Более чем достаточно

На самом деле у Эмберли и Эретрии куда больше общего, чем они думают. Обе упрямые и уверенные, сильные духом и телом, верные своим идеалам и конечной цели, всегда получающие желаемое. Вот почему ни одна не отступается, когда Вил проявляет внимание к обеим. Вот почему они решают поделить его, словно последний кусок торта на королевском пиру. Вот почему обе на это соглашаются. Это начинается как простое упрямство. Нежелание терять то, что имеешь, и желание получить то, чего у тебя еще нет. Именно поэтому Эретрия заставляет себя смотреть; прямо и уверенно – почти безразлично, когда Эмберли, забравшись в воду по пояс, мягко целует Вила на мелководье прохладного лесного озера, обнимает руками широкие плечи, легко проводя короткими ногтями по бледной коже, нагая прижимается к сильному мужскому телу, и не отводит тронутых поволокой карих глаз от лица странницы. Поэтому Эретрия не отворачивается даже, когда принцесса, не стесняясь своей наготы, с королевской осанкой и поднятым вверх подбородком проходит мимо, едва задевая плечом. И поэтому лишь одобрительно хмыкает и чуть приподнимает уголки губ в ухмылке, когда замечает растерянный и сожалеющий взгляд полуэльфа, направленный в ее сторону. Проходя мимо и упрямо заглядывая в глубину темных глаз, Эмберли почти верит в ее безразличие; Эретрия же почти позволяет себе поверить во взаимность. Эретрия, которую с детства не научили делиться, научилась воспринимать это как нечто большее. Как нечто, принадлежащее только им троим. Она научилась не обращать внимание на льнущую к Вилу Эмберли, и наслаждаться даже маленькими моментами с ним наедине. Научилась воспринимать принцессу не как соперницу, а как партнера, с которым можно сосуществовать и делиться общим теплом и поддержкой. Научилась различать заботливые взгляды карих глаз, направленные попеременно то на нее, то на блондина; робкие улыбки, словно спрашивающие: «все в порядке? Ты не против?», когда Эмберли с Вилом собирались уединиться, – да, спасибо, Эретрия не против, – и научилась посылать такие же в ответ. Поэтому она не перечит и не противится, когда в очередной ленивый день ожидания Вила с охоты, принцесса вдруг принимается заплетать ее волосы; позволяет перебирать пальцами мягкие пряди, легко касаясь кожи головы, и молча слушает рассказы о придворных стилистах и произведениях искусства, которые они создают. Поэтому странница принимается учить Эмберли выживанию в лесу, упорно заставляет ее стрелять из лука, и однажды специально становится рядом с мишенью, доверяя эльфийке свою жизнь. Она могла бы поставить у мишени блондина – тогда бы принцесса точно не промахнулась, но упрямо становится сама. К счастью, этого оказывается достаточно, чтобы Эмберли попала в цель. И когда в очередной раз, сидя у костра, Вил обвивает теплой, сильной рукой ее талию, притягивая ближе к себе, странница позволяет себе расслабиться. Она совсем не против того, что рядом у ее ног присаживается эльфийка, прижимаясь горячим телом к ее боку – с каждым днем ночи становятся все холоднее, а костры разжигать все опаснее. И, знаете, Эретрия совсем не удивляется, когда спустя некоторое время, вместо того, чтобы в очередной раз потянуться за поцелуем к Вилу, Эмберли подвигается ближе и целует ее. Впрочем, не удивляется не только Эретрия. *** Они не говорят об этом. Это как единственное негласное правило – не говорить о том, что между ними происходит. Но, вроде бы, всех все устраивает. Они сами это выбрали. Каждый из них троих принял свое решение, и в любой момент может отказаться. Это битва на равных. Но, скажите, кто откажется от заботы, стабильности, уверенности и, главное, взаимности? Даже, если это не то, к чему они все привыкли, даже, если это может быть неправильно, – и Эретрия, и Эмберли, и Вил знают, на что идут и ради чего стараются. Никто из них не станет отказываться от того, что любит, – от того, кого любит, – и этого для них более чем достаточно.