Постарше

На самом деле, Ванда всегда любила мужчин постарше. Даже в беззаботном детстве — тогда, еще до злополучных взрывов — папин секретарь, который приходил к ним по субботам на обед, казался ей намного лучше, чем чумазые мальчишки-недомерки во дворе. Да и потом, когда они с братом путешествовали по миру, она собрала целую коллекцию приятных мужчин от сорока и старше, с которыми так или иначе хотелось построить отношения (ну хотя бы ненадолго). В Гидре, конечно, тоже нашлось несколько симпатичных сотрудников, подходящих под ее критерии. Благо, Пьетро всегда был рядом и оберегал младшую-на-двенадцать-минут сестренку от всяких неприятностей и необдуманных шагов. Команда Мстителей тоже не страдала от недостатка красивых мужчин. Например, Кэп — светловолосый красавчик-атлет с ослепительной улыбкой. «Куда уж старше», — пошутил как-то раз Ртуть, беззлобно высмеивая пристрастия сестры. Или Тор — бог какого-то параллельного мира (Ванда даже не собиралась разбираться в этой сложной системе). Высокий, уверенный в себе, в красивых доспехах. Или даже такой ненавистный, но такой обаятельный Тони Старк с его дорогими игрушками. Максимофф признавала право каждого из них поселиться в небольшом кусочке ее сердца, но почему-то отдала его целиком совсем другому человеку. Простому человеку. Без сверхъестественных способностей или поистине волшебных костюмов и щитов. За спиной у него лишь лук и стрелы. И, наверное, Алая Ведьма должна злиться на него за то, что одну когда-то — кажется, ужасно давно, — он выпустил ей в лоб, дезориентировав. Но она лишь восхищена: он смог совладать с ней. Он один. Единственный. Клинт Бартон. Соколиный Глаз. Его прозвище идет ему больше, чем имя. И, конечно, Ванда знает, что у него есть жена и дети (Тони-язык-без-костей-Старк постоянно треплется об этом в их тесном и почти семейном (с сарказмом) кругу), а значит, ей вряд ли светит что-то большее, чем мимолетный взгляд. Но никто же не запрещал гипнотизировать его глазами, когда никто не видит, верно? Поэтому девушка знает не только то, что волосы у него скорее светлые, чем темные, а глаза голубые, но и то, где расположена каждая из его морщинок, когда и почему пролегает глубокая складка на лбу и как он щурится, улыбаясь или смеясь. Хотя последнее он делает не так уж и часто. Пьетро не очень нравится это ее новое чувство, а Ванде кажется, что влюбиться в Бартона еще больше она уже не может. Она понимает, что ошибается лишь тогда, когда он бросается за ней в дом, куда Алую Ведьму загнал ужас. То есть, она не боялась роботов или смерти, но осознание того, что они с братом причастны к разрушению целого города (а может, и целого мира, если Мстители ошибутся, не справятся) вызывало панику, отвратительной тошнотой подступающую к горлу. Клинт говорил с ней строго, будто отчитывал провинившуюся девчонку (наверное, он вообще не умел быть нежным ни с кем, кроме своей жены), но она все равно слушала, открыв рот, вбирая в себя каждый звук, срывающийся с его губ. — Это смешно, да? Мы на войне с целой армией роботов, а все, что у меня есть — лук и стрелы. Но быть лучником и прикрывать задницы этих ребят — моя работа. — Не отрываясь от разговора, Соколиный Глаз тогда успел выпустить несколько стрел через дыры в стене. — И никто не сделает ее вместо меня. Так что я не могу нянчиться здесь с тобой, понимаешь? Я могу только предложить тебе выбор. Можешь остаться в доме, я пришлю к тебе брата. Никто тебя не осудит. А можешь сражаться с нами. Как герой. Ванда едва понимала, что он говорит, но слова раскаленным железом отпечатывались в ее голове, а присутствие лучника почему-то успокаивало, хотя раньше всегда вызывало учащенное сердцебиение и легкое головокружение. — Но помни, Ведьма, если ты выйдешь за порог — обратного пути не будет. Бьешься до самой смерти без капризов, поняла? — Поняла. — Она успела шмыгнуть носом, и он исчез. Максимофф даже не пришлось выглядывать в окно, чтобы узнать, что он бросился в самую гущу сражений. Как герой. Человек с луком и стрелами за спиной. И Ванда побежала. Отбрасывая волосы с лица и вызывая в пальцах знакомое покалывание, предвещающее волну чистой магии. И, когда она увидела в глазах Клинта гордость и почти-восхищение, поняла, что не прогадала с выбором. И стороны, и мужчины. *** Ванда мнется у порога, комкая пальцами рукава великоватой ей куртки. Если бы не рука Бартона на плече, она бы уже давно сбежала из этого светлого дома, пропахшего лимонным печеньем. Если бы не его рука, она бы еще там, в городе-бомбе, рухнула на колени и завыла от бессилия. И позволила бы дыре в груди разрастись до гигантских размеров — больше, чем она сама, больше, чем вселенная. Потому что брата, шедшего с ней рядом на протяжении всей жизни, больше не было. Значит, не было ничего. Ничего, кроме пронзительно голубых глаз и теплых пальцев с короткими ногтями. — Клинт, я не могу… — еще пытается отпираться Максимофф, но лучник ее не слушает, отмахиваясь, как от надоедливой мухи. Зато спустившейся со второго этаже женщине он улыбается и говорит: — Это Ванда Максимофф, Алая Ведьма, она поживет у нас немного, хорошо? Не хорошо. Может быть, близость Соколиного Глаза и поможет пережить ей смерть Пьетро, но как… как она вообще будет жить под одной крышей с женщиной, забравшей сердце мужчины, которому она отдала свое? Как она будет общаться с маленькими детками-Бартон — символом его любви к кому-то другому? Как она будет встречаться с ним взглядами каждое утро и вечер за столом? Клинт для нее как солнце — к нему тянет, но если подойти слишком близко — можно обжечься. А Ванда стоит от него в паре шагов.