Перед битвой

Привычным движением зажав в зубах край резинового жгута, Фауст крепко затянул его на плече. Несколько быстрых сжатий кистью, и тонкая вена набухла, явственнее проступая под бледной, почти прозрачной кожей. Резкий запах спирта защекотал ноздри. Фауст обработал раствором синеватый локтевой изгиб и ввел иглу капельницы в созвездие старых следов от уколов. Странная боль в грудине — тупая и ноющая — не проходила уже сутки. Она то затихала, то вспыхивала вновь. Перетерпеть не составило бы труда, но ее природа не давала Фаусту покоя. Ему ли не знать, каким хрупким и уязвимым делает человека сердечная болезнь. Уже много лет его тело служило не более чем оболочкой, временным вместилищем для души — смертное, отравленное морфием и перекроенное скальпелем. Он научился обращаться с собой, как с инструментом: разбирать и собирать, изучать и совершенствовать, меняя испорченные детали на новые или отсекая лишние и ненужные. Его особый шаманский дар и заточенные под хирургию руки укрощали смерть и возвращали к жизни. Но его до сих пор продолжала терзать мысль, что слишком поздно он получил свою силу. Фауст поднял взгляд. Его возлюбленная Элиза с тихой грустью смотрела на него из угла комнаты. — Не печалься, мой милый Фауст, — мягко проговорила она, будто угадав, о чем он думает. — Мне больно видеть, как ты печалишься. Разве тебе некуда применить свой талант? Фауст откинулся на спинку стула и долго, до рези в глазах, вглядывался в окутанный слабым потусторонним сиянием силуэт Элизы. — Ты, как всегда, права, дорогая, — наконец ответил он. — Пусть моя мечта уже исполнена, мне все еще есть ради чего сражаться. Ради Йо — человека, который однажды вернул ему свет, и перед кем он теперь в неоплатном долгу. Анестетик подействовал, и Фауст взялся за скальпель. Кровь забрызгала штаны и дощатый пол, начиная медленно въедаться в потертую древесину. Его руки в хирургических перчатках растянули зажимами края кровоточащей раны, и он со спокойной отчужденностью взглянул на свое отражение в зеркале. Сердце, повисшее на трубках артерий и вен, ровно и спокойно билось под ребрами — обычное, человеческое и уязвимое. *** Спустя час Фауст сложил продезинфицированные инструменты на столе и накрыл стерильной салфеткой. Свежий шов еще немного сочился, и каждый стежок на рассеченной скальпелем коже напоминал о завтрашней битве с командой «Рен». — Вот и все, Элиза, — сказал он, поддел пинцетом ватный тампон и промокнул подсыхающую кровь. — Теперь все в порядке. Элиза склонила голову набок, почуяв неумело скрытую фальшь, и нежная полуулыбка тронула ее губы. Часы и минуты, оставшиеся до предстоящей битвы, неумолимо таяли, и Фаусту невольно пришли на ум слова Манты — о жестокости турнира, что теперь стравливал между собой и врагов, и друзей — без разбора. Как знать, быть может, всех их ждет действительно печальный исход. Впрочем, Фауст был совершенно уверен в одном: Йо достаточно мудр, чтобы следовать велению своего сердца, и достаточно силен духом, чтобы не свернуть с избранного пути. А значит, Фауст станет щитом и оружием в его руках. Это лучший выход для его грешной души. Белая тонкая рука Элизы осторожно легла ему на плечо, и Фауст невесомо поцеловал сплетение голубоватых венок на ее запястье. — Осталось совсем немного, моя дорогая Элиза, — заверил он. — Помни о том, что ждет нас в конце пути. — Мы пройдем его вместе до самого конца, — поддержала она. Им больше нечего терять, кроме места, где они смогли бы начать жизнь с чистого листа — Гостиницы «Фунбари Онсен».