kingdom

Когда руки по локоть в тягучей грязи цвета покинутой счастьем земли и чей-то крови, то уже нет дела что будет дальше. [Ложь]. Поэтому Чихо хрипло смеётся, задирая голову к сереющему вместе с зимним солнцем небу, – грехи этого мира изжили сами себя, а он продолжает творить какую-то дикость, внимательно слушая наставнические слова Хёнхо. Старшего вот уже как три долгих года считают мёртвым – его гниющее тело, случайно найденное в коллекторе в районе местной церкви, хоронили, как обычно прощаются с великими людьми. Кажется, просто благословлён собственным богом из безумного сознания. Поэтому он появляется рядом с белобрысым другом в самые неожиданные и отвратительные моменты чёртовой жизни – что-то вечно шепчет на ухо, обжигая холодным [мёртвым] воздухом, а затем удивительно нежно целуя в висок. Просто Шин Чихо для него лишь очередной ребёнок, который способен вправду слушать смысл, когда слышит бархатный голос друга. Который иногда задаёт странные вопросы, глядя куда-то в пустоту впереди себя. Который получает настоящие ответы каждый раз – даже будучи одиноким он знает, что рядом кто-то есть. Этот холод мертвеца уже давно стал частью белобрысого Чихо. – Хён, возможно ли любить, когда умеешь причинять лишь боль? И юноша впервые со дня смерти Хёнхо хрипло не смеётся – ядовито не улыбается при собственных тихих словах. Он неспешно идёт по тонкому слою февральского снега [ещё один шаг и пропасть] чувствуя на своих опущенных плечах тяжёлые ладони синеволосого Хёнхо. Кажется, в нём, Чихо, что-то всё же сломалось – как в кукле. Ему хочется по-детски заплакать посреди улицы и пустоты, тогда как обещал самому себе быть сильным всю оставшуюся жизнь и вовсе забыть, что такое горькие слёзы. В его морозном мире способна застыть не только солёная вода, но и, кажется, собственная душа. Вечная зима. До цветущей же весны ещё далеко, а в груди юноши уже невидимые зародыши оттепели – первые ростки, при виде которых идущий сзади Хёнхо лишь снисходительно качает головой. Все рано или поздно дают сбои – крах же системы немыслим. – Но ведь ты меня любил, Чихо-я, – под ботинками старшего почему-то больше не остаются аккуратные следы на ослепляющем снегу, но юноша настойчиво ощущает ледяные пальцы на своей шее, под чёрным шарфом. Старший, к сожалению/к счастью, реален. Его образ не отпускает даже по непроглядным ночам – не исчезает и этот настоящий мороз, переданный чужими губами чиховским. Шин чувствует старшего в прохладном дыхании возле самого уха. В крепких ладонях Хёнхо на бледных бёдрах, где старший привычно вырисовывает узоры кончиками пальцев. Во взмокшей насквозь тонкой футболке Чихо, когда он откидывает голову назад, оголяя шею для болезненно укуса. И только во тьме чувства потерянности и одиночества уходят на второй план, соскальзывая сами собой и путая белую как февральский снег простынь. Кажется, он окончательно сходит с ума. – Любил, – спокойным кивком соглашается Шин, невольно вспоминая то до боли странное время – он всё ещё чувствует на своих щеках нежные поцелуи холодных губ Хёнхо. И так тоскливо скучает по человеческому, когда-то любимому теплу. Чихо устал быть подобно растворяющемуся от ветра призраку [не]живого Хёнхо – мёртвым и даже без праха своих былых надежд. А эта чёртова весна приходит так мучительно медленно, и, кажется, ещё жалкий миг и вновь вернётся жуткая чёрная пурга, что оставит после себя лишь застывшие эмоции юноши. Ледовый дворец, где вечный принц вновь склонится перед своим синим королём. Его проклятый замкнутый круг. – А любишь ли ты меня сейчас, малыш? — и как выбраться из этой звериной ловушки знает только Хёнхо. Правила игры старшего меняются каждую секунду жизни – глубокий вдох февральского воздуха приносит с собой и потерянную весной метель. – Конечно, люблю, хён, – не раздумывая, отвечает Чихо и наконец на его губах появляется та самая улыбка, что похожа лишь на зеркальное отражение оскала Хёнхо. Он прячет руки в карманах длинного пальто и ощущает странную гордость. – Наверное, поэтому и убил тогда, три года назад, да? Чтобы ты был только моим. Кажется, он окончательно сходит с ума. Если не уже. От довольного взгляда старшего Шин звонко смеётся, резко останавливаясь где-то между своим ледяным миром с неизменным синим королём и всего лишь весной – на улице пока что только ничтожный февраль с потерянными ликами встречных людей. И снежная буря приходит так вправду привычно – она без какой-либо жалости заметает совсем свежие ростки надежды в хрупкой душе обычного ребёнка. Чёрт. Да, Чихо устал, наверное, от самого себя, а Хёнхо слишком влажно целует губы юноши с выжженными [как реальность] белыми волосами, проводя ледяными пальцами по бледной щеке. У каждого свои странные мотивы, и только старший с простодушной и вовсе не царской улыбкой шепчет на самое ухо: – Я знаю, глупый Чихо-я. Смерть для Хёнхо не так уж и страшна, когда впереди обычная вечность на двоих. А Шин, кажется, вновь отдаёт свою судьбу в крепкие объятия этого до сих пор любимого синего короля.