breaking my ribs, killing my stars

Track: Until the Ribbon Breaks – One Way or Another до конца, пожалуйста /я отдаю тебе все свои звезды, а ты превращаешь их в пыль/

Гарри прячет галактики под своей безразмерной футболкой: меж его ребер помещается небо цвета надвигающегося шторма, а чуть выше солнечного сплетения, где ключицы плавно переходят в яремную впадину, расцветает Кассиопея. И это глупо – считать свое тело сосредоточением неземных чудес, потому что в то время как ты пытаешься спасти Солнце в своих легких от коллапса, оно планомерно становится причиной твоей смерти. А еще под длинными рукавами его свитера всегда скрываются мириады созвездий, которые, на самом деле, каждый вечер вырезаются отверткой за закрытой дверью ванной комнаты. Его кожа расходится по контуру кривых линий, позволяя венам выдохнуть звездную пыль, что в растворенном виде циркулирует по гниющему организму со скоростью двух сокращений сердечного клапана. Реальность Гарри построена на самообмане – он понимает это, когда саморазрушение постепенно становится каждодневной потребностью, нежели обычной привычкой. Гарри любит астрономию и тяжелую музыку. Гарри нравятся фотографии, сделанные на полароид, и шоколадные кексы. Гарри завораживает химический состав веществ. Гарри всегда спорит и потрясающе улыбается. Но еще Гарри любит вырисовывать Млечный Путь на своих запястьях, чтобы почувствовать что-то помимо удушающей боли, разрывающей его грудную клетку изнутри – а там, в этом самом «изнутри», снова и снова крошатся планеты подобно размякшему печенью, стоит взору глаз цвета гибели лечь куда-то между его лопаток. - Поговоришь со мной, Лу? – голос мальчика звучит приглушенно, едва уловимо, почти безнадежно, расщепляясь в холодном воздухе на мельчайшие составляющие подобно растворимому кофе, – так звучат лишь те вопросы, ответы на которые наносят смертельные удары по ребрам; Гарри не нужно быть уверенным в том, что все его слова тонут в тишине еще задолго до того, как он успевает выдохнуть. Он смотрит на Луи слишком часто и слишком преданно – так, будто пытается навсегда высечь его образ на обратной стороне своего черепа; тянет к нему руки в поисках тепла подобно раненной птице – так, словно впереди его ждут несколько секунд свободного полета падения. Его маленькие глупые мечты заключены где-то под решеткой ребер /такие далекие и несбыточные, что хочется плакать/. Пальцы мальчика всегда дрожат, когда старший парень проводит холодными ладонями вдоль его предплечий – Гарри хочет чувствовать жжение в области невесомого тактильного контакта и мимолетно оставленных поцелуев, но вместо этого получает лишь расцветающие черные дыры везде, где руки Луи касаются его кожи. Его звезды теряются за горизонтом событий, превращаясь в пепел. Мальчику хочется кричать от переполняющей грудь тяжести; каждый чертов раз он сгорает дотла ради человека, в имени которого заключен весь смысл его жизни, вновь отдает всего себя без остатка /до последней капли крови/ и смотрит, как старший парень просто уходит с этим – с его воздухом/мыслями/звездами/ребрами. Луи всегда уходит без объяснений или давно забытых «скоро вернусь, малыш», возвращаясь лишь на рассвете Солнца в его легких, всегда пьяный, зацелованный женскими губами и пахнущий не домом. Гарри привык всегда оставаться в темноте у пропасти, но на этот раз никто не способен ему помочь. - Слабый, – раз за разом повторяет Луи, даже не глядя в сторону мальчика, безнадежно ожидающего его прихода до появления первых звезд, считающего свои погасшие огни на задворках памяти в пересечениях допустимых границ – дальше его ждет чарующая пустота, которую он вновь заполнит кометами. И это эстетическое удовольствие – снова и снова ломать Гарри пальцы своим молчанием, наблюдать за тем, как его ребра расходятся в разные стороны от невозможности дышать, потому что в легких мальчика больше нет места для кислорода /там больше нет места ни для чего/. - Ты можешь сломать мне все кости, пожалуйста, – шепчут искусанные губы Гарри, и ответом ему служит неизменное «ты жалок», которое младший парень кладет к сотне таких же в один из выдвижных ящиков с ячейкой «холодно» под своим сердцем. - Убей меня за то, что я давно к тебе остыл, – Луи не идет следом, когда Гарри, пытаясь совладать с порывом эмоций, поднимается со скрипучей кровати в их некогда совместной спальне и снова запирается в ванной, чтобы увидеть в отражении зеркала бледную кожу, усеянную метками нелюбви. Его Луна увядает – мальчик не может избавиться от космического мусора, что представлял собой необъятную Вселенную, а теперь скапливается горстями пепла где-то под его разлагающимся гнилым желудком, поэтому он решает убить ее вместе со своими чувствами. - Когда мое тело будет погребено под толщей промерзшей почвы, не приходи к моей могиле и не рассказывай, как сильно ты меня любишь, – в пальцах Гарри – его спасение, он проводит им несколько параллельных линий вдоль своего Млечного Пути, позволяя галактике разойтись, подобно венам под тонким металлическим лезвием; его звездная пыль растворяется в воздухе. - Эти слова я хотел слышать, когда еще был жив. Непроизнесенные признания теряют значение, потупляются ударом о воду и тонут в тишине. - Ты заслуживаешь вечности, а не парня, который ищет лучшего.

//

К тому времени, как Луи находит чертову отвертку, которой его мальчик неоднократно истязал свою мраморную кожу, и проворачивает ею несколько раз в дверной скважине, выкрикивая «глупый, не смей», Гарри уже не дышит, необратимо идущий ко дну в их маленькой чугунной ванне, до краев наполненной холодной водой.