Slide to unlock

Когда неутоленное желание живет в тебе слишком долго, оно обретает собственное сознание и волю. Хочет человек того или нет, но нужно носить в штанах два металлических имплантата вместо яиц и стальную волю вместо члена, чтобы они втроем смогли удержать тебя от послушного исполнения постоянных приказов голодного демона, живущего внутри тебя. Что остается простым смертным без сокровенного навыка переключать жестокую игру под названием «жизнь» в режим «Slide to unlock to get everything you want»* и, желательно, сразу с записанным на бумажке кодом для бесконечных денег? Им остается ежедневно отдаваться несбыточной мечте в собственных фантазиях. Чесать внутреннего зверя, издыхающего по так и не вернувшейся к нему девочке, что забрала аленький цветочек, невесть зачем оставив на его месте саднящую надежду. Экх-эм, хотя, конечно, лично в моем случае это был бы мальчик. Но то ведь была детская сказка, правда? Так случилось и со мной. «Его звали… Как, значится, его там звали-то?» — говорил я тысячи раз, когда мои клиенты спрашивали. Кажется, я действительно забыл его имя. И даже лица его теперь не вспомню. Десять лет прошло. С него все и началось. — Кофе с молоком и черничный кекс, пожалуйста. — Сию минуту! Прислонившись к стойке кассы, я принялся хлопать ко карманам в идиотской попытке нащупать через плотный костюм, куда засунул платок. — Не желаете еще вишневый пирожок? Они сейчас со скидкой, — щебечет студент по ту сторону столешницы, и я качаю головой, не в состоянии оторвать глаз от кофе-машины, цедящей мой кофе. Он неправильно задал вопрос, ей-богу! Человеку, заказывающему кофе в половине пятого утра, достаточно поставить ультиматум: «Пирожок с вишней, или не получите ничего!», дав хотя бы мельком почуять густой кофейный аромат, и уже к началу рабочего дня этих самых пирожков и в помине не останется! И придется всучивать уже пирожки с малиной. Бумажный стаканчик приплыл в моем направлении, и я для приличия оторвал глаза от бежевого принта на бумажном кольце вокруг него, но студент отвел глаза, явно проснувшись не более моего. Тощий и угловатый, парень за кассой напоминал мне меня самого в школьные годы. Бледный и худой, с мышиного цвета волосами, он уныло протирал тряпочкой стол. Торчащие через рубашку и фирменный фартучек кафе лопатки больше напоминали огрызки обрезанных крыльев. Он, как и многие в этом городе, был лишь бледной тенью самого себя, каким мог бы стать в любящих или по меньшей мере заботливых руках. Наверное, таким был и я сам десять лет назад. А, может, и того хуже. Первый же глоток ароматного кофе заставил мысли поутихнуть, меняя само их течение. Я запустил руку в карман брюк, нащупывая бумажку с заветным кодом для бесконечных денег. Шучу, конечно. Это был адрес, подкинутый последним клиентом, который оказался под слишком большим впечатлением от «необязательной программы», изредка включаемой в мой репертуар. Если клиент красивый. Я работаю массажистом-любителем вот уже шесть лет как. Боже мой, шесть лет, правда? Седьмой год пошел, и правда. Даже не верится. До профессионала мне недостает лишь наглости называть себя «профи». На самом деле, положа руку на сердце, профессионалами в этой сфере могут считаться только медики. Те, кто в состоянии оказать помощь после травм на позвоночнике и в других подобных случаях, где первым правилом становится «Не навреди». А не как у меня — доставить удовольствие клиенту массажем мышц или чего иного. «Можешь заявиться к нему без предупреждения, скажешь, что Майк тебя прислал… — бормочу я себе под нос, передразнивая нелепое предложение клиента, которое слышал каких-то сорок минут назад, когда уходил от него. — Парню реально туго сейчас, а в твоих руках обо всем забываешь…». Если бы он не заплатил вдвое больше, чем должен был, я бы, конечно, не решился заявляться к кому-то без звонка или предварительной договоренности. Но ночью и по такому неприлично-раннему утру фразы, содержащие слово «туго», воспринимаются либо приторно-развратно, либо сентиментально-плаксиво. «N Street, 27/3» — гласили перекошенные буквы. Кажется, это всего в нескольких кварталах отсюда. Как раз будет время привести мысли в рабочий порядок и сосредоточенность, чтобы заявиться без предупреждения к тому, кто может совсем меня не ждать. — Давайте сюда свой пирожок, — я сам не верю, что произношу это. Но парнишка за стойкой улыбается так наивно и весело, кидаясь обжигаться о картонную упаковку вишневого цвета, что явно не воспринимает пирожок ни за что еще. Фух. — И еще один кофе, в такой подставке, какие у вас тут бывают, — я неопределенно показываю в пространстве, что имею в виду, и озарение освещает безликую мордашку. Так что уже через минуту я выхожу со своим и не своим кофе и неким подобием завтрака для будущего клиента. «Здравствуйте, я — ваша крестная фея, и я здесь, чтобы сделать вам хорошо и принести дешевый завтрак. Меня прислал ваш друг Майк», — репетирую я по пути, пересекая серую плитку улочек. Где-то вдалеке воет сирена. Дорогу перебегает совершенно не черная кошка. Я переключаю песню, отчаянно пытаясь вспомнить, что я вообще такое и как меня занесло на эту отдельно взятую планету, а не на какую-нибудь другую? В такие моменты я часто думаю, что лучше бы моя жизнь закончилась тогда, десять лет назад. Как-нибудь особенно трагично, чтобы на моих похоронах одноклассники и взрослые сокрушались, говоря «он только начал жить и столько мог бы сделать». Но вот он я: ничем не примечательный мужик почти тридцати лет от роду, не красивый и не уродец, отличающийся, пожалуй, разве что грудой мышц да… Да ничем больше. Набором ДНК разве что! То ли дело Он… Когда я учился, Джек был парнем того самого типа, по которому сходили с ума девочки даже из старших классов. Красивый, как Аполлон, со слегка раскосыми глазами и слабым тиком; изредка он приподнимал брови, будто бы изумляясь чему-то, а затем несколько раз моргал. Тогда я даже искренне верил, что он специально изобрел этот прием, чтобы девушек очаровывать. Детская фантазия с охотой верила и в это, и в то, что он попросту слишком изумляется тому, что с ним кто-то осмелился заговорить. А иногда казалось, что он закатывает глаза, но все равно пытается тебя выслушать. Даже если ты — это самый что ни на есть обычный очкарик, слишком слабовольный, чтобы добавить к этому так и просящееся «ботаник». Стаканчик кофе не выпит даже на треть, а я уже вспоминаю, что именно из-за него начал все это. Как-то меня угораздило застукать его в туалете, стонущим под неумелыми (это я сейчас понимаю. А тогда я стоял с открытым ртом. Забывая держать брюки чем-то, кроме восставшего отростка, еще не сформировавшегося в то, что принято называть «достоинством».) прикосновениями к плечам. Это был даже не секс. Просто он потянул плечо на волейболе, а кто-то из парней попытался ему помочь. Я сам не заметил, как мой демон, мое вожделение и моя страсть начали управлять мной, диктуя, что делать. Но уже через месяц в моей прокуренной комнатке появилась стопка книжек по массажу, а через два я объявил родителям, что пойду на курсы. Родители, может, и были против, да вот только даже начинающему массажисту невозможно сопротивляться. Каждый раз, когда мать начинала скандал, я заканчивал его, особо чувственно впиваясь пальцами в мышцы. Она выла от боли и удовольствия, и как-то так само собой получилось, что другие крики сошли на нет. Двухгодичный «курс медицины» я все же окончил, получив какую-никакую, но бумажку о подобии вышки. Это было быстро и нетрудно, и мои руки стали обретать силу и власть над людьми. Мать оказалась не единственным человеком, на котором срабатывал этот прием. Но моим секретным ингредиентом стал, в конечном счете, тот самый парень с вывихнутым плечом и нервным тиком. Я добивался успеха там, где пасовали даже опытные мастера — руки «влюбленного» никогда не сравнятся с руками обычного любителя. Маленький белый домик предстал моему взору, блеснув золотыми цифрами, совпавшими с нацарапанными на бумажке. Словно рыцарь перед замком с огнедышащим драконом непонимания, уже подступив к порогу, я был во всеоружии и готов ко всему. Идеально собран, пусть даже для того, чтобы оказаться выставленным за дверь. Готовый ко всему. Влюбленный в свою работу, как я был влюблен в красавца с вечным изумлением божества на смазливом личике, я приласкал пальцами кнопку дверного звонка, услышав приглушенную трель. — Вам кого? — черные брови поднимаются вверх. Карие глаза закатываются на долю секунды, чтобы вернуться ко мне. Взмах длинных ресниц безуспешно пытается напомнить мне, как дышать. «Вдох, выдох», — напоминаю я себе, не понимая, что происходит. А затем медленно опускаю глаза, цепляясь взглядом за ключицы с блестящей кожей, пропускаю темные бугорки сосков, регистрирую слабую резинку домашних штанов. Косточки тазобедренного под животом окончательно встают поперек моего горла. И ведь ничего с ними не сделаешь — что внутрь, что наружу, этот ком выйдет, собираясь в разрушающую все на своем пути лавину. Я сглатываю, чтобы «не наружу», и протягиваю подставку от кофе. — Меня прислал Майк. Я профессиональный массажист. Не знал, что вам взять, так что взял с вишней. Карие глаза невидяще смотрят сквозь картонную подставку с четырьмя делениями. Он касается щеки и нервно трет трехдневную щетину, насупив брови. — Майк? — тихо переспрашивает Джек. — Простите, но мне это не нужно. Извините. — Мне вернуть ему деньги, сказав, что вы отказались? — учтиво интересуюсь, рисуя равнодушную холодность на лице. — Нет, — как-то поспешно и испуганно отзывается Джек. — То есть да… Я жму плечами и киваю, чтобы не сказать лишнего, и, толкнув подставку в руки бывшего одноклассника, приказываю: — Держите крепче. Вот так… — полупустой стаканчик легко выходит из своей дырочки. — Этот был мой. Всего доброго! «Держать спину ровно! Только держать спину ровно. И не идти, как на казнь через повешенье», — тараторю я про себя, и, чтобы хоть немного компенсировать саднящее отчаяние в груди, скидываю пиджак с плеч, оставаясь в одной белой майке. — П-подождите! Неужели уход и виляние задницей сработало? — М-м? — когда я оборачиваюсь, он несется навстречу и чуть было не опрокидывает на меня свой кофе. — Спасибо, но… Не надо, — объясняется Джек. — Как хотите, — теперь я даже на место того студента с вишневыми пирожками устроиться не смогу, не то, что массажистом работать. Спасибо тебе великодушное, золотокожее чудовище с предательски-влажными глазами. Забрав поднос, я недвусмысленно накреняю его над мусоркой, про себя считая: «три, два, один…» — Подождите! «Ура, я смогу устроиться работать с обескрыленным!» — думаю я ликующе, когда у меня из рук выхватывают подставку. Дергаю бровью в ответ на оскорбленный взгляд и судорожное моргание. — С ума сошли, еду выкидывать! В Африке дети голодают, — упрекает он меня. Мастерство не пропьешь — за пять минут я уже ощущаю себя виноватым во всех смертных грехах и готов распять это страдающее тиком божество, лишь бы искупить их. — Гореть мне в аду, — отвечаю я искренне, и снова непроизвольно поднимаю брови под его взглядом. Джек часто моргает и отворачивается, а затем так и вовсе хмурится, вцепившись пальцами себе в плечо. — Я делаю это лучше, — я киваю на руку на плече. Джек Олджин отдергивает руку, моргнув снова. — И много Майк вам… заплатил? — звучит полное сомнения. — Я работаю по ставке сотня-час, у вашего знакомого я пробыл всю ночь и половину вчерашнего вечера. И он заплатил мне вдвое больше, чем должен был, имея в виду, чтобы я сделал вам так же приятно, как делал ему. — В смысле?.. — в глазах отчетливо читается вопрос ниже пояса. — Я профессионал, мистер Олджин, — я «оскорбленно» хмурюсь. — А не мальчик по вызову для плотских утех. — Извините, — звучит дежурное. Ни черта я не поверил, что ему стыдно. — Так вы передумали и насчет работы тоже, или только кофе повезло оказаться внутри вас? — я ухмыляюсь, когда парень моргает снова. «Так, как я люблю», — думаю я злорадно, мысленно показывая «фак» МакДональдсу, ничего не смыслящему в этом вопросе. — Шутите, — едва слышно отзывается Джек, но делает однозначный кивок в сторону входа, медленно отступая. — Только у меня, э… не убрано, и… Я шагаю следом. — Могу прибраться вместо массажа, — я округляю глаза, ведя бровями вверх, когда парень застывает, обернувшись. — Мне без разницы, как мышцы использовать… Он омывает лицо ладонью, отчего-то заливаясь румянцем, а в коридоре щелчок дверного замка выстреливает контрольным мне в голову, и его шея оказывается в моих пальцах, а сам он — прижатым лицом и грудью к обоям. Он выдыхает, затравленно и хрипло, а мои большие пальцы ложатся на ложбинки над его ягодицами, вызывая знакомый со школы стон. — Мне в душ надо, — сама покорность и смирение наводят на странные мысли. — Вас бросила девушка? — предполагаю я, вспоминая самые колоритные вариации, которые наблюдал рядом с ним. — Типа того. Руки действуют сами собой, подбирая с пола разбросанные вещи, которые могли бы представлять из себя какую-то ценность. Упаковки от пасты, пиццы и грязные салфетки — все это сметается мной в найденный мусорный пакет, и вот уже в комнате можно свободно вздохнуть без того, чтобы запахи отвлекали внимание. Мое изумление по поводу выбритой моськи с разгона врезается в его изумление по поводу моей маленькой игры в золушку. — Вы с ума сошли! Я же не всерьез… — Ложитесь, — отрезаю, кивая на пол, где успел расстелить свой коврик. — По пояс разденьтесь. Я сейчас выброшу мусор, помою руки и приступим! — Нет, я… Но я отвожу пакет и клацаю зубами, когда он оказывается вплотную ко мне, пытаясь отобрать. — Любите делать одну и ту же работу дважды? — праздно интересуюсь. — Только из душа вышли… Разделавшись с мусором, я сам нахожу ванную и, пожалуй, в первый раз в жизни готовлюсь сам, тщательно отмыв руки и тело, включая задний проход. Быть может?.. Когда я возвращаюсь в гостиную, Джек сидит на полу, обвив руками колени. Пожалуй, я не испытывал большего трепета, когда получил первые деньги, чем теперь, когда под моими руками оказываются золотистые, рельефные от природы плечи. Я заставляю его опуститься на пол, воображая, что сейчас оседлаю с совсем иной целью. Но я только сажусь рядом и заставляю его вытянуть руки вдоль боков. Масло холодит пальцы, лишая его возможности ощутить, что даже после душа они у меня отсырели, и далеко не от воды. До чего же шелковая у него кожа! Словно там, наверху, большинство людей делают из низкокачественных материалов, и только избранным достается шелк вместо кожи молодого дермантина! Я вижу момент, когда его смущение сменяется удовольствием, смещающим цензор и барьер неловкости. Закрываются темные глаза. Я зол на него за то, как легко этот человек смиряется с тем, что кто-то должен служить ему. Он был таким всегда. Переизбыток денег, яркая внешность, потрясающая фигура. Наверняка и в постели как бог. Но я не делаю ему больно, не совершаю ошибок. Медленно разогревая кожу и мышцы, движение за движением готовлю их к более глубокому и сильному общению с моими ладонями. Он посапывает от каждого толчка пальцев, и — чего греха таить! — некоторые из нажимов я совершаю, чтобы послушать его стон. Но из головы не выходит выбритая моська с парой порезов у скул. Смазливая, пронзительно-грустная. С блестящими глазами цвета черного кофе, чуть синеватая от щетины кожа. — Можете сесть, если так… будет удобнее, — раздается пригласительное. «О, господи…» Встаю на колени, не садясь на него. Теплое изящное тело зажимается между моих колен. Но я профессионал, и потому я добросовестно проигрываю программу упражнений. Шея. Плечи. Руки. Выгнуться назад, потянуть за предплечья. Эрекция давит на мозги, но то, чем ты занимался десять лет, не так легко забыть. — Ты собираешься трахнуть меня или нет?! — он разворачивается на полу, обернувшись на меня, а я поднимаю подбородок, не скрывая собственного недоумения по поводу услышанного. — Ты готов отдаться первому встречному, купившему тебя дешевым кофе и пирожком с вишней? — надменно вопрошаю. «Что ж ты раньше не сказал, я бы столько лет жизни впустую не тратил!» — Я люблю вишню, — в оправдание щебечет он, часто моргая, и смущаясь, как мальчишка. — А я люблю тебя, — карие глаза распахиваются настежь, заблестев пуще прежнего. — Н-не надо мне врать! Это просто сказки, чтобы клиентам легче было? — Конечно… нет, — шепчу, пытаясь направить его, чтобы перевернуть на спину окончательно. — Мы с тобой учились в одной школе. Ты, скорее всего, не помнишь меня. — Нет… — то ли ответ на вопрос, то ли продолжение сопротивления, означающего его нежелание менять позу. — А вот я тебя отлично помню, — чеканю я, медленно опуская таз и седлая его ниже ягодиц. Медленно подаваясь вперед, я обхватываю его талию, протиснув пальцы между ковриком и теми упоительными косточками, и теперь даже через все эти ткани мой член ощутимо трется о ложбинку между его ягодиц. Вперед, — а затем медленно и растягивая удовольствие от едва уловимого ощущения стимуляции, — назад… — О боже, да-а… — доносится шепот. Я не могу ждать и хочу услышать это — как доказательство того, что эти годы не прошли зря. Масло капает с пальцев, а слабая резинка не в силах их остановить. — А-аха… — судорожный всхлип, и он сжимает ягодицы плотнее, стоит моим пальцам оказаться ближе. Гладко выбрит и чист, но при этом пытается этого избежать? Это что-то новое. Наклоняюсь к его шее и виску. — Расслабься… — шепчу, а затем целую золотистый висок, скулу, закусываю ушко. — Я никогда… не делал этого, — с дрожью, не оставляющей сомнений. — Расслабь мышцы… Не нужно меня стесняться, я — никто. Выставишь меня за дверь и больше никогда не увидишь. А сейчас просто позволь доставить тебе удовольствие… Палец легко проскальзывает внутрь. Я быстро нащупываю правильную точку, попутно массируя колечко ануса. Я проскальзываю внутрь, резко вывожу, а затем, когда он ощутимо пытается просить большего, постанывая и ерзая, принимаюсь планомерно трахать его пальцами. «Раз, два, три», — считаю я, делая большие паузы, чтобы предупредить, и на три пальца он насаживается сам, вскрикнув и выгибаясь. — Ч-черт… — Джек ложится щекой на пол, глянув на меня. — Еще хочу! Я недоуменно опускаю глаза, но от головки его члена тянется только скользкая ниточка естественной смазки, и никакого следа спермы. — Нет, я имею в виду…! — он запинается, то ли изображая из себя невинность, то ли в действительности не в состоянии это произнести. — Я знаю, что ты имеешь в виду, — отзываюсь и сам недоуменно копирую его, когда парень привстает на руках, встает на колени и ложится лицом и руками на сидение дивана неподалеку, неловко и заметно смущенно выпячивая задницу. — Расскажи мне сказку, — просит парень, пока я добавляю смазки уже на себя, скинув брюки, и оттянув резинку трусов. Масло пачкает одежду, оставляя разводы. — Сказку? — удивляюсь. — Ну да, ту, которую ты начал рассказывать… — Думаешь, я десять лет фигней страдал, чтобы тебе соврать, в конечном счете? — зло шепчу, сбрасывая трусы и приставляя член к его проходу. — Я один раз видел, как какой-то неуч делает тебе массаж в сортире. Как ты стонешь, выгибаясь под неумелыми ласками грубых пальцев, царапающих нежную кожу… — М-м… — он стонет, зажмурившись и повернув голову так, что мне становится видно. Я продвигаюсь на миллиметр, направляя член внутрь. Головка входит, и он пытается напрячься, но заметно сдерживает это. — Б-больно… — тихая жалоба. — Сильно? — ласково склоняюсь к его лицу, и накрываю серией невесомых поцелуев доступный участок спинки, чтобы хоть немного отвлечь от болезненных ощущений. — Не очень… — задыхаясь, выпаливает он, и я прохожу целиком, по инициативе нас обоих. А затем чуть меняю угол, и из-за масла короткие толчки легко вызывают бурную дрожь и всхлипы. — Я заболел тобой, хотел тебя… В любом смысле, — выдыхаю я хрипло, принимаясь планомерно трахать его, когда его желание этого становится очевидным, а каждый толчок вызывает новый крик, каждый громче и безумнее предыдущего. — Продолжай… пожалуйста, — невесть о чем молит он. — И вот я здесь, а ты совсем не изменился со школы… Та же кожа, те же глаза… И этот тик твой, по которому я с ума сходил все эти годы. Он замирает и перестает насаживаться на мой член, но теперь меня уже не остановить. Я натягиваю его на себя и глубоко, сильно вхожу, наблюдая за пальцами, цепляющимися за диван. Слушая зажатые в ладони всхлипы и выдохи. — Я не могу больше… — вскрикивает он, и его член оказывается меж моих пальцев, а я вдавливаю его в диван окончательно, молясь, чтобы успеть вместе с ним. Сжимающееся кольцо мышц выжимает мой стон, потерявшийся в его крике. Я выплескиваюсь глубоко внутри него, и по ощущениям из меня выходит вся сперма, и больше я не смогу выжать из себя ни капли за всю жизнь. Кончил и кончился. — Ха-а… — жадно глотая ртом воздух, выхожу, но оставляю руки на его груди, обнимая. Где-то между запахами секса и кофе я ощущаю вишневый аромат, когда мы, опьяненные истомой, идем завтракать. — Слушай, это ведь неправда — то, что ты мне здесь наговорил? — слышу тихий вопрос. — А то меня действительно бросила девушка, а Майк давно переманивает меня на вашу сторону… печеньками… И я не могу не признать, что метод рабочий. Особенно, когда чувствуешь себя никому не нужным и брошенным… — Не печеньками заманивать нужно геев, а чем-нибудь с жидкой начинкой, — ухмыляюсь, не поднимая глаз. Он смеется, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть этот смех. — А ты посмотри мне в глаза и скажи — правда это или ложь? — я подставляю лицо, смотрю в карие глаза. Чуть улыбаюсь, слегка щурюсь. Джек теряет улыбку после где-то минутного разглядывания моей физиономии. — И из какого ты класса? — моргнув и закатив глаза на секунду, спрашивает очень серьезно. — Альбом школьный остался? Покажу, — слабо улыбаюсь уголком губ. Он пятится, в каком-то неподдельном ужасе глядя на меня. — Не знаю, если мать не выбросила, то сейчас принесу… — и я киваю, когда он уходит куда-то, шлепая босыми пятками по полу. Айфон в моих руках загорается экранчиком. Я провожу большим пальцем, снимая блокировку с извечным «Slide to unlock». Жмякаю на кнопку «Фотографии со мной» в соцсети. Самая первая фотка, на которой сам Джек даже не отмечен. — Нет, выкинула, кажется! — слышится крик. — Я нашел! — кричу в ответ. — Иди сюда, Джек… Он опускается на пол рядом со мной. Заглядывает в экран через плечо, пытаясь наклонить голову, чтобы хоть что-то рассмотреть. А затем забирает у меня телефон из рук. fin