Behind closed door

Дверь позади хлопнула и к Антону слегка вальяжной и неспешной походкой подошел Мартен. Он застыл где-то за спиной, дыша прямо в затылок, заставляя российского спортсмена ещё больше нервничать, которого и так с самого начала не покидает мысль побыстрее скрыться, спрятаться куда подальше от этого мужчины, грозного, сильного и так пугающе серьёзно настроенного. Но француз словно не видя напряжённой фигуры русского, ничего не говоря, аккуратно проводит пальцами по его плечам, спускаясь ниже, оглаживая руки Антона по всей длине, пока не достигает ладоней и не сплетает их пальцы воедино. Шипулин повернул голову и предостерегающе посмотрел на него из-за плеча. Мартена это лишь подстегнуло на дальнейшее действие, он пододвинулся еще ближе, бережно положил руки ему на поясницу и наклонив голову, вдохнул ни с чем не сравнимый запах: аромат леса перемешанный с душистостью заваренного чая с чабрецом. Кому-то может не понравится, но для Мартена не существует человека с более приятным запахом, чем этот. Фуркад встал к нему вплотную и начал медленно гладить его грудь, мягкий живот, ведь несмотря на каждодневные тренировки, о крепком прессе там и речи не было, но это лишь больше заводило Мартена, ему так нравилось касаться нежной кожи живота, попутно целуя всё до чего он мог дотянутся: шею, плечи, затылок, щёки, скулы, буквально всё. Шипулин опустил голову и поджал губы — тело предательски отзывалось на эти ласки, он был готов провалиться сквозь землю, потому что у него стояло так, как будто он какой-то подросток, который первый раз увидел порнуху. Антон прекрасно осознавал, что происходит, и он наверняка знал, что может в любой момент развернуться и одним ударом по наглой физиономии заставить пожалеть лишь за одну только попытку этой возмутительной близости, но почему-то стоял, оцепенелый, позволяя делать с ним всё, что только вздумается этому подлецу. Но кое-кто всё же сильно перешёл границы допустимого. Когда шаловливые руки француза перестали поглаживать тело русского и решили перейти к более решительным действиям, касаясь через ткань штанов его — Антона — промежности. Шипулин не сдержался - это уже чересчур. Он уже замахнулся рукой, как Мартен, перехватив руки парня, которые так и метили заехать ему куда-то в лицо, громко рыкнул и грубо толкнул к стене, буквально вдавливая тело биатлониста в стену. Не теряя ни секунды, стянул с него штаны вместе с нижним бельём, нахально огладил его обнажённые бёдра и затем грубо шлёпнул по белокожей, совсем не загорелой попе. Шипулин вздрогнул и не удержал в себе удивлённый стон. Его шлёпнули, как какого-то провинившегося маленького сосунка. -Убери от меня свои руки. Перестань. Что ты вытворяешь, чёрт возьми? — прохрипел Антон, которого также сильно как и раньше, вжимал в стену француз. Антона пугала эта мощь, он ничем не уступал по силе Мартену, но тут он ничего не может сделать, лишь чертыхаться и брыкаться, как беспомощная девочка. На его слова Мартен лишь хрипло рассмеялся. Он никогда не умел останавливаться вовремя. Он действовал, не заботясь о последствиях. Это было привычной реальностью, и нет совершенно ничего удивительного в том, что сейчас он делал то, что хотел сделать, и брал то, что так давно желал. И вот уже Фуркад крепко держит Шипулина за плечи, трахает его широкими размашистыми толчками. На что тот лишь подмахивает, как последняя шлюха, и нет уже той нервозности, той внезапной вспышки агрессии, уже нет сомнений, барьер отторжения уже давно снесён этим французским дьяволом. Всё то время, что Мартен растягивал под себя эту не тронутую прежде задницу, не знавшую что такое взрослые мужские игры, в нём не было ни капли сомнений в своих действия и Антон, который становился с каждой секундой всё покорнее и податливее совсем не помогал ему в обратном. И сейчас Фуркада штырит так сильно, будто он переборщил с колёсами. Хотя иногда Мартен задумывался над правильностью своих действий. Всё же помысел о том, чтобы плюнуть на всё и отдаться отчаянному желанию выебать этого так раздражающего, отталкивающего его раз за разом, но от этого не менее любимого россиянина — мягко говоря глуп. Но эта идея возникла слишком резко, внезапно и она была такой желанной, что просто невозможно было ей что-то противопоставить. Осознание тотальной зависимости от Шипулина, окончательно сломало, сдвинуло с полюсов все моральные устои. И прежние мысли о том, что Антон и правда может ничего не чувствовать к нему, отталкивая не из-за неизведанной любви, а по причине ненависти и отвращения, и своими действиями Мартен добьётся только худшего для себя исхода, всё это было просто перечёркнуто одним лишь словом «хочу». В голове звучало лишь одно: «Нахуй это, Мартен, разбейся еблетом оземь, но просто трахни его уже. Он только твой. Целиком и полностью. Докажи это окончательно и себе, и ему». Доказал. Нет сомнений, что Антон, который сейчас плавится в руках как воск, гнётся, послушно стонет, подаётся вперёд, не принадлежит никому кроме него. Наконец-то его, наконец-то. Он добился того, чего хотел. — Скажи мне… — глухо попросил Фуркад, скользя влажными и горячими руками по груди любовника, не сбавляя темп, вбиваясь в податливое тело. Он чувствовал, как горел изнутри, но впервые за много лет он по-настоящему хотел этого. И снова, рыча, хватаясь одной рукой за волосы русского и чуть сжимая их в кулак — Скажи мне чей ты? Шипулин глухо ударяет рукой по стене от бессилия и понимания неизбежного. Да, это грех, но он слишком долго метался между сердцем и разумом, и сейчас отрицать очевидного нет смысла. Ему нравится этот мужчина. Ему нравится секс с ним. И лишь одна мысль о том, что он принадлежит целиком и полностью этому французу, сносит крышу, сжигает все мосты к объективным размышлениям, заставляет исступлённо стонать и выкрикивать в ответ: — Твой.. Лишь твой, сукин ты сын. Мартен удовлетворённо выдохнул и его движения стали более беспорядочными, он уже не мог контролировать свое тело, позволяя животному инстинкту взять над собой верх. Он знал, что Антон не против, наоборот, тот встречал каждый его толчок, царапая короткими ногтями стену, и подставляя свою шею под страстные укусы, которые чуть оттягивали молочного цвета кожу. Фуркад обхватил рукой ноющий член возлюбленного, доводя короткими и грубыми движениями к пику удовольствия. И неудержимый стон Антона, в котором четко различалось имя Мартена, — был самым сладостным звуком, который он когда-либо слышал. И ощущение от хнычущего в удовольствии, стонущего и кричащего его имя Антона становится его последней каплей. Он кончает вслед за ним, глубоко впечатываясь в нутро Антона. Фуркад вовремя догадывается, что нельзя выпускать из рук Антона, потому что иначе тот просто сползёт на пол. Ноги обоих дрожат. Оба улыбаются и жмурятся, не веря, что всё произошло, наконец можно спокойно вздохнуть и полностью отдастся чувствам, они теперь полностью открыты друг перед другом. И всё это так чертовски хорошо. Это напряжение в теле, одновременно смешанное с некоторой расслабленностью и удовлетворённостью. Контраст. Это именно то, что составляет их пару. Именно то, что делает их особенными.