Радуги в воздухе над пустыней

– Моя очередь задавать вопрос. Какое твое самое раннее воспоминание? – Амал повернулся, чтобы взглянуть на профиль ТиДжея – резковатый и бледный на фоне весенней зеленой травы полей Небраски. Выгнувшееся над головой небо было до щемящего в сердце идеального средне-майского оттенка синего. – Хм… Окей, – ТиДжей поджал губы, пожевывая зубочистку – привычка курильщика. – Первое что я помню… себя в своей кровати. Такое случалось не больше чем раз или два: радио звучащее через двери и моей матери смех – такой, которым обычно смеются леди. Глаза Амала сузились. – А следующее что ты помнишь, как ты идёшь по улице в компании своей банды? ТиДжей расплылся в широкой улыбке и, к сожалению, начал напевать. – Потом я разучил гитарные соло – единственный малолетний в этом крутом баре, я шагал на улицу курить J*… – Игра на воображаемой гитаре сопровождалась наихудшим подражанием высоким нотам на электро-гитаре из всех, какие Амал когда-либо слышал. Амал сдался и присоединился, его голос переплелся с голосом ТиДжея, когда они завыли, безбожно фальшивя, в весеннее небо. – А возвращаясь обратно, где все едва двигались, врубал усилитель на полную и начинал пе-еть...* – Нет, серьезно, чувак. Самое раннее воспоминание. Не слизанное у Пола Саймона. – Извини, что я могу сказать, – то, как ТиДжей прикусил зубочистку должно было его насторожить. – Я просто пони на один трюк*. Амал ущипнул его за переносицу, и ТиДжей замахал руками. – Ладно-ладно, серьезно. Погоди минутку. Поднялся легкий ветерок, взъерошив траву и волосы парней, посылая по коже Амала мурашки. Запах озона пощекотал нос, Амал бросил взгляд в сторону горизонта, где собирались серые тучи. У них в запасе было еще несколько минут, но если они не пошевелятся, то точно промокнут. Но ТиДжей был настолько переполнен благоговением, которое испытывал каждый раз, стоило им увидеть нечто, чего не было в Беркли, что Амалу не хватило бы духу оторвать его от вида лугов и бесконечного горизонта. – Чувак. Ты собираешься дать ответ в ближайшее время? – Не торопи меня! Вся эта воспоминательная хрень чертовски трудна. – ТиДжей скорчил гримасу, наглядно иллюстрируя насколько трудна. – Ладно. Мое самое первое воспоминание о тебе, это… Амал застыл шокированный. Это не то, что я имел ввиду. Слова замерзшими камнями осели на кончике его языка, и если бы он только смог открыть рот, они бы тут же вывалились наружу. – Ну, если честно, мое первое воспоминание это мысль: Черт возьми, дерьмово же он будет чувствовать себя завтра. Амал тихонько фыркнул, его в равной степени окатило облегчение и разочарование. – А потом я подумал: Никого горячее я, пожалуй, в своей жизни еще не видел. Амал почувствовал себя, словно оглушенный светом автомобильных фар олень, а ТиДжей все продолжал смотреть в сторону горизонта. Прежде чем Амал смог совладать с голосом, дождевая капля врезалась ему прямо в центр лба. И вскочив на ноги, он схватил ТиДжея и, спотыкаясь и пошатываясь, потащил его за собой. – Бежим! Небеса разверзлись над ними ровно в тот момент, когда они добрались до машины, и Амал начал рыться в карманах в поисках ключа. К тому времени, как он их достал и разблокировал дверцы – «Зачем ты запер двери? Ты думал, что какой-нибудь лось захочет спереть тачку?» – они успели насквозь промокнуть. – О, Господи, – Амал, пытаясь стереть большую часть воды, провел ладонью по лицу. Пригладив волосы, он досадливо скривился, когда услышал звук, с которым капли ударились о подголовник его сидения. Что ж, никто и не говорил, что в салоне не стоит проводить серьёзную чистку. Когда-нибудь. Позже. Возможно. – Это произошло быстрее, чем я думал. – Ага, без шуток. Их голоса звучали приглушенно из-за потока дождевых капель, ударяющихся об автомобиль, Амал едва ли мог что-то разглядеть через ветровое стекло. Размышляя о том, что он не имел ни малейшего понятия о том, в какой стороне от шоссе до Небраски они находились, он подумал, что вполне может дать дождю шанс стихнуть, прежде чем они тронутся с места. Через какое-то время, проведённое во все нарастающей неловкой тишине, ТиДжей произнес: – Знаешь, если поразмыслить об этом, не думаю, что у них в Небраске есть лоси. – Лоси. – Именно это я и сказал. – Нет, просто, множественное от лось – лоси. Не лоси. – Да ладно. Итак, твоя очередь. Какое твое самое первое воспоминание? Амал заерзал, услышав вопрос. Должен ли он был рассказать о своем настоящем первом воспоминании – когда его отец щеткой проходился по ткани его расшитой курта-пиджама*, убеждаясь, что на ней нет ни единой складки, и говорил ему, что он должен вести себя тихо и спокойно на мероприятии, в котором они будут участвовать – или лучше было последовать примеру ТиДжея и рассказать ему о первом воспоминании об их встрече? – Я… О тебе? Мое первое ясное воспоминание – это ты, готовящий на моей кухне. Еще я задавался вопросом, был ли у нас секс. Я волновался, что был, а я этого не помню. Из-за недостатка света взгляд ТиДжея был непроницаем, и позже Амал будет помнить, как затаил дыхание. Но не будет помнить, что послужило толчком: тому, чтобы они подались друг к другу, первому нерешительному касанию губ, затем ставшему жадным. Он будет помнить, как рука ТиДжея, скользнув под его футболку, поднялась выше, задержавшись на его животе, и то как ТиДжей пробормотал ему в губы: «Наконец-то». Он будет помнить вкус сигаретного дыма и мятной жвачки на языке ТиДжея и волнующий холодок понимания, насколько сильно их поцелуй может все испоганить… или как же чертовски прекрасным он может быть. Он заметил, как их дыхание выровнялось в единый ритм, когда они отстранились друг от друга, и не сразу увидел, что поток льющейся с неба воды прекратился так же внезапно, как и начался. Чувствуя головокружение и неловкость, он уставился наружу через лобовое стекло, уже собираясь было начать неизбежный разговор на тему «Что ж, то, что произошло…», как в этот момент ТиДжей выпалил: – Смотри! Там радуга! И она действительно была там, и каким-то образом она оказалась лучшим, банальнейшим и самым нелепейшим знаком, какой только вселенная могла бы ему послать. – Думаю, вселенная пытается что-то нам сказать, – посмеиваясь произнес он. ТиДжей фыркнул, затем хихикнул, а затем они оба, прислонившись друг к другу, смеялись и задыхались, а слезы скатывались по их лицам. Позже Амал будет вспоминать этот момент, как первый, когда он почувствовал себя полностью свободным, на своем месте, в своей шкуре. И он будет улыбаться.