Капитолийка

- Я рада видеть всех вас на этом собрании. Ее тон был спокойным и ровным, как и всегда во время произношения главенствующей речи. Холодная улыбка коснулась ее тонких губ, приветствуя Совет Революции. "Чушь", - мгновенно отвесил Хеймитч у себя в мыслях, глядя на маску мать-Терезы, будто принимающей в свои теплые объятия каждого из присутствующих. Эта маска была необходима, чтобы удержать свою узурпаторскую власть в Панеме. Койн разбиралась в многоходовках. Никто из присутствующих не имел ни малейшего желания находиться здесь. Скучающие взгляды Энни и Бити бродили по колоннам большого, не тронутого в военное время, зала, кто-то изображал свою заинтересованность в деле, как это делала Джоанна, а кто-то лишь старался держаться на плаву, все больше и больше погружаясь в себя, как Китнисс Эвердин. Хеймитч слишком хорошо знал о случившимся у Президентского дворца, но любое его утешительное слово и поддержка сыграли бы на противоположный эффект. Невозмутима и черна, ее туманный взгляд бродил по пальцам и не поднимался выше уровня огромного круглого стола. Момент, когда Сойка сорвется - лишь вопрос времени. Бывший ментор этой девочки аккуратно накрыл своей огрубевшей ладонью ее дрожащие пальцы. Их взгляды на долю секунды пресеклись, и ментор уже было хотел тихо выразить свои соболезнования, как вдруг раздался звучный голос Койн, вещавший новую информацию на уровень громче: - ... Но у нас остается еще много невыполненных задач и вопросов относительно населения Капитолия, которое, как вам всем известно, не может долго находиться под опекой Тринадцатого дистрикта. Хеймитч непроизвольно сжал ладонь Китнисс и, одернув себя, перевел настороженный взор на нового президента, которая продолжала вещать с той же уверенной непреклонной интонацией, не обращая внимания на неожиданное шевеление присутствующих. - ... Люди, наиболее связанные с Играми, выступающие против нашей политики и стороны в целом - они не смогут быть приняты ни одним жителем дистрикта. Ни одна мать, ни один отец, ни один работник и любой другой гражданин, что провел в трудах и бедности все свою жизнь, не выступит в их защиту. Она слегка опустила голову и окинула контролирующим взором всех собравшихся. Эта пауза между ее последующей речью и уже прозвучавшей, казалось, могла затянуться еще надолго, если бы не голос Джоанны, которая уже давно демонстративно развернулась корпусом в сторону Альмы Койн: - И что Вы предлагаете? Начать массовые расстрелы и убийства, привлекая новую охрану, которая по своей сути просто заменит тех же миротворцев? - Ее голос упал, - это же смешно. Последняя фраза Мейсон привлекла внимание женщины, на что она лишь повела туманным взглядом и продолжила речь в той же непринужденной манере лидера, с которой она говорила объявления на протяжении всего собрания. - На этот счет я составлю и подпишу указ о проведении ответных, на сей раз последних, семьдесят шестых "Голодных игр" для людей Капитолия, которые раз и навсегда положат конец назревающей мести между дистриктами и населением столицы. Нервный шепот сменился витающими обрывками фраз. Китнисс продолжала смотреть куда-то сквозь президента, и все обсуждение горело буквально вокруг нее, но эта ситуация начала отрезвлять Хеймитча гораздо позже, чем прозвучали эти слова. Койн продолжала свою речь: - Все, кто так или иначе связан с обустройством, проведением, осуществлением данной игры, будут отправлены на самые массовые Игры в новом формате с новыми правилами, но с одной целью. Трансляция этих игр будет обширно распространена как в дистриктах, так и в Столице - для людей, что не были доставлены сюда. Хеймитч, боле ничего не замечая, вплотную смотрел в глаза президента, сжимая пальцы. Та продолжала свои разъяснения новых планов, но у ментора уже не было сил слушать эту мерзость. То, с чем боролась их система, возвращается к тому же обратно, на сей раз, цитируя Койн: "Ради блага нашего народа раз и навсегда." Эти правила обозначали ссылку на зрелищное убийство половину населения Капитолия, а остальные будут вынуждены наблюдать, как погибают их знакомые, друзья, близкие, семья... - А что, я не против, у Сноу есть внучка! "А у меня есть Эффи." - Ты не можешь этого сделать. Это тот же развал, переход одной и той же системы власти в другие руки! - хриплый голос ментора срывался на крик, он присоединился к всеобщему обсуждению, но речь его была воспринята именно тем, кем было нужно. - А разве мы не за это воевали, мистер Эбернети? Бесцветный, наивно притворный голос обращался именно к нему, цепляя мужчину метким взглядом. Полная уверенность в своих действиях, ни одного лишнего движения и полная скрытность эмоций. Контроль. Чистые факты. Разглашая принятую ею самой информацию, она будто занималась благотворительностью. - Капитолий уже не сможет поднять восстание, а нам остается лишь ответить той же монетой за эти семьдесят пять лет. - Ее руки двинулись к бумагам, которые в одно движение были сложены и убраны в большую черную папку. - Благодарю за ваше присутствие, дополнительная информация о следующей нашей встрече будет в вашем расписании уже на следующей неделе. Острый взгляд женщины впивается в Эбернети. Страх порождает страх. Он делает людей слабыми, контролируемыми, именно такими хочет видеть людей Капитолия Альма Койн. Дрожь охватила тело ментора. Хеймитч ведь знал, что она еще проявит себя. - Ты - мерзкая шлюха! - скрежет стула, и мужчина уже срывается с места, готовый разорвать ее прямо на этом месте, золотом пьедестале шлюх-тиранов. Все внимание присутствующих устремляется на разгневанного пьяницу, к которому тут же стремительно приближается охрана. Не достигнув ее в паре метрах от себя, мужчина в отчаянии вырывает руки и издает слабый рык. Отведенный охраной в сторону, на него направляют огнестрельное оружие, готовое выстрельнуть по единому словечку этой седой жабы. - Сегодня не время для убийств, - она многозначительно поднимает руку в сторону охраны, и хранители порядка тут же отступают от разъяренного мужчины, который напоследок с раздражением вырывает свои руки. - Мистер Эбернети, я прошу вас сохранять ваш светлый разум и направить его активную деятельность в иное русло. Прерванное дыхание подвластно сердцебиению. Она хочет убить всех капитолийцев... Она не остановится. Она убьет Эффи. Двери захлопнулись, и твердый стук каблуков Койн мгновенно прекратился. Толкнув Эбернети в сторону выхода, Хеймитч яростно взглянул из-за плеча на сопровождающую его охрану. Ему было все равно, что подумают о нем в этом чертовом зале. Это все прикрытие, очередная игра на жизни, в которой не будет победителей, не будет даже выживших. Эбернети молниеносно разворачивается и с кулака ударяет самого ближнего к нему парня из охраны. Внешнее ребро кисти ударяется и пронзает волной боли при сопротивлении, но ментор не чувствует боли сильнее, чем стальные иглы где-то внутри него. Чем больше мыслей, тем мощнее его удары, тем больше ярости: на себя, на мир, на Койн, - тем больше боли... Но всему есть предел. Его бой заканчивается звериным воплем, когда толстая игла вонзается ему в шею. * * * Мужчина с силой заставил себя открыть глаза. Изображение вокруг него пару мгновений двоилось, но он заставил себя сконцентрироваться хотя бы на одном из них, чтобы вновь не выйти за пределы своего сознания. Тусклый свет в желтоватых тонах освещал серую мебель, виднелись знакомые бутылки под постелью с опустошенным содержимым, чернел его пиджак, висящий на стуле в течении многих недель. Это была его комната, и сомнений в этом не оставалось. Оперевшись на жесткую конструкцию постели, ментор проявил попытки подняться, задевая тем самым бутылки, которые с лязгом падают на пол подле него. Прокряхтев что-то про себя, он убрал сосуды поглубже, но словил себя на мысли, что не выпил за этот день ни грамма. Тем не менее, он лежал минутами ранее на холодном сером полу, стараясь пробудиться, будто от алкоголя... Или той самой сыворотки, которая заставила его отключиться на какое-то время. Ментор сделал пару шагов к электронным часам, на которых светилась та же дата, но глубоко вечернее время. Будто снежный ком, к нему начало возвращаться осознание случившегося, одно событие за другим, а этот холодный тон уже стоял в голове Хеймитча, повторяя: "Ради блага нашего народа раз и навсегда." Хеймитч в слабости рухнул спиной на жесткие постели и глубоко вдохнул. Его мысли вернулись к Эффи, которая в лучшем случае сейчас недопонимает почему двери ее же комнаты нагло заблокированы. А думать о худшем у Эбернети просто не было сил. - - - Тяжелые шаги надвигались напрямую по коридору, сворачивая в новые переходы с приглушенным светом ночного режима. Ни единого голоса вокруг, только приглушенный звон мигающего света - после бомбардировки с освещением в дистрикте частично возникали проблемы. Он не решался даже кашлянуть, дабы не привлечь чье-то лишнее внимание. Огибая углы, мужчина точно знал куда ему нужно идти, и от этой мысли, по мере приближения, ему становилось все сложнее и сложнее сделать шаг. - Хей, парень. Контролирующий тут же продрал глаза и мгновенно выпрямился, более не прислоняясь к стене, будто ничего не произошло и все увиденное было лишь полуночным воображением Эбернети. - Мистер Эбернети, туда нельзя, - мгновенно среагировал тот, когда ментор начал все ближе и ближе пробираться к двери одной из комнат. Молодой боец в серой форме тут же преградил мужчине путь. - Слушай, парень, - его приглушенный голос оборвался, он оглянулся по сторонам в поисках возможных свидетелей, которые в легкую могут подслушать разговор, а затем опустился ниже к солдату, для пущего эффекта запоминания слов, отрезал Эбернети. - Либо ты сейчас же разблокируешь эту чертову дверь, и мы с тобой спокойно продолжаем выполнять свою работу, либо завтра же птичка на ухо нашепчет начальству, что ты не в состоянии был сегодня держать свой пост, потому что всю прошлую ночь провел под прикрытием своего дружка в комнате одной... - Мистер Эбернети... Его рука дрогнула, и сторожевой на пару мгновений отвернулся, чтобы ввести на табло пароль, на который тут же среагировала система. Обеспокоенный взгляд юнца метнулся к исчезнувшему за автоматической дверью ментору. Он знал, что им обоим не нужны проблемы. Внезапно мужчина погрузился в полную необъятную тьму. Мертвое молчание прервалось женскими полу-вздохами. - Пожалуйста, - высокие нотки некогда звонкого голоса дрожали сквозь волну истерики. - Пожалуйста, не забирайте меня, я на вашей стороне, пожалуйста, - умоляющие речи были отчетливо слышны в темноте маленького помещения. Хеймитч быстро нащупал на стене выключатель, который сработал также в ночном режиме. Комната озарилась приглушенным желтым светом. - Пожалуйста, нет! За несколько неторопливых шагов мужчина обогнул все помещение камеры. Он бы продал свою душу, чтобы никогда не видеть ее такой. Вжавшись в угол, она обхватила свои колени руками, опираясь на холодную стену. Ее речи перешли в шепот, она не поднимала своих глаз, чтобы взглянуть на него. Дрожащими руками она загораживается от света, от мужчины, просит о помиловании, и Хеймитчу становится трудно сохранить молчание. Но еще труднее было найти нужные слова, которые никак не приходили в голову Эбернети. - Тише, Эффи, - знакомый хрипловатый бас капитолийка распознает не сразу и лишь через несколько мгновений решается поднять свой взор, чтобы взглянуть на мужчину. - Тебя никто не забирает... Было тяжело смотреть в ее заплаканные глаза. От неожиданности, стыда, отчаяния она была готова вновь в любой миг провалиться в страшную истерику, но пыталась изо всех сил совладать с собой. Хеймитч медленно опустился к ней на колени и безо всякого труда крепко прижал к себе слабое, трясущееся тело. - Тише, солнце. Высокий тюрбан, ранее украшавший ее прическу, некогда распустился, и ткань уже валялась где-то поодаль. Не было ни гламурных браслетов, глупых дешевых очков - с ним находился самый обыкновенный человек со своими страхами и бедами. Он трепетно провел тяжелой мужской рукой по коротким светлым волосам Эффи, настоящим, живым, которые не были спрятаны под массивный стоячий парик - Хеймитч никогда не видел ее без какого-нибудь золотого парика на капитолийский манер. Зарываясь пальцами среди коротких прядей, мужчина бережно поцеловал девушку в макушку. Она не заслуживает такого обращения. - Меня отправят на Игры, Хеймитч, меня убьют.. - слабый тон каждый раз прерывался на всхлипы, - убьют, убьют... - Я не допущу, чтобы это случилось; убью всех и каждого, кто еще раз притронется к тебе. Поначалу это было всего лишь игрой двух сторон. Пьяница и дурочка - это все напускные маски, за которыми было легко прятаться ото всех свыше, не говоря уже от людей рядом. Никто не был настоящим в мире ходячих кукол и ежегодных детских смертей. Но осознание, что о ней больше некому было заботиться, кроме него, принесло новое осознание - о нем больше некому было подумать, кроме нее. И чтобы держаться на давней разрушенной системе - необходимо держаться вместе. Подхватив Эффи на руки, Хеймитч хотел прочесть этот безучастный, равнодушный взгляд, направленный куда-то сквозь пространства этой серой комнаты, хотел оказаться за ее пределами рядом с ней, чтобы ни что более не делало девушку слабой. Но он не мог сделать этого, поэтому лишь бережно опустил бывшую кураторшу на жесткие постели, сродне своим. Это было подобно тюремной камере, где каждый заключенный лишь по воле случая оказывается предателем или нужным государству мятежником. - Хеймитч? - обернувшись, мужчина застыл у двери, молча глядя на ее полуприкрытые веки. - Прошу, побудь со мной. Он устроился позади нее, приобнимая узкие плечи Тринкет. Его глубокое дыхание раздавалось по комнате, пока дрожь засыпающей Тринкет не утихла на рассвете. * * * Китнисс смиренно стояла перед огромным зеркалом. Ее каштановые волосы, заплетенные в тугую косу, легли на плечо, казавшееся куда более мощным из-за крылатых вставок на этом костюме. Поблескивала золотая брошь, но она уже не привлекала внимания Эвердин. Она была готова сорвать ее в любой подходящий момент. Расплавить, утопить, сломать, лишь бы больше никогда не вспоминать об этой Революции. И об этой Казни. Но Китнисс ровно стояла у разбитого зеркала. - Еще одна деталь, - в комнате появляется еще один человек, и Эвердин уже не могла не узнать его голоса. - Хэймитч? - ее взгляд падает на длинный черный колчан, снабженный одной единственной стрелой, и изящный матовый лук, разработанный некогда Бити. - Китнисс, сегодня... Сойка-Пересмешница бросает вопросительный взгляд на Эбернети. - Помни, кто твой настоящий враг, и ты не промахнешься. Одарив ментора короткими объятиями, Китнисс прошептала: - Не промахнусь. * * * Один выстрел и бывший президент Сноу заливается кровавым смешком. Секунда молчания - лишь затишье перед всепоглощающей бурей. Стрела Китнисс попадает точно в цель. Койн со стрелой в сердце замертво падает с высокой сцены. А затем - полная потеря контроля. Схватив за руки, Китнисс уводят с арены Казни на площади, разъяренная толпа топчет бывшего президента, никто уже не может увидеть сквозь народ мертвую женщину. Трансляции прерываются на неопределенный сигнал, и уже никто не понимал что происходило в Панеме в этот момент. Но так было не для всех. - - -

В полутьме было трудно разглядеть настоящие женственные черты и напряженного мужского лица. Время застыло вне пространства. Дрожащие пальцы вцепились в твердую мужскую руку. Уезжая ночью из Капитолия, Эффи и Хеймитч мечтали более никогда не видеть этого поезда.