Noblesse oblige

– Оберштайн! Могу я с вами переговорить? – военный министр и шедший рядом Фернер обернулись. В шаге от них стоял бледный и непривычно серьёзный Мюллер. – Пожалуйста, Мюллер, – абсолютно спокойно кивнул Пауль. – Пройдёмте в мой кабинет? Или вы хотите пообщаться на нейтральной территории? – Мне непринципиально. Оберштайн снова кивнул. Фернер распахнул перед адмиралами двери, и все трое прошли в приёмную. – Только я бы хотел... – Вы свободны, Фернер. – Но, Ваше превосходительство! – Фернер задрал подбородок. – Вы уверены? – Вы свободны, Фернер, – повторил Оберштайн. – Если нам с адмиралом Мюллером что–то потребуется, я вам позвоню. Фернер взял под козырёк и плотно закрыл за адмиралами двери кабинета. Сел за стол, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице и нажал несколько клавиш на клавиатуре компьютера. Последнее время он очень тревожился за нервы и здоровье своего начальника и учителя. Пауль фон Оберштайн, не оборачиваясь на шедшего на полшага сзади Мюллера, прошёл к своему столу и опустился в кресло. – Прошу вас, – жестом указал он на стоявшее возле стола кресло для посетителей. – Присаживайтесь и рассказывайте, что вас так обеспокоило. Мюллер одернул китель, сел и задумчиво посмотрел на собеседника. Тот ждал. – Видите ли, Оберштайн, – задумчиво начал Нейхардт. – Возможно, вам этот разговор покажется странным, но мне последнее время многое не нравится в наших взаимоотношениях. – В наших? – в голосе Оберштайна скользнула тень удивления. – Мне, Мюллер, всегда казалось, наши с вами отношения строятся исключительно по схеме "военный министр – один из адмиралов". И иные между нами вряд ли сложатся. Собственно, мне иные и не интересны. Или вы подразумеваете под взаимоотношениями что-то другое? – Именно другое, – кивнул Мюллер. – Ничего личного, гросс-адмирал Оберштайн. Зачем вы так с ним? Ведь это же была провокация! – С ним? Ах, да. Вы, Мюллер, видимо, имеете в виду флот-адмирала Биттенфельда? Я не ошибся? – Не ошиблись! – Мюллер начал закипать. – Ведь вы же знали, что он взорвётся! – Знал, – спокойно согласился Оберштайн. – Мне только было интересно, где, когда и насколько сильно. Признаюсь, я ждал этого взрыва несколько позже. Рассчитывал, что адмирал флота хотя бы иногда умеет включать мозги. Положение, знаете ли, обязывает. – Вы могли его хотя бы выслушать! Он достиг своего положения законным и честным путём! В отличие от... – Мюллер осёкся. Оберштайн равнодушно смотрел сквозь него. – Договаривайте, Мюллер. "В отличие от вас, господин военный министр. И ещё, в отличие от вас, он – строевой офицер". Мюллер, красный как рак, сжал зубы. – Да, Оберштайн! Он строевой офицер, прошедший войну от и до! Между тем как вы... просто воспользовались ситуацией! – Я, Мюллер, пришёл в армию лейтенантом, с отличием закончив университет, – всё так же спокойно ответил Оберштайн. – Мог бы стать банкиром или бизнесменом, но предпочёл армию. Что же до того случая... Думаю, если бы вы были на моём месте, вы бы тоже пошли ва-банк. Умирать, не сделав того, для чего ты предназначен, – глупо. – Но тогда тем более! – воскликнул Нейхардт. – Вы унизили товарища по оружию! Соратника! Это же чистая гольденбаумовщина! Когда я был на Изерлоне... При этих словах Оберштайн невольно повёл головой, но Мюллер этого не заметил. – Там так не принято! Там командующий, прежде чем принять решение, советуется со своими офицерами и не оскорбляет их недоверием! Недурно было бы брать с них пример! Оберштайн молча вертел в руках карандаш. – Что вы молчите, Оберштайн?! – взорвался Мюллер. – Вам нечего возразить? Тогда давайте прямо сейчас пойдём к Биттенфельду, и вы извинитесь перед ним! – Ни в коем случае, – так же спокойно ответил Оберштайн. – А знаете, Мюллер, вы меня разочаровываете. Вы же взрослый человек, кадровый офицер. Я, конечно, понимаю, что фрау Ян – приятная и умная женщина, и что преемник и ученик Яна Вэнь Ли, герр Минц, и его товарищи – тоже весьма неглупые люди, но и вам не мешает иногда включать голову. – Что?! – Вы меня правильно поняли, Мюллер. Вы, заглядевшись на фрау Ян, умудрились забыть, что любое подобие демократии в любой нормальной армии – не более чем иллюзия. Откройте любой учебник по военной истории и вы убедитесь в моей правоте. – Истории? – голос Мюллера задрожал. – Но адмирал Ян был историком! И военным! Он всю жизнь служил демократии! – Позволю себе напомнить вам один эпизод из недавней истории. Тогда войска Рейха были на грани полного уничтожения. И физического, и, что самое главное, морального. В тот момент адмирал Ян не смог выполнить свою задачу. Именно потому, что поступился принципом единоначалия. Он позволил вмешаться в свою работу неспециалисту. Взгляды, принципы и человеческие качества отдавшего приказ мы оставим за скобками. Ян Вэнь Ли всю жизнь стремился сочетать принцип разделения армии и демократически избранной власти. И проиграл, например, почти выигранную битву при Вермиллионе. И не только её. Я удивлён, как тогда, после Вермиллиона, его не разорвали собственные подчинённые. Хотя... думаю, они все понимали, кто в действительности отдал приказ. Демократии в армии, Мюллер, нет и быть не может. Иначе слишком быстро наступит анархия. Максимум, что могут позволить себе демократы, это так называемый демократический авторитаризм. Когда командир выслушивает всех, но решает сам и только сам. Это – колоссальный уровень ответственности для командира и колоссальный обман для подчинённых. Наша система в этом смысле гораздо честнее и результативнее. Когда я был на Изерлоне, – он едва заметно выделил голосом эту фразу, – мы потеряли и крепость, и весь флот именно из-за отсутствия единоначалия. – Но подчинённый тоже может иметь свои соображения! И вы, как начальник, должны были его выслушать! – Не сомневаюсь, может. И я могу его выслушать. Если сочту необходимым. – И сейчас вы? – Нет. Не считаю целесообразным. А вам, уважаемый коллега, позволю себе дать совет: держите себя в руках и научитесь наконец отделять служебное от личного. Вы же кадровый офицер, к тому же служили в контрразведке. Вас тоже, прошу меня простить, положение обязывает.