уже был чем-то подавлен до изнеможения. Без лишних слов старший запрокинул себе на плечо руку Чонгука и помог доковылять до дивана. Тело избито: ссадины, кровоподтёки, гематомы. Аккуратно протирая раствором и смазывая охлаждающей мазью, они оба были зачарованы ситуацией. Младший поднял руку и провёл по мягким спутанным волосам, хотя и с этим кавардаком на голове Шуга смотрелся невероятно. Тот стоял на коленях перед макнэ, и, обработав опухшую губу, не удержался и поцеловал. Так аккуратно и так не похоже на него. Закончив с первой помощью, он укрыл макнэ пледом, а сам сел на журнальный столик и достал пачку сигарет. Стресс заставил его снова прибегнуть к никотину. Рука тянется в задний карман джинсов и словно ледяная волна обрушивается на него. Воспоминания прошедшего отдаются покалыванием в пальцах. — Эй, Чонгук… Ты не спишь же? Тот что — то бормочет, не открывая глаза. — Ай, хватит, — Шуга запнулся, в его глазах зажглись привычные для него живые огоньки, и он добавил, — ты не сможешь уснуть без меня. Макнэ растянулся в сонной, кривоватой из - за ранки, улыбке, но не ответил. — Ты видел мою зажигалку? Кажется, я её потерял… — Нет, хён ложись, нам нужен отдых, — сердце Чонгука пропустило удар, но виду он не подал, только надеялся на то, что это была первая и последняя его ложь. Недовольный, Шуга откинул пачку сигарет, и забрался под плед к Чонгуку. Тот сразу прижался к нему и положил свою голову на его грудь. Старший наслаждался этим моментом. Всё было позади и вдвоём они станут пуленепробиваемыми. На улице уже давно светило солнце, а внутри два тела крепко обнимали друг друга и не могли уснуть, потому что боялись снова потеряться. — Хен, почему пахнет бензином? Юнги внутри давится от ноющей боли пережитого, прижимает Чонгука сильнее к себе и целует в макушку. — Малыш, я убью этих уродов, если врач подтвердит сотрясение.