Зверь в себе

̵ Кир! .. ̵ Нет! ̵ Ты не дослушал! ̵ Да тебя так и не отпустило, судя по всему. Несешь какую-то хрень! ̵ Я трезвая, а у тебя мозги в тумане, если не понимаешь, что происходит. ̵ Алиса, не беси меня.       Повисла пауза. Кирилл секунду сжигал собеседницу свирепым взглядом, дожидаясь, что она уступит и опустит глаза. Этого не произошло ̵ два бесчувственных зрачка взирали на него, как на непутевого третьеклассника. Кир проиграл ментальную схватку, но сделал вид, что не заметил. Развернулся и уверенно зашагал по сухому бурелому. Одна из веток вцепилась ему в лодыжку, но тут же надломилась под военным ботинком.       Алиса проводила его усталым взглядом. Хотел он признавать это или нет, факт оставался фактом ̵ их скромная компания сбилась с пути около пяти часов назад, и окончательно заблудилась. Они ходили кругами по лесу ̵ не по куцей пригородной посадке, а по дикой необжитой местности. Когда Алиса первый раз высказала свое предположение, Кир и двое других члена команды лишь отмахнулись, продолжив путь. На пределе слышимости они уловили гудок фуры, и направлялись к спасительной дороге. Тогда девушке стало даже немного стыдно за свое паникерство.       Это было около трех часов назад. Алиса хорошо помнила, как она оцарапала руку вот об этот куст ежевики, обрывая толстые черные ягоды, с кожицей, словно из блестящей резины. В детстве у девушки была игрушка — Скрудж МакДак из Утиных историй, и его шляпа-цилиндр была точь-в-точь как поверхность ягод. Настоящая лесная ежевика, без пыльного налета на плодах, какой ни за что не найдешь в городе. В прошлый раз Алиса восхищалась ею; сейчас ей была милее автомобильная пыль и выхлоп.        Рука автоматически стряхнула присосавшегося комара, хотя едва ли это имело какой-то смысл — кожа давно превратилась в розовый панцирь от укусов насекомых. В середине осени они уже частично пропадали с улиц, но здесь они устроили целый мегаполис на трупах животных и рек. Мерзкие мурашки проступили где-то внутри: стать еще одной такой же мумией Алисе более чем не хотелось.       Кирилл прошел с десяток шагов, остановился и принялся оглядываться в поисках чего-то, не зная сам. Не было ни тропы, ни возвышенности, хотя последняя бы никак не выручила — вековые стволы сложили ветки в замок, местами переплетаясь нитями вьюна, словно пиратские корабли, собираясь на абордаж. Вокруг царил душный полумрак, воздух был густым, как кисель, он затекал в легкие и оседал там топким унынием и безнадежностью. Катастрофически не хватало кислорода, каждый вдох делал голову тяжелее на килограмм, ноющей болью сжимал виски. Кир почти привык к этим ощущениям, но осознавал, что подъем на любой пригорок заставит его отдуваться, как астматика.       Парень повертел головой, исследуя каждый сантиметр. Одно сплошное ничего — застывшая листва и стена шелушащихся стволов, под ногами — месиво из влажного чернозема, веток, мха. Здесь даже трава не растет — слишком мало солнца.        Из кармана вынырнул маленький походный компас, словно материализованная надежда, хотя по сути он был брелоком-игрушкой. Кир организовал наиболее ровную площадку для своего хромированного друга и замер, ожидая решения робкой стрелки. В школе учили, что нужно всегда идти на север, но Кирилл не знал, почему. В любом случае, руководствоваться было нечем. Они шли за стрелкой компаса, как за самым уверенным предводителем из четверых.       Голубая стрелка показывала немного правее буквы N. То же самое было и сорок минут назад. Странно…, но в самом деле, сколько можно пройти черепашьим шагом? Вполне возможно, недостаточно, чтобы выровнять стрелку.       Кирилл не знал о скалах в восточной части леса, не знал он и о залежах железной руды, которые манили к себе компас. Алиса знала. Но предпочитала зачем-то обманывать себя. Или, может, стеснялась встревать между нервозным другом и его брелоком. А может ей было просто все равно.       Парень обернулся через плечо. Водяная взвесь размывала очертания его спутницы. Желания разговаривать еще не накопилось, поэтому он просто вопросительно перевел взгляд куда-то за ее спину. Алиса ощутила укол совести и оглянулась с готовностью помочь, хотя это не требовалось: отставшая часть компании уже перебралась через поваленное дерево и не слишком бодро направлялась к ним. Никита уже почти не хромал, хотя его правая нога выглядела не слишком хорошо, когда ее вытащили из толстых узлов корней. По синеватому цвету ступни можно было предположить самое худшее, к тому же парень её совершенно не чувствовал, но через четверть часа нервные окончания начали оживать. Кость была целой, просто в неудачном положении ему пережало кровоток, и нога онемела. Тем не менее, какие-то невидимые глазу повреждения мешали ему нормально двигаться. Никита и Кирилл были близнецами, но различать их не составляло никакого труда — первый был пергидрольным блондином, в то время как шевелюра второго была цвета вороного крыла. А еще у Кира был тонкий шрам на лбу — след канцелярского ножа, мелькнувшего в школьной потасовке. Драка была устроена в честь окончательной смены имиджа — на урок он пришел с плохо прокрашенными волосами. Маленькая учительница физики похлопала ртом, как выброшенная на берег рыба, но от комментариев воздержалась.       В отличие от авторитетов класса, друживших с ребятами постарше.        После занятий Кира, который весь день держался довольно уверенно, отволокли за школу, потыкали кулаком под рёбра и даже хотели подровнять копну волос, однако нож доверили криворукому Максу. Лезвие отсекло прядь челки и чиркнуло по тонкой коже, моментально залив кровью лицо жертвы. Бестолковая гопота перепугалась, Максу отвесили подзатыльника, свалив всё на него. Дескать, мы же просто пообщаться пришли, а ты ножами размахиваешь, эй, Кирюх, он, это… сам! Мы не причем! ..       Ну и так далее. Суть здесь не в школьной грызне, не в подобревшей разом компании хулиганья и не в шрамах на лице Кира. Это печальное событие объединило двух братьев — на следующий день Никита явился в класс с пережженными перекисью волосами и под аккомпанемент падающих от удивления челюстей демонстративно сел рядом с братом. Более уверенный в себе и раскованный Ник был в числе плохишей, тайком покуривавших дешевые сигареты за киоском. Кирилл же, напротив, влился в ряды задумчивых тихоней, временами выкидывая какой-нибудь фортель для собственного развлечения. Сами по себе они не изменились, каждый остался самим собой. Просто они приняли друг друга. И пусть между ними и сейчас случались серьёзные разногласия, но единый стержень всё равно держал их вместе.       Сплачивали парней и семейные обстоятельства — их крайне чопорные и порядочные родители окунулись в пучину религиозного фанатизма задолго до появления двух непутёвых сынков. Закон о яблоках, которые падают в пешей доступности от яблони, здесь почему-то дал сбой — Кир и Ник, преодолевая давление, шли своей дорожкой, но при этом в одной упряжке. Так было значительно легче устраивать бунты и стоять на своём, несмотря на все грядущие муки и проклятия, предвещаемые родителями, которые почему-то не пугали парней.       Лицо и голос Ника выражали высшую степень бодрости и фальши. От этого в воздухе, помимо прелого душка, начинало попахивать отчаянием и безнадегой. Алисе вспомнилась дырка на атласной блузке и кропотливые стежки тонкой иголкой, которые только больше травмировали жидкую ткань, — примерно так же Никита пытался заштопать нараставшее осознание беды.       Рядом с ним, на тонких жеребячьих ножках ковыляла Лера. Как некоторые люди становятся душой компании, так и она являлась ребенком компании со своей тонной очарования, ангельской внешностью и полной неприспособленностью к миру. Нет, она не была девочкой-дурочкой, не надувала губы и не хихикала в присутствии симпатичных мальчиков, дабы привлечь к себе внимание. Лера не имела брони, того ментального хитина, который защищал бы её от обыденной людской грубости и капсулировал бы совесть. Взамен природа наградила Леру способностью притягивать к себе защитников, которым хотелось быть борцами за справедливость — настоящими или мнимыми. Три человека прочно заняли этот пост. Можно даже сказать, что они несли некую военную службу по защите хрупкой психики от посягательств.       Кстати, о психах, — с головой у Леры было явно что-то не в порядке. Не то, чтобы она была совсем чокнутой, но периодически разум приглушал свет, дабы немного подремать, и тогда глаза у нее начинали мутнеть и плавать, словно в полусне. В такие моменты Лера походила на человека, который отходит от глубокого наркоза.       Ну вот примерно как сейчас.       При виде туманного взгляда подруги у Алисы засосало под ложечкой, где-то в районе материнского инстинкта.       Лера могла и не впасть в панику, пока что она была просто взволнована и, возможно, искала выход из ситуации, как и все остальные, но если она вовремя не остановится, рано или поздно придется придушить её. Алиса хорошо помнила случай, когда Лера заблудилась на собственной улице только из-за того, что ее напугали слонявшиеся вокруг универа пьяницы. Были какие-то волшебные пилюли, надолго возвращавшие девушку в человеческое состояние, но Алиса не помнила названия. Да и вообще, при ней ли они? Неизвестно.       Вообще ничего не известно. Впервые Алиса ощущала себя ничтожной и беспомощной без мобильника и интернета, хотя раньше гордилась своей непривязанностью к ним.       Глупость какая.       Едва очухавшись утром, все еще в дымном мареве от клока народных трав, которое на поверку кроме марихуаны содержало еще невесть что, предположительно дурман, все трое полезли искать сотовые. Трое — потому что телефон Никиты обнаружился сразу, под колесом «Чероки», раздавленный в лепешку;, а вот куда подевался его хозяин, никто понять не мог.       Без трубки у всех как-то разом развилась кататоническая шизофрения. Лера, пришедшая в себя раньше остальных, стала беспокоиться, что кого-то не хватает. Интуиция у нее, вроде как. Алиса смутно помнила надоедливое зудение подруги над ухом, которое постепенно приводило ее в чувство, и чувство было донельзя дурное. Какое-то время она пыталась нащупать хоть какую-то связь с реальностью, кроме привкуса эдакой похмельной дряни во рту и дикой жажды, хотя и эти вещи казались ей чем-то вроде неизвестного языка — слышать слышишь, а слов не разберешь.       Алиса думала, что надо включить свет, но потом открыла глаза и поняла, что свет она видеть не хочет. Тихое бормотание Леры стало настойчивее, но девушка все еще не понимала, что она несет. — Очнись, буратино! Ты меня вообще слышишь?       Плеча коснулось что-то нежное и прохладное, показавшееся чем-то райским на фоне неимоверного сушняка. Однако через секунду это что-то встряхнуло Алису так, что сквозь закрытые веки она увидела сноп радужных звезд, а в затылке зазвенел металлолом. Положение тела вдруг стало до такой степени неудобным, что она предприняла еще одну попытку поднять веки. Холодные пальцы схватили Алису за подбородок и безжалостно мотнули, как мячик на резиночке. Металлолом бряцнул тысячью осколков где-то в своде черепа.       Алиса на силу открыла глаза, в которые тут же вгрызся белый фосфорный свет. Но через секунду он отступил — вместо него появилось бледное скуластое лицо, обрамленное спутанными медовыми волосами. Зрачки у Леры были похожи на бездонный колодец, Алисе показалось, что где-то в глубине можно заметить ее мозг. — Что видишь? — испытующе спросило лицо знакомым голосом.       Несмотря на то, что Алисе полагалось испытывать злобу и негодование за все издевательства, злиться она совсем не могла, да и не хотела. Зрение возвращалось, оно было каким-то искаженным, голова гудела, как встревоженный улей, но все было таким… прекрасным. Как же можно обижаться на вот это нечто смутно знакомое, когда все вокруг такое замечательное?  — Какая ж ты красивая…- язык прошуршал по небу как наждак. — Дура! — фыркнула Лера. На секунду изображение в глазах Алисы помутнело и раздвоилось, а потом она почувствовала что-то тяжелое и холодное на коленях. — Хотела на голову тебе вылить. Пей!       Обычная водопроводная вода показалась до невозможности сладкой, но пить её хотелось бесконечно. Но организм был совершенно иного мнения и второй же глоток был извергнут наружу. Зато поднявшаяся по пищеводу влага окончательно привела Алису в чувство. Она сидела на сырой от росы земле, прислонившись к жесткому и холодному боку «Чероки». Едкий белый свет пробивал листву над головой и вонзался в зрачки, словно гвоздь.       Алиса стала осторожно осматриваться вокруг, при каждом движении ощущая, как внутри черепа вибрирует студенистое вещество, еще вчера бывшее мозгом. «Я полный стакан. Не расплещи меня» — вспомнились ей слова пьяного инструктора по вождению. Просьбу она так и не выполнила, но права каким-то чудом получила.       А вокруг простирались сплошные кусты, лес, подлесок, трава, кое-где сплетшиеся в единый зеленый узел, и разобрать, где что, было просто невозможно. Единственный участок, где зелень нехотя расступалась в стороны, была узкая древняя колея, убегавшая в черноту леса от носа «Чероки». За его бампером дорога была заметно шире, ветки и пучки травы были выдраны, частично раскиданы во все стороны, частично намотаны на здоровенные колеса джипа. В идеале борта машины были цвета запекшейся крови, но из-за смеси пыли, сока растений и кишок насекомых, налипших поверх краски, они казались грязно-коричневыми.        Воздух вибрировал и кусался мошкарой. Еще вчера её успешно отогнали веселым дымком, не подозревая, что утром она станет в два раза злее.       Алиса нахмурилась, словно это могло простимулировать мозговую деятельность. Но стимулировать было, собственно, нечего. — Мы вообще где? — обратилась она к Лере. — В лесу! — Не взрывай мне мозг! Какого хрена мы делаем в лесу?       Лера скрестила тонкие руки на груди, словно подруга её чем-то обидела. В волосах у нее запутались свежие лепестки какого-то фиолетового сорняка. Громоздкая толстовка норовила свалиться, оголяя белое костистое плечо. Несмотря на некоторую растерянность, она отлично вписывалась в фон леса и была похожа на девчонку-оборванку, лет эдак 14, но уж точно не 20.