Смерти нет

УММ-42 В ночь Самхейна по небу Одина летит Дикая Охота. Кто-то из героев ЛоГГ по малолетству, любопытству, неосторожности или незнанию становится новой жертвой (жертвами). Неполное соответствие - использована Wodan Jagd       Надо было добраться до реки. Ничто больше не могло спасти: ни ведущая к близкой деревне разбитая грунтовая дорога, ни гостеприимная мгла густого осинника по обе стороны от нее. Только речной лед, - едва вставший, тонкий, при удачном стечении обстоятельств, он мог выдержать худоватого мальчика, но не взрослых тяжелых всадников на конях. Впрочем, пьяным не ведом разум, а кто еще, кроме озверевших от алкоголя, скуки и вседозволенности Клопштоков стал бы гонять ребенка по лесу в йольскую ночь?       Стук копыт стремительно приближался. Мальчик уже заставил себя скатиться с проселка, прыгнуть через канаву и метнуться дальше во тьму. Быстрей, еще быстрей, - стволы впереди редеют, значит, близко единственное его спасение. Прятаться не имеет смысла: грохот тяжелых подков по мерзлой земле не может заглушить злую собачью брань. Правый ботинок зацепился за корень; коротко всхлипнув, ребенок растягивается в рост. Колено прожгло огнем. Лучше не смотреть, что там, только вперед, – глухой треск рвущейся ткани останавливает уже готовый слететь с прокушенной губы вскрик. Липкие холодные лохмотья мертвыми пальцами цепляются к голой коже. Снег внизу окрашен темными брызгами, но, хвала богам, нога слушается. Вперед, проскочить реку, залезть в кусты, - и там снова молиться Одину, чтоб тот унял преследователей, вложив в затуманенные мозги здравый смысл.       Голоса, лай, ржание доносятся уже практически из-за спины, когда он выскакивает на берег. Лед под ногами скрипит и стонет. Упав на живот, мальчик ползет вперед. Пусть это будет его жалкая последняя месть: лучше под лед, чем радовать оголтелых охотников.       Нечеловеческий клич заставляет его обернуться. Один взгляд на вывалившуюся из леса процессию, - и мальчик знает, что точно погиб. Сумасшедшие люди, - а как еще можно назвать полураздетого бородатого старика в шлеме и с копьем? - не знают добра и зла, страха и сострадания. Это игра теней, или на самом деле у его коня восемь ног?       Что ж, он предпочитает умереть стоя. Стиснув зубы, мальчик неловко поднимается в рост. Пусть только кто-нибудь выйдет на лед, - хоть даже не предводитель с покрытой инеем бородой, и не тот помоложе, в роскошном турнирном доспехе, с выбивающейся из-под рогатого шлема гривой, - сам он готов узнать, кого из слетевших с катушек охотников река примет первым.       «Один!» - он делает шаг назад, заманивая. Замершие на ветвях ясеня вороны с резким карканьем снимаются с веток и летят в ночь. «Один!» - псы, чьи глаза углями горят в ивняке, прячут голодные морды. «Один!» - старик улыбается, или скалится, что точнее.       «Я тебя подожду».       Брошенный страшным всадником снежный ком летит ему прямо в голову, он едва успевает опустить поднятую в салюте руку, чтобы прикрыть глаза. Внезапно налетевший ветер сдувает с головы капюшон, больно кусает льдом раненое колено.       «Прими свою долю», - в заиндевевших пальцах оказывается что-то круглое и холодное. Мальчик скорее чувствует, чем видит, как таинственный незнакомец разворачивает коня в рощу. У того действительно восемь ног.       Стоит исчезнуть воинству, как река вновь напоминает о себе. Там, где он только что грозил старику, трещит тонкий лед. Зажав в кулаке монеты, мальчик опускается на четвереньки, и, всхлипывая, ползет на другой берег. ***       У него хватает сил дойти, толкнуть дверь туда, где тепло и свет. Обернувшись на звук, сестра, уплетавшая печеное яблоко, радостно вскакивает из-за стола. Разливавшая кипяток тетка едва не роняет чашку.       - Адальберт! Что с тобой?       Мальчик жмурится. Его все еще трясет. Подволакивая правую ногу, он неловко подходит к плите и садится на табурет, вытянувшись к огню. По щекам с волос текут талые капли.       - Братик, глупый, ты б хоть снег отряхнул! - маленькие ручки забарабанили по спине. Адальберт неловко оглядывает себя: он весь выпачкан. Начавшие подтаивать хлопья образовали на плечах по три симметричные белые полосы, еще две линии сошлись на груди под углом. Он мазнул пальцем – пушистые снежинки послушно посыпались на дощатый пол.       - Что у тебя с волосами? Кто тебя выкрасил? Клопштоки развлекались? А, неважно, отмоется…       - У тебя волосы совсем белые! - сестренка хихикает, весело и бестактно.       Мальчик неуверенно трогает пальцами намокшую короткую прядь.       Тетка тянется за ножницами, кипятком и чистой тряпкой, молча обрабатывает большую ссадину на ноге. Адальберт впервые разглядывает пострадавшее колено, - посреди исчерченной острыми ледяными гранями кожи вспухшими багровыми полосами выделяются три глубоких пореза: один длинный, четко вниз, два других, покороче, отходят от него сверху острым углом. Метка на память. Волосы тоже не отмоются. Хозяин охоты принял меры, чтобы он ничего не забыл.       Пусть будет так. Он взял свою долю. Адальберт с любопытством рассматривает две большие серебряные монеты странной чеканки — он уверен, что никогда не видел раньше таких. Впрочем, он и серебра как такового не видел, и все же откуда-то знает, что это полновесное чистое серебро.       Улыбнувшись, Адальберт кладет монеты на стол и тянется к мокрой куртке. Письмо, за которым пришлось идти в соседний город на почту, все еще лежит там. Ответ Одинской Офицерской Школы нищему военному сироте: он принят на полный казенный счет.       И, хвала Одину, теперь у него есть деньги, чтобы туда доехать. АУ-35 АУ. Биттенфельд в одиночку летит на подбитый корабль Фаренхайта, вытаскивает его, но попадает вместе с ним в плен к изерлонцам.       - Как низко!       Патричев кивнул, признавая его правоту. На месте гросс-адмирала Биттенфельда он, должно быть, ощутил бы то же самое. Только вот, выбирая между чувствами врага и душевным равновесием собственных подчиненных, он однозначно выбирал своих.       - Я понимаю, что вы сейчас испытываете. Поверьте, они не стали бы обманывать вас, если бы был другой выход. Но вы бы скорее взорвались вместе с изувеченным кораблем, чем пошли с ними по доброй воле, а они не могли оставить живого человека на смерть. Его вынужденный собеседник фыркнул. Безотчетно попробовал сжать кулаки. Получилось неважно, мешали толстые ожоговые повязки на ладонях, - болезненное напоминание о том, как гросс-адмирал голыми руками тушил затлевший китель. Благодаря его усилиям, Фаренхайт будет чуть лучше смотреться в гробу.       - Это не продлилось бы долго!       Патричев опустил глаза. Да, не продлилось бы. Реакторный отсек пылающего обломка взорвался всего пять минут спустя. Но если Фаренхайту уже ничем нельзя было помочь, Биттенфельду незачем было следовать за ним.       - Давайте-ка сменим тему. Скажите, у гросс-адмирала была семья? Кто-нибудь, кому следует сообщить?       - Не знаю!       - У него при себе было вот это и фотография. - Патричев протянул руку, - Взгляните. Биттенфельд осторожно осмотрел странный металлический предмет:       - Это ключ запуска программы самоуничтожения «Асгримма». Флагман был оснащен экспериментальным орудием, случись что, технология не должна была попасть в ваши руки. Теперь это так... сувенир. Отдайте кому считаете нужным.       - А девушка? Сестра, может быть? Или...?       Биттенфельд кончиками пальцев осторожно разгладил кусочек тонкого пластика. На него смотрела ничем не примечательная молодая дворянка, не красавица, но и не дурнушка. Он машинально перевернул карточку, - на обороте только одно слово: «жду».       - Нет, не узнаю. Мы в душу друг к другу не лазили. Он всегда был как сиамский кот, сам по себе, да и липпштадская афера друзей не добавила. - Биттенфельд тяжело сглотнул, - Семьи у него вроде не было. Но, думаю, вам лучше спросить адмирала Меркатца?       Патричев посмотрел на него как-то странно, но ничего не сказал. Забрал карточку, ключ и вышел. Вернулся через полчаса.       - Девушка на фотографии — Ильза фон Меркатц.       - Вы спросили... ее отца? Патричева передернуло:       - Я не настолько сволочь. Спросил Шнайдера... Теперь впридачу к мертвецки пьяному адмиралу у меня будет спившийся адьютант. ОО – 165 Шнайдер | семья Меркатца (жена и дочь, возможны и другие родственники). Шнайдер приехал к ним, как собирался в 109 серии. "Закончилось ли мое путешествие?" NH!       Маленький пластиковый пакетик оттягивает карман униформы. Мне не хочется прикасаться к нему даже случайно. Это не мое, это не для меня, я всего лишь курьер, - эдакая потусторонняя служба доставки. Не знаю, хорошо ли я сделаю, отдав это Элеоноре, но, как мне думается, так будет правильно. Насколько я помню, адмиральская дочь никогда не пряталась от обстоятельств. На то лишь я и могу рассчитывать: не уверен, что, зная о моей роли в произошедших событиях, девушка будет рада видеть меня лично.       Я — почтальон из Вальхаллы. Мои отправители стоят сейчас за мной, оба: один за правым, другой за левым плечом. Судьба не спросила, чего хотели ее игрушки, просто столкнула лбами в очередной миг.       Я — говорящее письмо с того света. Я не историк, не летописец и не спец по словам. Я не умею свивать их так, чтобы по моему желанию они могли спасти или убить. Я просто свидетель. Я был там, оба раза.       Я- вестник из прошлого. Память о том, что, хотелось бы, чтобы не произошло никогда.       Маленький пластиковый сверток не может оттягивать мой карман. В нем нет ничего увесистого: старая затертая фотография, пуговица, военный билет. То, что нельзя отправить обычной почтой, а можно отдать только лично в руки. Наверное, было бы проще, если б пакетиков было два, - тяжесть распределилась бы равномернее.       Я - курьер. Я - письмо. Я — вестник. Я живой человек. Пакетик в кармане настолько мал, что легко пролезет в щелку почтового ящика.       Я стою перед знакомой дверью. Справа от меня кнопка звонка.       Закончилось ли мое путешествие? АУ- 14 Космофэнтези-АУ, терраисты - демонопоклонники и призывают самых настоящих демонов. А вот с паладинами и священниками проблемы, поэтому кайзер (хоть Гольденбаум, хоть Райнхард, на усмотрение автора) отправляет экспедицию в неисследованное ответвление Феззанского коридора, откуда, по слухам, и пришли демонопоклонники, передавшие знания терраистам. Плюс за кроссовер, можно неявный, с Варкрафтом.       Фриц-Йозеф Биттенфельд был очень близок к тому, чтобы заорать от ужаса. Липкий, холодный, как межзвездная пустота, страх уже заставил вцепиться пальцами в подлокотники командного кресла, проступил мелкими бисеринками на высоком лбу, встал комом в пересохшем горле. Где-то рядом, всего на полметра сзади, и все же бесконечно далеко застыли недвижимыми изваяниями Ойген и Хаусблатшильд. Интересно, им тоже страшно? Пройдет еще немного времени, и их изображения так же растворятся, смешаются и исчезнут вместе с изорванными лоскутами реальности, неотвратимо, заметными мазками уступающей место кошмару?       И… «это». То, что выдернуло его там, в Феззанском коридоре, и потащило за собой, - это оно вместо них обретет плоть и оживет, засияет огнями разбитого мостика, заворчит сросшимися из миллионов осколков двигателями? Оно… вообще хочет жить? Или действует против своей воли, повинуясь выплеснутому безумцами злу?       Вспыхнуло аварийное освещение. На выключенном экране кровавым росчерком вспыхнули координаты, и тут же, повинуясь незримому пилоту, корабль лег на новый курс. Отцепившись от кресла, Биттенфельд провел рукой по заслезившимся от света глазам. Зачем ему это показывают?       Ему почудилось, на мостике перед ним мелькнуло что-то белое. Просто тень, невнятный призрачный силуэт, ни одной по-настоящему четкой детали,- впрочем, собственное воображение легко дополнило недостающие черты. В следующий миг ход кораблей замедлился, еще через несколько минут они встали.       Прямо перед ним, теряющийся на фоне огромной рваной дыры, висит «Асгримм». По правому борту от того без труда угадываются очертания «Фонкеля».       Это удар под дых. Великий Один, неужели они не заслужили покоя даже в посмертии? Неужели следующей волной вместо зеленых, красных, коричневых исчерченных шрамами чудищ придется воевать со своими же, ушедшими в Вальхаллу, но выдернутыми злой волей из могил?       Четкие уверенные шаги за спиной. Биттенфельд не видит вошедшего, но догадывается, кто это может быть.       - Уходи, Фаренхайт… пожалуйста, уходи… - Фритц-Йозеф не узнает собственный голос.       Это не Фаренхайт. Это Кирхайс, совсем мальчишка. Где-то в темноте стоит Лютц.       «Асгримм» полыхнул ходовыми огнями и пошел вперед. Фриц-Йозеф, против своей воли поднимает глаза на экран: флот в восемь тысяч четыреста девяносто судов строится в боевой порядок. Вздрогнув, заворочался «Фонкель», и с ним еще четыре тысячи звезд.       Из дыры выплывает первая невозможная посудина. Корабль из костей, связанных жилами и полосками выделанной кожи, под красно-багровым парусом не может принадлежать этому миру.       Флоты дают залп. Корабль исчез в вспышке плазмы. В следующую минуту дыра в мироздании взрывается тысячью звездных осколков. Фаренхайт переходит в ближний бой, - это излюбленная тактика Меркатца, у которого тот учился, но смогут ли «валькирии» удержать поле боя против десятков тысяч мельчайших целей?       Штайнметц на подхвате. Не успевают оба, часть «лодок» - язык не поворачивается назвать их кораблями, - прорывается в пространство. Кирхайс нервно прикусывает губу, – сейчас бы не помешал еще один флот, и еще один. Как при Вермиллионе, только намного легче – Фаренхайта и Штайнметца банально обходят числом.       Заорав, Фриц-Йозеф Биттенфельд вскакивает с кресла. На мостике «Королевского тигра» нет пилотов. Но, повинуясь его отчаянной просьбе, флагман «Черных улан» врывается в мясорубку.       …Три флагмана и два флота контролируют ближний космос. Необходимо еще два корабля первого класса, чтобы окончательно блокировать выход, - лодки противника проще отстреливать сразу группами, пока они не успели рассыпаться между звезд. Хватит и флагманов – нужна скорострельность, точность и огневая мощь, с группировкой в тринадцать тысяч судов у них есть кому подобрать остатки. Фритц-Йозеф Биттенфельд знает, что он должен сделать.       …Биттенфельд резко открывает глаза. Внеочередное совещание у кайзерин, посвященное свалившейся на них космической заразе, затянулось за полночь. Миттермайер, Вален, Меклингер, Кесслер, - из всей уцелевшей братии в стратеги годится разве что будущий премьер-министр. Но, если он правильно помнит, там, у черной рваной дыры в иной мир стратегия особо и не нужна.       - …Есть только одна проблема - у нас нет паладинов. Можно еще священников, но, по сведениям, тоже нужны особенные. Наши не подойдут. - Что касается разведданных, Кайзерин, как всегда, на шаг впереди.       Фриц-Йозеф спокойно поднимает взгляд:       - Есть у нас паладины. Корабли им отдайте. «Барбаросса» и «Скирнир» вполне подойдут.       Ответом ему удивленное молчание. Он улыбается. Все нормально, - в этом нормальном, а не расползающимся пятнами мире так и должно быть.       Что ж, если он правильно помнит, флагманов надо пять. Помолчал. Обвел взглядом зал заседаний, посмотрел каждому в лицо. - Я знаю координаты. Я поведу.