море внутри тебя

Комнату окутывает мелодия рояля, потому что, когда Зейн играет, ему хорошо. Ему тепло и приятно, он забывает о жгучей боли внутри. Зейн забывает его и то, что под ребрами у него ещё совсем недавно что-то кололо, будто загоняя иголки под долбаную кожу, которую иногда хочется с себя же и снять. Парень играет спокойного Фридриха Шопена – Осенний вальс, расслабляется и не думает о том, как, блять, дошел до этого. Как смог влюбиться в человека настолько эгоистичного и забивающего на него хуй, а когда нужно забить этот хуй в него, то тот сразу же бежит к нему, и всё снова на эмоциях. Всё снова до дрожи в ногах, до бешеного водоворота в голове из блядских мыслей, всё... Всё всегда повторяется. Он всегда возвращается. Зейн взъерошивает свои светлые волосы и, пиздец, он, чёрт подери, покрасился из-за него, потому что: «Сегодня приходила забиваться одна блондинка, блять, она крутая. А ещё, да, как я и сказал - блондинка, люблю блондинок больше, чем брюнеток» - и, хэй, что Зейну нужно было делать с этой информацией после того, как Лиам, мать его, Пейн, сказал это и начал втрахивать его в матрац, зарывая руку в черные, как чертов уголь, волосы, или ещё чернее? Поебать. Малик хотел порвать, он хотел разорвать всё с Лиамом Пейном, грёбаным татуировщиком в отстойном салоне, и никогда его не видеть. Но на самом деле, это вранье. Нет?       Да. Светловолосый кареглазый парень продолжает играть мелодию; у него изящные пальцы, они такие изящные, что любая девушка позавидует, да, к примеру, та же блондинка. Зейн думает, что если бы она увидела его, то просто умерла от его блядской изящности и неповторимости. И нет, это не преувеличение: Зейн любит себя, но больше он любит пиздецки конченого татуировщика, которому насрать на Малика, который лишь разрушает его и заставляет умирать снова, и снова, и, блять, снова. Зейн, чёрт побери, будто летит с моста и не может никак упасть, что за нахер? Почему он завис вообще в этом полете с моста? Да потому что грёбаный Лиам Пейн вцепился в его горло своими короткими ногтями и забитыми руками. Лиам Пейн вцепился и не отпускает. Зейн медленно умирает, он больной, но хочет умереть от чертовых рук Лиама-ебанного-Пейна. «Нет, - думает парень. - Сегодня я с ним порву. Это нужно сделать. Я сделаю это сегодня». Каждый день Зейн говорит себе эти слова, но Лиам приходит, пользуется и уходит. Блять. Сегодня Зейн настроен решительно, он сделает, сделает, чёрт побери, это и скажет Лиаму Пейну уёбывать нахуй из его квартиры, из его жизни. Серьезно, пусть уёбывает. Малик устал, он так устал. Пальцы начинают болеть, они будто немеют или что-то вроде того, чёрт, Зейн перестает играть и думает, что это нервное, это всё Лиам. Лиам делает с ним это. Зейн не наркоман, нет, Зейн, блять, человеческий наркоман. Зависимый от Лиама. «Человеку нужен человек, и тогда всё будет хорошо», - слышит он голос или мамы в своей голове или ещё кого-то, кто втирал ему это долгое время, и, нихера, это не хорошо. Это плохо. Это трагедия. Это словно начавшийся Армагеддон. Весело, конечно, влюбиться в человека, переживать за него, а ему похуй. Зейн любит себя, ага. Шуршание наполняет его комнату, кто-то подходит сзади и накрывает его плечи своими руками, теплыми руками, теми самыми забитыми, нахрен, руками. Лиам чертов Пейн делает ему массаж, а Зейн забывает, что хотел сказать, но что-то внутри разгорается, и он вспоминает, что надо бы забрать у этого еблана ключи. Забрать у него всё. Нет, не всё, это тупо - забирать подарки, ведь они были сделаны с любовью: картина с дикими животными, львы или что-то вроде, которую Лиам повесил потом у себя в студии; маленькая статуя Бэтмена, потому что Зейн знает увлечения Лиама, светловолосый, блять, знает всё-всё-всё о дурацком Лиаме; и это не круто, а ещё он подарил ему кулон с орлом на второй месяц их общения и увидел легкую улыбку, освещающую лицо Лиама. Зейн бы умер за эту улыбку много-много раз. В общем, Зейн хочет забрать ключи, он дергается и скидывает с себя руки Лиама. Лиам Лиам Лиам. Иди нахуй, Лиам. Заебал ходить ко мне, Лиам. Ненавижу тебя, Лиам. — Ты должен вернуть мне мои ключи, — голос дрожит, Зейну кажется, что его сейчас стошнит. Будет прикольно, если его стошнит на тупого Лиама, который его бесит, которого он любит, нет, блять, не любит. Ни черта он его не любит. — А чего так? — весело, с дурацкой ухмылкой, спрашивает Пейн. А ещё он, походу, пьяный, возможно, нажрался с кудрявым уёбком, который работает вместе с ним и пускает по Лиаму слюнки. Зейн хочет уебать и кудрявому ублюдку, то есть, неважно, кто он там, он хочет разъебать лица всем тем, кто вообще заглядывается, облизывается, имеет виды на, мать его, конченого Лиама. — Сука, просто, блять, отдай мои ключи, — Зейна трясет, он слишком уязвим, он ненавидит то, что Лиам с ним делает. Ненавидит. — Лиам, отдай их, пожалуйста, — ну, всё, Зейн полное ничтожество. Чёрт, он просто хочет быть музыкантом, он хочет не связывать свою жизнь с уебками и ублюдками вроде Лиама, но Лиам не ублюдок, Лиам, блин, классный. Лиам всегда пахнет морем, и, чёрт, Зейн никогда не был на море, но ему кажется, что у моря такой запах. Лиам - его блядское море, в котором он тонет, и тонет, и тонет. Утопите его кто-нибудь уже нахуй, чтобы он не мучился. Сбросьте с моста и просто... У вас не выйдет, ведь Лиам Пейн, вцепившийся ногтями в его кожу, всё ещё здесь. Он не отпускает. Он держит, делая больно, так больно, что Зейн снова думает, а что ещё делать? Он думает, что Лиам и его любовь к Лиаму больнее, чем упасть головой об асфальт (Зейн знает, он падал. Он, блять, знает, поэтому не лезьте с этим). — Что с тобой, детка? — как ни в чем не бывало. Так легко, и, блять, ненавязчиво. Зейн хочет уебать Лиаму роялем. — Слушай, ты заебал, — ох, он сказал это, — ты приходишь ко мне каждую чертову ночь, а я жду... Я жду тебя всё время, Лиам. Я, блять... что у нас? Ничего. А тебе нужен от меня лишь секс и, возможно, мои подарочки, я не знаю. Я хочу, чтобы ты отдал ключи и съебал, Лиам. Я хочу... Зейн, чёрт побери, не договаривает, потому что Лиам срывает с себя свою долбаную потертую кожанку и кидает на ковер, а он такой мягкий и приятный - не Лиам, а ковер. А Лиама всё ещё хочется чем-то уебать, но Зейн не успевает вообще ничего, потому что Лиам заползает пальцами под его черную водолазку с v-образным вырезом и сжимает талию парня. Пейн целует его в шею, кусает ключицу и спускает руку Малика себе на пах. Зейн чувствует, что Лиам возбужден, что это Зейн с ним такое сделал, но, чёрт, это же, природа, была бы здесь какая-нибудь блондинка у Лиама, и на неё бы тоже встал. Зейн ненавидит себя и Лиама, но больше - Лиама. Лиам тварь. Такая, блять, идиотская тварь, которая никак не найдет себе другого хозяина. Тупое сравнение, но, что ещё делать, когда Лиам спускает штаны вместе с боксерами, проделывает тоже самое с Зейном и начинает дрочить ему, а Малик неуверенно касается Лиама и проводит изящными пальцами по стволу. По всей чертовой длине большого Лиама, и это всё не так. Всё не так. Зейн отталкивает от себя Лиама, и насрать на то, что у него у самого стоит, он натягивает на себя спортивные штаны и просто хочет упасть хотя бы на пол и заставить Лиама уйти. Ну, пожалуйста, пусть он уйдет. — Уходи, ладно? Уходи. Ты должен уйти, Лиам, и не приходить сюда больше. Не трогать меня. Не трогай меня, Лиам, — кричит Зейн, он не смотрит на парня, он смотрит на мягкий ковер и не смотрит на него. — Ты сделаешь что-нибудь с моим стояком? — спрашивает вместо всего Пейн, он будто и не слышит всех этих адресованных ему слов. — Я тебя так ненавижу! — светловолосый поднимает голову и смотрит прямо Лиаму в глаза, а там скачут лишь шальные бесы, а ещё Лиам дрочит себе, глядя на Зейна. — Перестань, Лиам. — Я возбужден, почему я должен перестать? Ты сегодня ещё красивее, чем вчера, — и, вау, что это было такое, комплимент? Чёрт возьми, Зейн в душе не ебёт, чего он делает, но он заменяет руки Лиама своими и дрочит ему в бешеном ритме, слушая его стон. — Хороший мальчик! Ты хороший, Зейн, — шатен сжимает блондинистые волосы Зейна пальцами и тянет. — Ты мой, Зейн. Я, блять, никуда не уйду и набью тебе сокола, которого ты хотел. Сокол и блядский орел навсегда вместе, — дыхание Лиама сбивается, а Зейн целует Лиама, облизывает его сперму, и он, блять, не знает. Не знает, что только что произошло. Он хочет вернуться в то время, когда он ещё не спорил со своим другом Луи на то, что ему слабо сделать татушку в дурацком тату-салоне с дебильными картинами на стенах. Ему, блять, было не слабо. Ему было охренеть как круто, а в придачу к этому, мастер, который ему попался, украл его сердце, забрал его душу и вцепился ногтями в шею ещё в тот самый первый день знакомства, когда он набил себе татуировку поцелуя на груди. — Я не знаю, что у нас. Это пиздец, — говорит Малик и ходит вокруг своего белого рояля. — Это пиздец, — повторяет Зейн. — Я не могу... я умираю. Так медленно. Так... И Лиам приводит себя в порядок, подходит к Зейну ближе и обнимает. Но вот, что самое важное, - так это то, что Лиам чертов Пейн никогда не обнимается, и, чёрт, Зейну не совсем понятно, что в этой блядской головушке творится. Что там? Зейн ничего не спрашивает и ничего не говорит, он улыбается, потому что Лиам Пейн сгреб его в медвежьи объятия и не отпускает. — Чувствую твой стояк, — шепчет Лиам, облизывая ушную раковину блондина. — Мудак, ты даже этот момент испортил. Ненавижу тебя ещё больше, — Зейн бьет Лиама кулаком в живот, а тот смеется как придурошный. И Зейн правда не знает, что происходит, ведь он хотел порвать с Лиамом, хотел, чтобы тот ушёл и когда он слышит тихое-тихое: «моя половинка, мой сокол», - ему кажется, что это всего лишь плод его воображения, но можно ли это считать за 'я люблю тебя'? Зейн, блять, не знает. Он просто дышит Лиамом, а Лиам пахнет морем, и, если это море снова будет топить Зейна, то Зейн уебет его. Зейн не нежный цветочек, у него тоже есть своя точка кипения, он импульсивный, иногда злой и хмурый, и он может ударить Лиама. — Я оторву тебе член, Лиам. Я предупредил, — говорит он. — Чего? — переспрашивает Лиам. — Мы из разных мирков, но я хочу быть частью твоего мира, понимаешь? Мне хочется узнавать тебя, Лиам. Ещё больше и сильнее. — У тебя была грёбаная истерика десять минут назад, а ещё.... — Ой, заебись, Лиам. Просто закройся и обнимай меня дальше. Я не знаю, что с тобой, из-за алкоголя в твоей крови это или нет. Но я хочу стоять здесь вечность. И, скорее всего, это не алкоголь в крови Лиама делает это, но кто же об этом скажет уязвимому Зейну?