Кем бы я стал без тебя?

На тысячи осколков распалась жизнь, что мы упорно строили столько лет. И без тебя теперь я ощущаю себя, словно тот маленький болезненный мальчик из забытого всеми сиротского приюта, - я почти тридцать лет назад. О каких боях и, тем более, победах в них может идти речь? Упаковка овсяных хлопьев раз за разом выпадает из трясущихся рук. Оказавшееся на полу я никогда не собираю. Нет, на это я как раз способен. Только вот воссоединить крупицу за крупицей мне хочется кое-что другое. Недостижимое. Жизнь, неотъемлемой частью которой являешься ты. Помню, тогда всё тоже валилось из рук, но причиной были хиленькие ручонки. Всего-навсего. Конечно, как ты знаешь, до твоего появления в моей жизни. Тоненькой, невысокого роста блондинки, в глазах которой я впервые увидел домашний очаг, что у меня никогда не было. Я, может, и не признал того сразу, но что-то в груди, невольно дрогнув, указало мне, где мой дом. Наверное, это твой второй самый дорогой подарок после Лэйлы. На самом деле, с той ночи, когда тебя не стало, подсознание нарочно стало мне напоминать, как начиналась эта история. Ты помнишь? Ты не могла забыть. Никто из нас. Их было пятеро, я – один. Тогда мне так казалось. Я был на грани, одно их резкое движение заставило бы меня рыдать. Не было ни единой надежды на спасение. Да что там. Я даже не собирался давать отпор: знал, это бесполезно. Они стояли полукругом возле меня в одной из немногочисленных просторных комнат приюта. За окном смеркалось, неосвещённые участки здания находились в полумраке. Позади меня было лишь пару метров до стены, а в крайнем углу комнаты дверь, спасительный круг, за который я не смог бы уцепиться, даже попробовав. Слишком далеко. Они стали медленно подходить, превращаясь в сплошную плотную линию из парней старше меня на три-четыре года. Секунда, и я бы зажмурился от страха. Вот я уже начинаю прищуривать глаза, истошно пытаюсь абстрагироваться от их колких фраз. Знаешь, как детдомовские издеваются над детдомовскими за то, что они детдомовские? Знаешь, конечно… мы не раз надирали им зад. Спасительная угловая дверь широко распахивается – за ней стоит сонная кроха с ангельскими кудряшками. Она застаёт «банду» врасплох. Как можно колотить кого-то, если к нему быстрыми шажочками подходит малышка, на днях отпраздновавшая свой четвёртый или пятый День Рождения? Она попеременно смотрит своими чересчур большими глазами то на меня, то на парней, словно заглядываю к каждому в голову. И через какие-то несколько секунд её взгляд всё же замирает на мне. Она набирает в грудь побольше воздуха, будто собираясь со всей силы, на какую будет способна, крикнуть. Но шепчет вместо этого: - Пожалуйста, беги! Помнишь, что было дальше? Никто из присутствующих тогда в этой комнате не даст мне соврать. Она ударяет самого огромного из них крошечным каблучком подаренных воспитательницей туфелек в колено. Каблук отлетает. Насколько же ей безразлично. А я растерянно смотрю на всё происходящее, и в голове не укладывается, как у маленького золотистого комка беззаботности хватило храбрости так поступить. Следующая мысль: я, по сравнению с ней, здоровенный амбал. Теперь у меня есть цель – если за себя драться было страшно, её я обязан защитить. Я подбегаю к одному из парней и со всей силы, что могу собрать воедино, ударяю его по лицу кулаком. А дальше всё как в дешёвой комедии. Больно лишь моей руке, невозмутимость не покидает его лица. Они колотят меня, а я довольно наблюдаю как самый огромный хромает. Малышка прячется в шкаф. Это замечаю только я. Сколько проходит времени с моего первого удара? Да чёрт его знает. Я лишь чувствую боль в рёбрах и вижу кровоподтёки по всему телу. Но, можешь верить, можешь считать мои слова враньём, по-настоящему я чувствую лишь желание заговорить с тем очаровательным маленьким созданием. Неспешно я хромаю к шкафу и тихо стучу в дверцу указательным пальцем. Дверца приоткрывается, и она невинно выглядывает. С моих уст срывается лишь одно слово: - Зачем? Она смотрит себе под ноги, словно провинилась, и отвечает вопросом на вопрос: - Разве это не то, что тебе было нужно? Я задумываюсь. Было больно, страшно и даже унизительно. Что нужного? Но затем я вспоминаю, что впервые за семь лет своей приютской жизни дал отпор. Какое чарующее словосочетание. За все года оскорблений и унижений я никогда не решался дать отпор, не хватало, кажется, одного толчка. Одного слова – решающего. Вдруг мне делается грустно. В полной мере осознаю, что проиграл. Проиграл каждому из них. - Всего лишь ничтожный проигрыш, - говорю я, поджимая губы. Она замирает в шкафу на секунду, и, снова вглядываясь мне в глаза, говорит: - Ты преодолел себя. Мой самый лучший и единственный победитель, - первая длинная реплика, что я слышу от малышки. Да, Морин, так началась наша с тобой история. С фразы, которую мы пронесли через целую жизнь. Тогда я записался на бокс с началом второго учебного года в школе. Сначала ничего не получалось, но после каждой тренировки ты брала меня за руку и говорила те самые слова. Ты давала мне сил начать новый день, новую тренировку, новую жизнь. Уже не худосочного мальчишки, а парня, что раз и навсегда научился давать отпор. А сколько было уличных драк, где вне зависимости от исхода ты брала меня за руки и говорила самые главные слова. А сколько боев было выиграно только потому, что ты верила в меня и напоминала, какое количество раз я уже успел преодолеть самого главного соперника – себя. А ты помнишь… помнишь нашу свадебную клятву? Я ведь пообещал преодолеть себя ещё бессчётное количество раз, а ты закончила, ставшие знаменитыми, слова. И поцеловала меня. Это был тот день, когда после крепких объятий меня уже ждал поцелуй. И как прекрасен он был. Никакой пошлости, разврата. Только любовь, сила и свет, которым ты заряжала меня каждый раз. Свет домашнего очага, что я увидел в твоих непропорционально больших глазах, когда тебе было пять. А потом ты прошептала: - Вместе навсегда. Я и не думал, что навсегда может быть таким мимолётным. Я бы отдал всё, что у меня осталось, чтобы вернуться в день, когда потерял тебя. С каким удовольствием я растянул бы наш поцелуй у бассейна, на сколь длинный промежуток времени продлил пересечение взглядов на благотворительном вечере. Я готов отдать миллионы, чтобы накинуть на тебя свой пиджак в холодный вечер. Чтобы согревать тебя физически, зная, что никогда не смогу сделать это с той силой, с какой ты сделала это со мной морально. Тогда у нас не было ни денег, ни перспектив, ни образования. Но у меня была ты, а я был у тебя. И это заменяло нам все богатства. Скажу глупость, уверен, но это, действительно так. Ради того тепла, что я получил с дня нашей первой встречи стоило родиться нелюбимым. Ты любила меня так, что я смог простить, бросивших меня младенцем, родителей. Смог взобраться на вершину боксёрского олимпа. Смог стать сильным во многих смыслах. И я прекрасно знаю, что говорю это в пустоту, но, смотря на твою просторнейшую гардеробную комнату, я готов заплакать. Там, на самой видной полочке, стоять невероятно дорогие красные туфли с крошечным каблучком. Ты ведь буквально отдала мне последнее, пожертвовала ради меня единственной радостью, единственным напоминанием, что тебя любят – единственным подарком на День Рожденья. Тогда. Я понял, что такое счастье, когда смог позволить нам купить тебе любые туфли. Но самыми главными для меня навек останутся именно эти. Символ родной маленькой девочки, которая сделала из меня того, кем я являюсь. А сейчас, моя милая Мо, когда весь мир отвернулся от меня, когда я противен самому себе, мне бы хватило одного твоего слова, нежного прикосновения, чтобы встать. Но ради чего?.. Билли сидел на краю их с Мо кровати, опёршись локтями на колени и склонив голову. Он не мог справиться самостоятельно со всем, что навалилось на него непосильным грузом за последнюю неделю. Ведь с подросткового возраста привык, что, утешая его, Морин всегда натолкнёт на верный выход из ситуации. И вне зависимости от исхода будет на его стороне. Как было и должно было быть всегда. Но теперь он остался один. Почти… В комнату, тихо ступая, зашла Лейла. Девочка подошла к поникшему Билли и обвила его шею тоненькими руками. Отец никак не отреагировал. Лишь через пару минут безмолвных односторонних объятий на светло-бежевом ковре заметно выступили несколько крошечных капелек. Тень улыбки промелькнула на лице мужчины. Глаза загорелись, как в каждый из проведённых с Морин дней. Билли усадил дочь к себе на колени, убрал русые кудряшки с её лица и обнял так крепко, как только смог. Билли Хоуп, всемирно известный боксёр, которого в тёмные времена бросили самые близкие друзья, заглянул в глаза любящей дочери и увидел там отражение целого мира, что стоит на его стороне. Всегда.