Kрик в тишине

Глава очень, очень длинная. ------------------------------- 11:50. Дом Чонина. — Ой, привет, Чан, проходи! — Спасибо, Ая. Как ты? Хотя и с виду можно сказать, что неплохо: похорошела, стала ещё прелестней. Ты хочешь, чтобы моего брата каждый день избивали за то, что у него такая прекрасная невеста? — Опять преувеличиваешь? Да кто вообще меня знает? Он оберегает меня как Цербер. — Он всегда был таким параноиком? — Да нет, просто после… — Ая осеклась, не зная как продолжить, понимая, что уже наговорила лишнего. — Опять суешь нос не в своё дело? — послышался холодный голос за спиной. — И тебе привет, брат. — Виделись. Так зачем пришёл? — Чонин, нельзя же так с братом. — Не вмешивайся, Ая. — Эй, полегче, приятель. — Чанёль, не надо, — попыталась остановить парня Ая. — Как это не надо? Да как он разговаривает с тобой? Если я твой брат, это как бы терпимо! Но как ты разговариваешь с ней?! — Не твоё дело. —Да что ты заладил? Ая не должна жить с чёрствым придурком вроде тебя! — Чанёль, пожалуйста! — Такой умный, да?! Знаешь лучше меня, что лучше для человека, которого я знаю с детства! — А ну-ка пойдём, это не для ушей Аи. Извини, Ая, но я должен выбить из него этот бред. — А ума хватит? — Чонин! Больше не выдержав, Чанёль толкнул Кима к лестнице, заставляя того спуститься вниз, туда, где ещё никто, кроме Кима, не побывал. Но, кажется, обоим было наплевать на это правило: Ким просто хотел прибить Чана. Войдя в студию, он резко повернулся и набросился на Чанёля. Они начали колотить друг друга. — Ты!.. Сколько ещё мне повторять?! Это не твоё дело! — Идиот! Я твой брат! — Удар. — И твой друг! — Задолбал! Друг? Да что ты знаешь вообще? У меня был друг, но он меня предал! Нет такого понятия, как вера в друга. Этот скотина дал мне всё, и сам же всё отнял! Да что ты знаешь? У тебя самого не было друга, с которым ты проходил через огонь и воду, с кем строил планы на будущее, который подарил тебе смысл жизни, страсть, заставил поверить, что бездомный мальчишка из ничтожества может превратиться в прекрасного танцора, что сможет защитить лучшую подругу, являясь её альфой! Друг, который подарил маленькой девочке любовь и надежду на семью! Друг! Друг, который продал всё за несколько граммов кокаина. Из-за которого ты был избит до потери пульса! Смотри! Это след от операции, в которой спасли моё левое плечо! Кому нужен был такой танцор? Или кому была нужна брошенная девочка? Да, он сидит сейчас в тюрьме и расплачивается за свои поступки! Но чёрта с два мне хватило этих пяти лет на то, чтоб построить другое будущее! Каждый, каждый день я вижу её глаза. Все 5 лет я надеялся, что это неправда, что это не он, но нет больше сил его оправдывать! Это был он! Тебе кажется, я не вижу, что она несчастна! Что слишком опекаю её, делая слабее и лишая возможности жить, потому что жизнь без личной свободы ничто! И эти двое, эти чёртовы омеги До и Бён, доказательства этому: оба не женаты, но счастливы по-своему! По-своему! Если этот урод виноват перед ней, то и я не меньше! Если он отнял душу, то я отнял возможность выбора! Я думал, что если она будет моей женой, то никто не притронется к ней. НО ЭТО НЕ ТО! Это всего лишь всеми принятая тень защиты! По-настоящему её оберегал именно Тэмин. С ним она спотыкалась, падала, делала ошибки, но он был рядом, его существование оберегало её! Вера в Него, любовь к Нему защищали её! А я всего лишь был вспомогательным обстоятельством! Но я не подпущу его к ней! Нет, Тэ… тебя не будет в нашем будущем! Я исправлю ошибки!!! Но тебя не будет! Не будет! Чонин стал медленно опускаться на колени, отпуская воротник Чанёля. Тот стоял на месте как вкопанный. Его мозг переваривал всю информацию. — Чан, просто в один прекрасный день всё прекратилось. Исчезло как видение. Мы танцевали в одном клубе ради денег и надеялись что это последний день, когда мы делаем это. Точнее я так думал, но это стало последним днём, когда я танцевал. Этот придурок задолжал некоторым продавцам наркотиков, и когда те пришли за ним, нашли обоих в туалете клуба. Мы только— только закончили наше выступление. Он сказал, что принесёт деньги, если нас отпустят. Но они не согласились, и я предложил остаться как заложник, пока он будет искать деньги. Они согласились, но он не вернулся! Исчез... Меня избили. Хм... а этого придурка через месяц арестовали, за распространение наркоты... Это ты хотел узнать? Так что ж, теперь знаешь. Ну давай, помогай! — подняв на него мёртвый взгляд, сказал Ким. — Чего стоишь? Не нравится правда? Ну, что? Думаешь, можно что-то сделать? Можешь склеить наши души? Нет! — Вдох и выдох. — Через месяц он выходит из тюрьмы, и если он подойдёт к ней, я просто убью его! — Не говори глупостей! — Из всего услышанного ты нашёл слова только на это? Твоё любопытство удовлетворено? Я свободен? — Идиот, — Чанёль встал на колени и обнял Чонина. От теплых и крепких объятий Чонин опять почувствовал себя маленьким мальчиком из приюта, у которого отняли обед. Словно ему больше нечего есть и некуда идти, чтобы найти хлеб. И снова друг обнимает его и обещает, что это возможно, что они вдвоем найдут еду. И если в прошлый раз это был Тэмин, который тогда даже не знал Чонина, то на этот раз это человек, с которым он пережил немало трудностей. Чанёль почувствовал, как начала распространяться влага по его плечу. В его глазах тоже появились слёзы. Ведь это был первый раз, когда Чонин плакал, плакал как маленький ребёнок. Они просидели так, наверное, ещё 15 минут. — Да ладно сопли распускать, не всё же так драматично, да и не умер никто, — попытался пошутить Чан. — Значит, для драматизма обязательно нужно, чтобы кто-то умер? — спросил Чонин и отстранился, смешно шмыгая носом. — Ха-ха-ха! Никогда не видел тебя таким уродливым! — А сам-то! Если бы кто-то сейчас вошёл сюда, получил бы сердечный приступ. — Ой, ой! А твои поклонницы разбежались бы. — А это мысль! Может, надо пойти к ним и тогда они отстанут? — Мне жалко Аю, она же уже дала согласие на женитьбу. — На последних словах Чонин помрачнел и, встав с пола, подошёл к шкафу, достал из него бутылку с виски и два стакана: — Будешь? — Да. — Чанёль вздохнул и, посмотрев на спину Чонина, спросил: — Ты не отступишь, да? — Да. — Но… — Никаких "но ", Чан. — А как же ты? Что, если найдешь свою омегу? Что, если она тоже будет страдать? — Ну и что? Как будто ты сам был женат на каждой омеге, которая влюбилась в тебя. Полюбит, настрадается, отстанет — стандартный сценарий, не мне рассказывать тебе об этом. — А что, если влюбишься ты? — Что с тобой? Это ты? Чанёль? Где мой брат? — Не ёрничай. Не думай, что можешь избежать этого... Правда, что, если встретишь его? Единственного, такого родного, чья боль будет твоей, будешь чувствовать то же, что и он, а ради его улыбки захочешь сделать всё, даже разбить всем морду, желая уберечь от всего мира? Что тогда? Чонин смотрел на брата с распахнутыми глазами. Таким он его ещё не видел: опущенные плечи, какой-то потерянный, но в то же время со светлым взглядом и мягкой улыбкой… — О боже! Апокалипсис настал?.. Я ещё живой, или мне кажется?! Это наша реальность или уже альтернативная?? Ты влюбился?! — А… нет, ты что? Эй! — Не пытайся скрыть! — Перестань! Да не влюбился я! — Да, конечно. И кто же этот бедняга? — И почему ты решил, что это он? — Значит, всё-таки не отрицаешь, что влюбился? — Чёрт с тобой! Не влюбился я! Просто интересно с ним играть. — И кто это? — Не имеет значения! — Кого ты обманываешь? Меня или себя? Почему отрекаешься от чувств? Бежишь от ответственности и перемен? — И это говорит мне человек, который минуту назад сказал, что готов игнорировать свою омегу. — Я уже взял ответственность за другую жизнь. — Не за ту. — Это… — Да, да, это не мне решать, — почесал затылок Чанёль. — Так, что ты говорил про выпить? Чонин улыбнулся и налил им виски. — А давай не здесь? Пойдём в твой кабинет, присядем у окна: здесь душно. — Романтик, — закатил глаза Чонин. — От кого я это слышу?! «Эй, Чан, слышишь тишину спящего города?..», «Эй, Чан, жизнь танцует рядом», «Жизнь не театр, а мюзикл с танцами и музыкой». — Ладно, ладно, пошли, птица Говорун, — он подтолкнул Чанёля из студии к кабинету. Они поставили кресла у окна и уселись на них. Никто не проронил ни слова, на фоне играла песня Led Zeppelin-а – «No Quarter». — Спасибо, — первым нарушил тишину Чонин. — И тебе, за доверие. — Это звучит слащаво, но давай начнём с начала нашу дружбу… или нет, братство. Ведь когда твой отец взял за меня ответственность, я принял это просто, чтобы избежать исправительной тюрьмы, а тебя принял как того, кто появился по стечению обстоятельств. Хотя со временем я и привязался к тебе, но уже решил сам для себя, что больше не буду никому доверять. Потому и не мог подпустить тебя ближе. Теперь могу. — Да, и впрямь звучит слащаво, — улыбнулся Чан. — А как с отцом? Я же вижу, что он тебе ближе всех. — С отцом всё было не так: если с другими я ставил рамки общения, то с ним было не так. Он отлично понимал меня, знал о моём прошлом. Откуда знал, конечно, я не знаю, да и не думал интересоваться. Если рядом с другими я боялся раскрытия моих тайн, то с ним наоборот — мне было легче от того, что он знает. Мне иногда кажется, что он может предвидеть всё, и даже теперешний наш разговор. Он не давил на меня, а просто направлял. А со временем я и не заметил, как он стал для меня настоящим отцом. Домом. — Да, это он умеет, — рассмеялся Чанёль. — Ну что ж, очень приятно, Пак Чанёль — двухметровое недоразумение и по совместительству твой брат. — Почти двухметровое. Очень приятно, Ким Чонин — ваш брат и друг! Они пожали друг другу руки и откинулись на спинки кресел. Как же легко было в этот момент на душе. «Друг»... Каждый улыбнулся своим мыслям... — Так кто же он? — подразнил Чанёля Чонин. — Заткнись! ***** Бэкхён тихо открыл дверь квартиры. Пройдя внутрь, он огляделся по сторонам, но так и не увидел Кёнсу: — Спит, наверное. Он тихонько открыл дверь спальни и действительно обнаружил друга спящим. — Дрыхнет! А ещё другом называется! А если бы меня украли?! — возмутился он. Закрыв дверь, он направился к ванной. Как же ему хотелось разбудить Кёнсу и рассказать всё, но одновременно с этим хотелось держать всё в себе. Ему казалось, что если он расскажет кому-то, то этот маленький огонёк счастья и тепла исчезнет. Из его головы не выходили события сегодняшнего вечера. Он уснул с улыбкой на губах, ещё чувствуя теплоту большой ладони на своих плечах... И пока Бэк летал в облаках, видя уже десятый сон, Кёнсу ворочался в кровати, не зная как успокоиться, ведь завтра они с Кимом пойдут именно туда, где состоялась их встреча с Чонином. Он понимал, что это неизбежно: Чонин завтра узнает, кто он. Призраки прошлого вновь ожили. Эти призраки были такими разными, такими дорогими, что ему не хотелось убивать их. Несмотря на всё плохое, именно с этими божественными животными в этой конюшне он был счастлив, был простым смертным, а не неудавшимся сыном известного политика, который возненавидел его за то, что тот родился «никчёмной омегой». Только там, заботясь о лошадях, он мог забыться. Только скрывая голову под жокейкой, он мог быть кем-то другим: тем, кем восхищались, как умелым жокеем, как победителем. Там и произошло его знакомство с хулиганом и танцором Ким Чонином. Или с Каем, в которого были влюблены все омеги. Кёнсу никогда не интересовался им, хотя о нем трепались все омеги. Все без исключения: и омеги из высшего общества, и простолюдины (таки они были в Корее, уж больно впечатлительный народ). Они все мечтали о запретном плоде. Но Кёнсу был другим, его не интересовали «романчики» и «жизнь омеги». У него была цель — доказать отцу, что он может быть для него хорошим преемником, не хуже альфы; что он может быть руководителем и не ляжет под первым встречным. Из-за этого он начал скрывать свой запах, но и этим не угодил отцу. Он знал, что никакой альфа не обратит внимания на омегу без запаха, и поскольку с виду он был очень простым — одевался как обычный смертный, — никто не догадывался о его родословной. Его не интересовала подростковая жизнь и «приключения на пятую точку». Но однажды он всё-таки повстречал этого ловеласа. Flashback После соревнований он как всегда чистил свою бесценную красавицу по имени Ruffian. Он молча наслаждался запахом этой богини, нежно проводя ладонью по изгибам мышц. Синхронный голос жующих лошадей успокаивал — идиллия между человеком и животными, гармония. Казалось бы, что ничто не сможет помешать этой симфонии. Но нет: он услышал ругань со стороны, но не обратил внимания, в отличие от лошади, которая, кажется, узнала, кто это и сперва прислушивалась, а потом радостно начала ржать. — Ого, моя красавица, ты рада мне? Героиня ты моя, опять выиграла сегодня? — услышал он бархатный голос. Дверь открылась, и он увидел Кима Чонина — потного, помятого, уставшего. Тот, кажется, не заметил маленького Кёнсу за лошадью. Чонин подошёл к лошади, продолжая свой разговор с ней, целую её и обнимая за грациозную шею. Кёнсу, мягко говоря, был в шоке от такого мягкого и доброго Чонина и от того, что Ruffian подпустила к себе кого-то, помимо него и тренера Исина. Именно в этот момент он понял всех тех омег, которые прилипали к Киму: у него была удивительно тёплая улыбка. Какой ещё холодный хулиган Кай? Идиотизм! Он так погрузился в свои мысли, что не заметил, как две пары глаз уставились на него. — Эй. — А! Что? — Да не пугайся ты! Говорю, кто ты? — А ты кто? — «Да он сам пришёл ещё и спрашивает!» — возмутился про себя Кен. — Ой, кажется, я догадываюсь, кто ты. Это ты До Кёнсу — сын богатенького папочки? — Ой, извини, но тебя я не знаю. У тебя проблемы с моим отцом, или с тем, что я богат? — Да нет. Кстати, я Ким Чонин. — Это мне ни о чём не говорит, — гордо сказал Кёнсу. Его уже не на шутку начал раздражать этот тип: он ненавидел, когда его принимали лишь за сына мистера До. — Уверен? — А зачем мне знать тебя? — Ну, ты же омега? «Как он узнал? Он что, чувствует мой запах? — Кёнсу сглотнул: никто не принимал его за омегу. — Да этот Казанова всех учует! Наверное, у него разработанный нюх для того, чтобы не пропустить жертву". — И что? — с вызовом в голосе спросил Кёнсу. Чонина забавлял этот маленький, но боевой омега. Он даже на миг засмотрелся на его глаза и губы-сердечки… ох, а как ему шли обтягивающие брюки жокея... Да ещё и еле уловимый запах гвоздик, который грел душу. — Да ничего, даже хорошо, что не знаешь, а то уже все надоели! Кстати, поздравляю с победой. Не каждый омега смог бы так. И вообще, не каждому человеку это капризное, грациозное, прелестное, — после каждого слова Чонин целовал лошадь, — и самое невероятное существо разрешит подойди к себе, не говоря о том, чтобы позволить оседлать себя. Ruffian — она достойна своего имени, не думаешь? Напряженность Кёнсу спала: он подошёл к морде лошади и встал рядом с Чонином, который так и засмотрелся на его мягкую улыбку. — Да, но всё равно, смотря на неё, я вижу её настоящую, а не образ великой Ruffian-ы. — О, смотрю, он знает тебя, — прошептал Ким на ухо лошади, а та, как будто понимая, потерлась головой о руки До. — Идиллия, вы правда превосходно смотритесь вместе. Она любит тебя. — Как и я её. И вас… — Понимая, что это прозвучало не так, как он хотел, Кёнсу вздрогнул и поспешил исправиться: — Я имею в виду, что она и вас очень любит, кажется, как и вы её. Это не укрылось от Чонина: он мягко улыбнулся, не без наслаждения смотря на покрасневшие щёки омеги. — Да~ Когда я сижу на ней верхом, без седла я... — Свободен, — шепнул До. Чонин распахнул глаза: его удивлял омега, который ценит свободу. Ах, жаль, что у него не так много времени. — Да, — улыбнулся Ким. — Ладно, Кёнсу, мне нужно идти. — Он подошёл к лошади обнял её, прошептав: — Береги его, он такой же, как и ты. Сказав это Ким испарился, оставив омегу с красным лицом и бешено бьющимся сердцем. После этого они больше не разговаривали друг с другом. Ким ходил мрачнее тучи и даже иногда кидал на Кёнсу не самый добрый взгляд. Конец Flashback Кёнсу перевернулся в постели. От этих единственных нежных воспоминаний становилось тяжелее дышать. Тени прошлого так и лезли в голову. Он не смог их остановить, копаясь в памяти как последний мазохист. Неизбежно было появление воспоминания, после которого его жизнь разделилась на две части: до и после. Flashback В кабинете было душно: все окна были закрыты тяжелой тканью занавесок, свет еле проходил внутрь. За столом сидел мужчина, а в центре кабинета стоял юноша с дрожащими губами. Он с испугом в глазах смотрел на мужчину. — Повтори! — сквозь стиснутые зубы сказал мужчина. — Я не выйду замуж. — Значит, так мы заговорили, да? И кто ты такой? Кто Ты? Почему тебе кажется, что ты имеешь право голоса? Ты всего лишь никчёмный омега, у которого даже нет запаха. Сделай одолжение: хоть раз в жизни будь пригодным для чего-нибудь. От этих слов внутри Кёнсу всё перевернулось. Он сжал кулаки, не желая больше сдерживаться. — Да что ты знаешь?! Для того, чтобы не привлекать к себе внимания, я глотал эти чёртовы таблетки от запаха! Глотал их банками, убивал свой организм, попадал в больницу из-за этого, но каждый раз опять глотал их, чтобы не быть для тебя обузой, чтобы ты хоть на миг забыл о том, что я омега. Я презирал свою сущность из-за тебя. Отказался от личной жизни! Ненавидел себя с ног до головы. Не подпускал к себе никого, делал всё, чтобы никто не смел назвать сына мистера До никчёмным! Всё тщетно! После этого ты сам называешь меня никчёмным. Ты даже никогда не видел мои кубки, полученные за разные состязания, в которых этот самый «никчёмный омега» занимал первые места, побеждая альф — сыновей этих самых уродов из высшего общества, перед которыми тебе стыдно за никчёмного сына омегу! И сейчас продаёшь меня? Нет, я не выйду замуж! Кёнсу продолжал стоять, тяжело дыша. Голова раскалывалась, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, а в глазах потемнело. Он ужаснулся своего поступка. Осознание того, что именно он сказал, заставило задрожать как от удара током. Мысли путались, ноги еле держали его: казалось, что ещё секунда — и он упадёт. Вернула его в реальность сильная пощечина, от которой он упал на пол. Отец взял его за ворот и притянул к себе, злобно прошептав: — Щенок, знай, что я взял тебя лишь для того, чтобы избежать позора за внебрачного ребёнка! Ты женишься и всё! Мужчина резко оттолкнул Кёнсу от себя. — Исчезни на сегодня, это твой последний день как свободного человека! А если надумаешь сбежать, знай: я найду тебя, где бы ты ни был, — он повернулся к Кёнсу спиной, — и с карьерой твоей кобылки будет покончено. — Ты не можешь! Причём тут она?! Она же лошадь! — Да, и если бы ты был нормальным, то я бы угрожал тебе чем-нибудь нормальным, а не какой-то лошадью! Но зная, что её победы являются единственным доходом для Исина, ты согласишься! —Ты чудовище! — крикнул Кёнсу. Кёнсу выбежал из особняка. Он бежал без остановки туда, где была единственная родная душа: в конюшню. — Где она? — закричал он в панике, когда обнаружил её денник пустым. — Кто? — спросил работник. — Не тупи! Где Ruffian? — О, она на поле. Исин вывел её наружу немного свободно бегать. Услышав это, Кёнсу вылетел из конюшни. — Никогда не видел его таким. — А ты не заметил, что у него «радужные дни»? — Он омега? — Оказывается так. Кёнсу искал взглядом по полю, так и не находя её. Он начал бегать как сумасшедший, на глазах начали наворачиваться слёзы — он чувствовал себя брошенным и отверженным. Кажется, он не нужен даже единственному лучику надежды. Он нагнулся, опираясь руками в колени, сердце билось как бешеное, руки дрожали, перед глазами поплыло. В голове билась мысль: «Не нужен, не нужен. Никчемный. Брошенный». Он чувствовал, как весь мир предал его, как бросили в мусорку. Он готов был упасть на землю, но тут почувствовал толчок в бок. Повернув голову, он сквозь слёзы увидел Её. Сердце на миг остановилось — и снова пошло. — Ха-ха-ха, — он медленно осел на траву и стал смеяться как идиот. Кёнсу смеялся от души: он нашёл Её, она здесь, его свобода, его единственная награда, единственная победа стоит и смотрит на него своим добрым непонимающим взглядом. Лошадь сделала ещё шаг и коснулась мордой его плеча, потом немного подтолкнула за спину, как будто пыталась заставить его подняться. Она помогла ему встать, как друзья помогают вставать, когда ты падаешь. Кёнсу молча встал и, повернувшись к ней, обнял за шею, утыкаясь носом в гриву. Она обвила его голову своей шеей и положила свою голову ему на талию. «Мне кажется, что это не я тебя защищаю, а ты меня. Друг!» Сердце стало заливаться теплотой. И наконец он сумел расслабиться. Он заплакал ещё сильнее, но на этот раз с каждой пролитой слезинкой боль покидала его. «Если меня называют никчёмной омегой, то я и буду вести себя так. Никто не отнимет у меня свободу!» — подумал Кёнсу. Он отпустил руки и, подойдя сбоку, запрыгнул на неё. Кажется, она этого и добивалась и, когда почувствовала толчок ноги, тут же тронулись с места. Она мчалась по полю рассекая воздух. Она скакала так, как не могла этого делать с другим наездником. О да, это и была свобода. Их свобода! Вечером, когда Кёнсу отвёл её в конюшню и почистил, у него в голове уже был план против отца. — Спасибо, — шепнул он ей и вышел из конюшни. Для воплощения в жизнь своего плана, ему надо было изменить свой образ. Через два часа он был готов. Он смотрел в зеркало и не мог узнать себя: красные волосы, подведённые глаза, красная рубашка, облегающие брюки. Как бы странно не звучало это для него самого, такой образ ему определенно нравился. «Главное — привлечь внимание других, чтобы завтра утром друзья отца узнали, что сын великого мистера До не только осмелился родиться омегой, но ещё и является испорченной… » — Кёнсу осёкся на последнем слове. Даже в мыслях не смог договорить. Он осознал, что продает свою «личность» — свою гордость, своё имя, — и намеревается заклеймить не только имя сына мистера До, но и имя До Кёнсу. А это дорогого стоит для умного человека. — Сукой, — тихо прошептал 17-летний омега. Из-за своего юношеского максимализма, он сам поверил в это, даже ещё ничего не сделав. Он чувствовал себя грязным. Кёнсу помотал головой, словно надеясь прогнать подобные мысли, и более уверенным тоном сказал: — Она этого стоит. Свобода этого стоит. Так будь же свободной сукой. Выйдя из торгового центра, он посмотрел на часы — было уже 10 вечера. «А не рано ли? Может, пойти в клуб пешком?» —подумал Кёнсу. «Хочешь оттянуть момент, когда придется пойти туда, да? Неизвестность пугает? Жалко свою честь? Никчёмная омега!» — зазвучал голос отца в голове. — Нет, замолчи! — крикнул Кёнсу, закрывая лицо рукой. «Соберись». Он вздохнул, расправил плечи и тихо прошептал: — Заткнись, я не отступлю. И как будто подтверждая свои слова, он остановил такси и, назвав адрес клуба, поехал туда. Приехав по адресу, Кёнсу вышел из машины. Он оглянулся по сторонам и увидел несколько альф и омег, стоявших у входа клуба: «Нe так уж и плохо. Я представлял, что будет больше народу». Он прошёл через охрану, улавливая на себе похотливые взгляды. Ох, как же он ошибся, предположив, что всё не так уж плохо! Войдя внутрь, он сразу же был ошарашен волной музыки и царящим хаосам. Двигающиеся в такт музыки тела, смешение запахов альф и омег и разных алкогольных напитков, сумасшедшие взгляды — всё казалось Кёнсу таким необычным, что из-за природного любопытства он забыл о страхе, и это и стало его ошибкой. Он оглядывался по сторонам, стараясь изучить всё вокруг, и мало-помалу добрался до барной стойки. Чтобы не казаться идиотом, он заказал выпить, не поняв, какой именно коктейль ему предложили. Взяв заказ, он присел за стойкой. «Да, это и есть подростковая жизнь? Это и есть запретный плод? И это называется свободой?» Он сделал глоток, думая о том, как привлечь к себе внимание в этом хаосе. Ответ на этот вопрос сам подошёл к Кёнсу и присел на соседний стул, кладя свою ладонь на колено омеги. — Ну, и как так произошло, что сын великого мистера До напивается в грязном клубе с грязными людишками? Что же скажет папочка, а, Кёнсу-я? Кажется, так когда-то поприветствовала тебя моя мать? Да ещё и сказала позаботиться о тебе, ведь ты очень хороший, умный и воспитанный мальчик. Кёнсу просто проигнорировал его и скинул руку со своего колена. — Ох, мистер Недотрога, который находится в самом развратном клубе города, не хочет разговаривать с альфой, чья семья не столь богата, чтобы заплатить за столь элитную задницу, да? — Увидев, как Кёнсу побледнел от этих слов, альфа усмехнулся и, приблизив губы к шее омеги, прошептал: — А твой женишок знает, что эта задница сейчас находится в опасности. Хотя ему, наверное, плевать, раз уж его будущий муж во время течки пришёл в клуб за помощью. Если сначала Кёнсу окутала волна страха, то сейчас он кипел от такой самонадеянности и тупой пошлости. Он даже не повернулся к альфе, а подправил осанку, вращая в руках стакан с коктейлем. — И ты, конечно, решил, что сможешь мне «помочь»? — произнёс Кёнсу издевательским тоном. Повернувшись к альфе, он сквозь зубы процедил: — А ну-ка убрал свои сранные губы от моей шеи и пошёл нахуй! Такому недоальфе никто не даст. Чтобы иметь хотя бы какую-то сексуальную жизнь, ты сам должен подставлять задницу. «Язык мой, враг мой», — успел подумать Кёнсу прежде, чем альфа схватил его за воротник и потянул на себя. «Ну вот, буду избит, и дело в шляпе», — подумал про себя Кёнсу и усмехнулся. Его улыбка вконец разозлила альфу. Он замахнулся для удара, Кёнсу зажмурился и задержал дыхание, но удара не последовало: кулак был остановлен. Кёнсу распахнул глаза. Оба посмотрели в сторону человека, который так не вовремя для обоих прервал их. — Не трогай эту малявку, он мой на сегодня. Убью, если изуродуешь! — Пошёл к чёрту, бродяга! Не стоило ему этого говорить: в следующую секунду он уже лежал на полу, а сверху сидел парень, который колотил его со всей дури. Слишком быстро всё произошло. Все были шокированы ещё сильнее, когда на всадника-Чонина прыгнул Кёнсу. Он колотил его, пытаясь заставить остановиться, хотя пьяному Чонину было всё равно. Через 2-3 минуты безжалостного избиения и попыток Кёнсу оттащить Кима от альфы, удары прекратились. Глаза Чонина, которые почернели во время избиения, мало-помалу вернули свой пьяный вид. Он обернулся и посмотрел на Кёнсу. По телу омеги прошла холодная дрожь и от этого взгляда, и от осознания того, что запах стал усиливаться. Это заставило омегу и вовсе запаниковать. Учуяв запах гвоздик, глаза Кима вновь почернели. В этом взгляде была не та ярость, которую он испытал минуту назад, когда, идя на запах, наткнулся на не самую приятную картину с дебильным альфой в главных ролях. Эта новая волна ярости окутала его тогда, когда он понял, кто именно является обладателем дивного запаха, от которого у него внутри всё начало гореть от желания. Не этого омегу хотел увидеть Ким. Почему это оказался именно Кёнсу?! Сын самого ненавистного человека для Кая. От такой перемены Кёнсу поежился и, отпустив плечи Кима, начал медленно отходить от него. Сделав несколько шагов, он резко повернулся и кинулся по направлению выхода, но толпа, которая собралась вокруг них, не дала пройти. Альфа кинулся за ним, в мгновении ока поймав беглеца. Чонин развернул его к себе, одной рукой держа за затылок, а другой — за талию. — Сбежать решил, дьявольское отродье? А ну-ка пойдём! Он притащил Кёнсу в соседнюю комнату персонала и бросил на кровать. Кёнсу резко сел на кровати и испуганным и непонимающим взглядом уставился на альфу, словно спрашивая: «Почему?» Он не понимал Чонина, ведь когда они познакомились, Ким не был таким. Сейчас Кай смотрел на него с презрением. От такого взгляда, совпадающего с чувствами До к самому себе, создавая двойной психологический удар, по всему телу прошёл холод. Задержав дыхание, омега начал медленно отползать назад. Он вздрогнул, когда его спина коснулась холодного изголовья одноместной кровати. Не разрывая взгляда с Каем, омега сжался в комок, обнимая ноги и пытаясь хоть как-то согреться. Он не знал чего ждать. Или если сказать честно, он понимал, но не хотел в это верить. Он зажмурился, пытаясь прогнать картину реальности. От такого вида омеги внутри альфы все начало звенеть: «Сломать, сломать! Сломать это жалкое существо, чтобы его гребанный отец увидел своего отпрыска таким, какими он сделал больше десятка детей, выгнав из приюта на улицу». Из-за затуманенного от ярости разума Чонин даже не заметил присутствие ещё одного чувства, управляющего его действиями. Желания. Желания, что грызло его изнутри: «Овладеть! Подчинить!». Как же его дурманил запах этого омеги, заставляя терять последние остатки разума — ведь были и другие методы заставить мистера До страдать. Ким стал приближаться к омеге через кровать, как пантера к своей жертве. Подобравшись к нему вплотную, так, что его руки оказались по обе стороны омеги, он поднял подбородок Кёнсу, заставляя посмотреть прямо в глаза. Кёнсу дернулся от прикосновения и резко открыл глаза. Страх, осознание реальности и того, что будет через несколько мгновений, окончательно заставили омегу запаниковать. Инстинкт самосохранения наконец-то заставил Кёнсу попытаться хоть как-то шевелиться. Он оттолкнул Чонина и выпрыгнув с кровати кинулся к двери. Он дернул за ручку, но, как и ожидалось, дверь была заперта, а окон в комнате не было. Его окутала новая волна паники, когда альфа всем телом прижался к нему. Кай повернул его к себе лицом. — И куда мы собрались? К папочке? Думаю, ты не скоро его увидишь. Вам будет что обсудить. Хотел бы я увидеть его лицо, когда он узнает, что его сына поимел «отброс общества». Несмотря на дрожь в теле, Кёнсу сумел понять сказанное. Даже сейчас, когда он сам хотел причинить вред отцу, тот сам заставлял его пройти через ад. — Так это из-за него? — дрожащим голосом спросил Кёнсу. Но ответа не получил: его схватили за затылок и подтолкнули обратно к кровати. Омега схватился за руки альфы и тихо прошептал, не имея сил на крик: — Но он не я. Отпусти... Отпусти... я не он! Было бы лучше, если бы он этого не делал: от его сломленного голоса у Кима отключились все тормоза — и моральные, и умственные. Он снова швырнул омегу на кровать, смотря на него сверху вниз. Кай снял с себя рубашку и навис над омегой, не разрывая зрительного контакта, молча наслаждаясь испугом в его глазах. В нос омеги резко ударил запах альфы: запах горького шоколада, который начал проникать в душу. Его зрачки расширились, и он невольно сделал глубокий вдох, от чего его рассудок помутнел. Запах, который он не чувствовал из-за алкоголя, наполнил всё внутри. Кёнсу облизнулся и закрыл глаза. Он всеми частицами своей души чувствовал этот властный запах, который заставлял подчиниться. В его затуманенном разуме всплыла мысль — «мой». Он ужаснулся собственной догадке: «О нет! Нет! Нет! Нет!» — Пожалуйста, прекрати, — прошептал омега, обращаясь к судьбе. Отец, теперь ещё и альфа — все ненавидели его. Кай смотрел на дрожащие губы омеги, понимая, что мало-помалу теряет рассудок. — Нет, малыш, мы даже не начали. Сказав это, Кай сдернул одежду с омеги. Тот, кажется, и не заметил это: просто лежал под Кимом в прострации. Но ненадолго. Ему не дали сбежать от всего происходящего, хотя бы мысленно, чтобы уберечь рассудок. От прикосновений альфы его тело покрылось мурашками, и, когда альфа, который сидел на его бедрах, начал целовать и посасывает кожу, он и вовсе потерялся в ощущениях: отчаяние, чувство несправедливости, отвращение к себе, стыд, но, что самое главное, желание. Желание подчиниться, быть до конца сломленным. Ведь это же будет концом? От такой покорности омеги Кая охватила новая волна ярости. Он хотел, чтобы ему дали отпор, чтобы была причина сделать больнее, избить, чтобы убедить свою, всё ещё оставшуюся совесть в том, что тот этого заслужил. Но нет, омега, наоборот, таял в его руках и остро реагировал на все его действия. Кая бесило это, но и заводило одновременно. Он привстал с омеги и, не разрывая зрительного контакта, раздвинул его ноги, устраиваясь между ними. Подавшись вперёд, Чонин схватил его руки и придавил к кровати, сжимая одной рукой. Он смотрел на омегу сверху вниз, словно гипнотизируя и заставляя сдаться. Немного надавив на пах омеги, он стал наслаждаться его реакций. Кёнсу выгнулся дугой навстречу альфе, задержав дыхание, потом вздохнул и уставился на него испуганными и одновременно горящими от желания глазами. Кай усмехнулся. — Вот вам и благородная омега. Да мне даже ни черта не надо делать! Ты уже готов, малыш. — Чонин наклонился к уху омеги и ласковым голосом прошептал: — Хочешь быть подстилкой «отброса» на один день? Я тебе это устрою~ — Сам же называешь себя отбросом, — в тон альфе сказал Кёнсу, даже сейчас не пытаясь контролировать свой язык. — Сука! Ты же уже течёшь. Кай одним рывком снял с Кёнсу всю оставшуюся одежду. Он завёл одну руку за спину Кёнсу и надавил между лопатками, от чего тот опять выгнулся дугой. Ким начал медленно опускать руку по линии позвоночника, по пути сжимая и поглаживая гладкую кожу. Дойдя до бёдер, он резко сжал их, от чего тот вскрикнул. Нащупав пальцами дырку, которая уже была вся в смазке, без всяких ласковых слов и успокаивающих действий, альфа ввёл два пальца. Кёнсу вскрикнул от неприятных ощущений. — Ой, кажется, я буду первым, да? Отец ещё не продал твою задницу? — Сволочь! Чтоб порадовать, скажу, что продал. — Ого, значит у меня двойной выигрыш. Одновременно унижу двух уродов, или же трех? Хотя нет, двух! Ведь тебе это нравится. Ох уж этот шепот~~ «Да!» — хотел крикнуть Кёнсу. Да, нравится! Да, нравится чувствовать себя униженным! Да, ему нравится роль жертвы! Да, ему нравилось это чувство потери собственного Я! Да, нравится то, что ничего уже не будет, как раньше. Он потеряет всё: отца, надежду на то, что хотя бы найдёт защиту в руках своего альфы (Почему, когда он осознал, что перед ним его альфа, ему захотелось быть самым обычным омегой, нуждающимся во внимании?). Каю понравилась эта новость, хотя он и сам не понял из-за чего больше: от того, что никто не трогал этого омегу, или от того, что сможет ударить по мистеру До сильнее? Он без раздумий ввёл третий палец и, даже не дождавшись, чтобы омега хоть как-то привык к ним, снова вынул. Стянув с себя штаны, он приставил свой член к входу омеги. Чонин запрокинул руки омеги назад, удерживая своими, и резко вошёл. Кёнсу вскрикнул от боли, да так, что ударился головой об подбородок альфы. Омега стал рвано дышать: всё внутри горело. Он запрокинул голову назад, пытаясь унять боль, но та не утихала. Как же Каю нравилось видеть мучения этого омеги! Он наслаждался тем, как он кусал губы, эти завораживающие губы, которые так и напрашивались на поцелуй. За всё это время он ни разу не поцеловал омегу: такой «чести» этот омега был недостоин. Он не двигался, наблюдая, как Кёнсу метался под ним, как поднималась и опускалась его грудь, как тот пытался хоть как-то контролировать себя и не кричать, прося Чонина трахнуть его. А Чонин и сам не мог долго держаться: омега сжимал его так сильно, что перед глазами появлялись звездочки. Кай начал двигаться, сначала плавно, наслаждаясь дрожью в теле омеги, тем, как тесно и невыносимо жарко было в нём. Этот жар окутал и его. Он наполовину вышел из омеги и снова вошёл до основания. О, да! Оба выгнулись дугой и запрокинули головы назад. Он зарычал и навалился на омегу и, больше никак не сдерживая себя, начал вдалбливаться в него, входя во всю длину. Омега метался под ним, извиваясь и подаваясь навстречу, будто умоляя не прекращать эти жаркие муки, будто боясь, что это всё может прекратиться. Зря! Кай и сам не смог бы отказаться от такого неконтролируемого безумия. Он кусал омегу, посасывал бледную кожу, оставляя свои следы. До его ушей дошёл первый стон омеги, который больше не мог сдерживать себя. От этого голоса его будто прошибло током, всё внутри вспыхнуло. Он на мгновение остановился и посмотрел на омегу с горящими глазами. Прочитав в глазах омеги точно такие чувства, он и вовсе потерял рассудок. Зарычав как зверь, готовый убить любого, кто осмелится притронуться к его добыче, он перешёл на бешеный темп, заставляя омегу перейти на стоны, уже больше переходящие в крик. — Шлюха! Богатенькая шлюха! — зарычал он сквозь зубы. От этих слов на какой-то миг к Кёнсу вернулся рассудок. Он окаменел, словно на мгновение увидев их вдвоём со стороны. Почему-то эта картина не показалось ему неправильной. Он с презрением и с вызовом в глазах посмотрел на альфу. — Под стать своему отбросу-альфе. Кай побледнел от этих слов, потому что они озвучили его собственные мысли, что упорно засели в подсознание. От этого он совсем озверел. — Заткнись! — Что, правда глаза колет? — Заткнись! — сквозь зубы повторил он. Ухмыльнувшись и облизнувшись добавил: — Хотя нет, кричи, да так, чтобы папочка услышал, как его сына оскверняет «отброс»! Злость и желание окутали его целиком, разум просто отключился. Он видел только омегу и слышал только его стоны. Чонин, словно наркоман, наслаждался этими звуками. С каждой секундой ему становилось всё больше и больше их не хватать. От переизбытка чувств никто из них, даже на секунду, не мог думать. Глаза в глаза. Стоны и рычания наполнили комнату. Реальность исказилась, остались только они. Но надолго их не хватило. Кёнсу кончил первым: выгибаясь на спине, медленно закрывая глаза и кусая нижнюю губу. От такого зрелища Кай кончил следом. Тишина, только рваное дыхание двух тел. В ушах звенело, голова кружилась, глаза закрывались, не было сил шевелиться. Казалось, что даже мозг отказывался работать. Осознание реальности окутало их обоих. И если для одного это казалось концом, то другой точно знал, что это начало его настоящей жизни. Кай встал с кровати, даже не посмотрев на омегу. А тот словно и не заметил: в голове царил полнейший хаос. Кай пошатываясь подобрал свою одежду и, одев только штаны, открыл дверь. — Привет папочке, — кинул он напоследок и вышел из комнаты. После упоминания об этом человеке, сердце Кёнсу на миг остановилось, его охватила паника. Но не было ни капли стыда, ведь это же не преступление. Он сам не был закомплексованным романтиком. Он всего лишь хотел знать, каково это — быть со своим альфой. Он первый раз в жизни поступил так, как хотел, а не как подобает «правильному» омеге. Он ведь хотел же этого?.. Хотя бы на миг, хотя бы на одну ночь. Принадлежать ему или его ненависти... Кёнсу медленно, встал с кровати, собрал свои вещи и оделся. Он ни черта не замечал вокруг, даже не понял, как оказался на улице. Холодный ветер ударил прямо в лицо, пытаясь освежить его голову. Он гулял по Сеулу. Большой город, готовый вот-вот проснуться, будто разговаривал с ним. Первый раз в жизни Кёнсу почувствовал себя частью этого мира, наполненного собственными взлётами и падениями, собственными ошибками и победами. Мира, где всё чертовски относительно, где нет правды, нет такого понятия, как правильность. Была лишь игра со временем. Собственная игра каждого. «Да~ До Кёнсу, тебя трахнули, а тебя понесло на философию» ,— усмехнулся внутренний голос. — Это лучше, чем плакать. Это был мой выбор. Разве тебе так не кажется? Не кажется, что теперь мы можем стать кем-то? Ведь у нас больше ни черта нет, — сказал он вслух, даже не заметив, как начал разговаривать с внутренним «Я», как будто это другой человек. — Не надо будет стараться быть идеальным для кого-то, не надо будет создавать себя, и если ценой за это ощущение свободы были и семья, и судьбой подаренная любовь, то я готов терять их снова и снова. Я думал, что потеряю себя. Но я потерял… нет, избавился от «искусственной оболочки» самого себя. Да! Теперь я буду другим, таким, кем я являюсь! «Как мы заговорили!» — отозвался голос. — Осталось лишь быть избитым и выгнанным из дома. Как думаешь, за месяц раны и переломы заживут? «Эй, где ты скрывал такого Кёнсу? Да я готов расцеловать эту скотину Кая за то, что убил твою надежду на то, что хоть что-то может измениться, если ты будешь стараться угодить отцу». — Как думаешь, когда рассказывают о том, что момент, когда ты находишь свою вторую половинку, предназначенную судьбой, всегда переломный, имеют в виду это? «Да! Такой Кёнсу мне определённо нравится! Я согласен быть внутренним голосом только такого Кёнсу!» Кёнсу улыбнулся. — Ну что, домой? «Нет, туда, где мы спим» — усмехнулся голос. — Поговорим после того, как я буду избит? « Да, но думаю, Я буду говорить, а ты кивать». Кёнсу добрался домой к девяти утра. Он открыл дверь в свою спальню. Ещё стоя за дверью, он учуял запах отца. — Возвращение блудного сына, да, Кёнсу? Ну, понравилось быть шлюхой? — Да. Удивляюсь, зачем отказывал себе в таком удовольствии, — в тон отцу, ответил Кёнсу, подходя ещё ближе к нему. Играть так играть. Чем быстрее всё произойдет, тем лучше. Отец не заставил себя долго ждать: через мгновение Кёнсу почувствовал сильную пощечину, от которой зазвенело в ушах. Он бы упал, если бы не руки, схватившие его за воротник. — Ах ты тварь неблагодарная! Надо было продать твою задницу раньше. Я, как последний дурак, держал твою честь. — Просто никто не покупал, — нагло отозвался Кёнсу, с удовольствием наблюдая за реакцией отца: «Да я, кажется, мазохист». Мистер До рыкнул и одним ударом в живот заставил Кёнсу согнуться пополам. Второй удар не заставил себя ждать, а удар коленом вконец завалил Кёнсу на пол. Он даже не пытался отбиваться или сбежать, как будто с помощью этих ударов он освобождался от чувства подсознательного стыда, ведь всё равно, это был его первый раз. Его разум отключился уже на пятом ударе. Резкая боль в области живота заставила его упасть в обморок. Он даже не представлял, чего ему будет стоить это. Сознание вернулось к нему не скоро. Об этом он смог догадаться по собранному чемодану и переодетому отцу. Кёнсу попытался понять, что произошло за то время, что он был в отключке. От осознания того, что он лежит на кровати, он усмехнулся. Он даже не мог надеяться на такую заботу, с чего бы это? И вдруг его осенило: — Это мой чемодан? Отправляешь в ссылку? — У тебя ещё есть силы, чтобы язвить? Ты отправишься в Америку, будешь жить за границей. Я буду оплачивать твоё обучение и больше нечего. И поскольку у тебя не будет отпрыска… — Увидев нарастающую панику в глазах Кёнсу, мистер До злобно ухмыльнулся и решил добить его: — Оу, кажется, ты не знаешь. Доктор обследовал тебя во время отключки, и сказал, что ты уже не сможешь иметь детей. Думаю, ты должен поблагодарить меня за это, или, может, и не меня вовсе, а своего «возлюбленного», который даже не понял, что тебе после твоих таблеток нельзя заниматься сексом во время течки. Хотя в первую очередь поблагодари самого себя. Ты добился своего, ты свободен. Исчезни, твой рейс в 19:30. Надеюсь, это наша последняя встреча. Вот лекарство и обезболивающее. Прощай. Кёнсу просто слушал это и не мог пошевелиться: в ушах снова начало звенеть. Не сможет иметь ребёнка. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ему показалось, что он очутился в вакууме: не было воздуха, не было ничего, ноги дрожали, он как будто потерял опору. Кёнсу сполз с постели и кое-как добрался в ванную. Ему нужен был холодный душ. Он включил воду, так и не раздевшись. Холодная струя воды ударила в лицо. Одна минута... Две... Три... Первая стадия — отрицание. Он осознавал, что ещё не может понять всю трагичность произошедшего. Мозг отключился, чтоб не свихнутся. Только чувство пустоты. Вторая стадия — гнев. Гнев на самого себя, от чего он стал колотить себя. Треться стадия — торг. Ему захотелось найти хоть какой-то смысл в произошедшем, хоть какой-то плюс. Четвёртая стадия — депрессия. В его случае это резкая боль, от которой он согнулся пополам и наконец дал волю слезам. Он кричал от боли, от безысходности. Он плакал так, как не плакал никогда. Пропасть, хаос, одиночество. Он плакал до того момента, когда слёз уже не осталось. Слишком много боли, слишком много вопросов, слишком много взрослой жизни. Это безумие длилось почти полчаса. Пятая стадия — принятие. Вот оно! Согласие с неизбежной участью! Если другие проходили через эти стадии как минимум месяц, то Кёнсу прошёл за один час. Он скатился по стене душевой кабины и, прислонив голову к стене, тихо прошептал: — Эй, внутренний голос, ты где? «Жду». — Чего? «Тебя. Когда ты придёшь в себя» — Хм, а это возможно? «Да, и это нужно». — Кому? Да кому нужен такой ущербный омега? «Тебе. Нам». — Обрадовал. И что из этого? «То, что не надо себя обманывать». — Ты о чём вообще? «Ты когда-нибудь думал о замужестве и о ребёнке?» — Ты о чём вообще, к чему это? «Отвечай!» — Что за абсурд? Помоги! «Обманывать самого себя? Нет!» — Да о чём ты вообще, чёрт бы тебя побрал? «Отвечай…» — Задолбал, сгинь! «Отвечай!» — Замолчи… «Отвечай!» — Нет, нет, нет! «Правильно. Представлял своё счастье именно таким?» — Нет! «Было ли это образцом счастья для тебя?» — Нет! «Так зачем строить из себя жертву?! Да, это трагедия, но разве кто-то запрещает тебе стать папой?!» — Что? «Разве ты не сможешь заботиться о чужом ребёнке, быть для него семьёй, дать ему то, чего у тебя самого никогда не было? Разве не сможешь дать будущее покинутому ребёнку? Смотри на себя, на свою семью, родственная связь так важна? Миф!» — ... «Молчишь? Если бы не рыдал и не жалел себя, смотря на произошедшее через призму общепринятого представления о счастье, то не считал бы себя никчёмным! Ты идиот! У тебя есть мечта, у тебя есть руки, у тебя есть мозги, у тебя есть цель! И у тебя есть ТЫ! Подумаешь, отвернулись альфа и отец, подумаешь, пропал запах! Признайся самому себе, что не жалеешь, и всё! Стань тем, кем мечтал быть! Да, эту пропасть ты никогда не сможешь преодолеть, даже не пытайся, но никто не поможет тебе, если у тебя не будет желания быть счастливым! Быть счастливым — это тоже цель!» — И Ты это Я, и это Я так думаю? «Да, но поверь, ты сильнее меня. Я же лишь напоминание, оповещёние». — Я свихнулся? «Нет, у всех есть такое же Я, но не все так официально говорят с самими собой, потому что не все пытались так преобразить собственное Я. И нам обоим пришлось найти такой образ общения» — Спасибо! «Иди к ней…» — Да, только приведу себя в порядок. Хочу, чтобы она запомнила меня сильным. «Молодец, вставай!» — Не командуй мной! «Хм, как мы заговорили!» Кёнсу встал, снял с себя одежду, переоделся, взял только документы и билет, вышел из комнаты, попрощался с работниками и сам закрыл калитку дома, прощаясь с ним. Часы показывали 16: 17. Он направился в конюшню — к ней. Вот она стоит такая грациозная, такая красивая, такая гордая, такая капризная. В душе стало тепло, хотелось быть достойным уважения и любви этой богини, которая смотрела на него с вытянутыми ушами (говорят, насколько у лошади длинные уши, настолько она добрее). «Кролик». Кёнсу подошёл к ней, обнял за шею, вздыхая такой прекрасный запах. — Спасибо! Спасибо тебе, моя королева. Извини за то, что у меня не хватает сил быть рядом с тобой, но помни, я вернусь, обязательно вернусь! — Кёнсу? — послышался голос сзади. — Привет, Исин, как ты? — В порядке, ты как? Что-то не так? Вижу же, не пытайся скрыть. — Не буду. Исин, я улетаю, но вернусь. Обещаю, и ей обещал. Вернусь. Пожалуйста, позаботься о ней, пусть продолжит участвовать в соревнованиях. — А она захочет? Как ты думаешь? Лично я уверен, что она не будет слушаться кого-то. — Не продавай её, чтобы не случилось, ведь она.. — Не волнуйся, не продам. Может, и не могу помочь с твоей проблемой, вынуждающей тебя уйти, хотя по запаху на тебе я догадываюсь, от чего тебе приходится бежать, но не буду спрашивать... Просто скажу, что ты должен позаботиться о себе. Я буду беречь её до твоего возвращения. — Спасибо, Исин. Извини, Ruffian, и до свидания! Он обнял тренера и вышел из конюшни с тяжёлым сердцем. «Нельзя извлечь пользу из урока, который не причиняет боль. Ведь когда хочешь получить что-то, необходимо чем-то пожертвовать. Но те, кто найдут в себе силы преодолеть боль и усвоить урок, получат в награду сердце, волю которого невозможно сломить…» (цитата из аниме «Fullmetal Alchemist»). Так и закончилась жизнь богатенького сынка и никчёмного омеги... — Ну, вот и всё. «Нет, это и есть начало, но мы больше не увидимся. Ха, скорее уж не услышимся. Я больше тебе не нужен — Прощай и привет одновременно. Теперь Ты и Я одно и целое! Да, это был последний раз, когда он был образом, теперь он и есть его собственное Я. Потом уже началась полоса сражений за место под солнцем. Встреча с беременным омегой Луханом, которого бросил альфа, а сам он сбежал от богатых родителей, которые настаивали на аборте. Кёнсу впервые в жизни чувствовал такое восхищение к кому-то: несмотря на все беды, Лухан улыбался солнечной улыбкой и старался быть счастливым, ведь у него будет малыш, которого он будет любить и оберегать за двоих — и за себя, и за своего альфу Сехуна, которого, несмотря ни на что, любил и ждал. Кёнсу потерял семью и в то же время обрёл её. Он точно знал, что в будущем он будет беречь их от всего. Он обрёл семью, правда, нестандартную семью, ведь потом к ним присоединился ещё и Бэкхён, но у него был дом, возвращаясь куда, он со спокойной душой мог говорить: «Я дома». Говоря это каждый раз, он думал, что говорит: «Я на своем месте». Да, это была Их семья. Три омеги, три папы для одного маленького альфы Чжинфо (xìngfú— счастье), или как называли его коротко — Фо. Да, семейка у них была своеобразная. Кто бы мог подумать, что трое омег будут такими успешными. Кёнсу стал архитектором, Бэк — инженером, а Лухан был одним из лучших редакторов всемирно известного журнала и вдобавок имел большое рекламное агентство. Так мало-помалу они создали своё счастье. Конец Flashback— a **** От последнего воспоминания всё внутри залилось теплом. Семья, дом, друзья. Зачем вообще он волнуется, ведь завтра он увидит её, ведь он знает, что Исин сдержал своё слово. Он знал, что у неё сейчас есть жеребчик, такой же капризный, как и его мать. Исин всегда посылал ему фотографии, звонил, всегда рассказывал обо всём. Через четыре дня после его приезда в Корею судьба сама ведёт его к своей музе, даже не дождавшись Кёнсу. «Судьба? Скорее, грёбанный Ким Чонин. Завтра ведь откроется вся правда... — он вздохнул: — Се ля Ви, пусть сдохнет от правды. Да, Каюшка, игра уже набирает обороты…»