Кверху дном

      — Мастер.       Молчание. Царившую в комнате тишину нарушали лишь звук их дыхания да шуршание простыни.       — Мастер?       — Х-м-м?       — Мастер!       — Падаван, лежи спокойно, пожалуйста. Это и без того не самое простое занятие, я не хочу без надобности сделать тебе ещё больнее.       — Но Мастер…       — Оби-Ван, пожалуйста.       — Нет, подождите, Мастер, мне нужно… Ой!       — Я сказал — лежи спокойно.       — Ой! Но мне нужно, Мастер, — ай — вам кое-что сказать!       — А это не может подождать, пока мы не закончим?       — Нет! Мне нужно сказать сейчас, это важно.       — Хорошо, Падаван, удиви меня.       — Я… Я думаю… в смысле… Я люблю вас, Мастер.       — Я тоже люблю тебя, Падаван. А теперь, пожалуйста, ляг спокойно, я почти достал…       — Ой-ой! Я не о том говорил, то есть не то имел в виду! Я в том смысле, что… Ситх побери! Прекратите хоть на секунду!       — Оби-Ван, я не могу. Если остановлюсь, будет в тысячу раз хуже.       — Но Мастер…       — Чем бы посветить?..       — Мастер! Я сказал, что люблю вас!       — И — повторюсь — я тоже тебя люблю, Оби-Ван. А вот и лампа. Мне кажется, ещё что-то осталось.       Оби-Ван глубоко вдохнул и поморщился:       — Вы меня не слушаете.       — Оби-Ван, я занят делом, и оно требует всего моего внимания.       — Но Мастер… Я сказал, что люблю вас! По-настоящему люблю!       — А чем тебя не устраивает ответ: "Я тоже тебя люблю"? — терпеливо спросил Квай-Гон. Но Оби-Ван ждал совсем другого. Очевидно, он выразился недостаточно ясно.       — Потому что вы неправильно меня поняли! Когда я сказал, что я — ай! — я люблю вас, то имел в виду, что люблю вас по-настоящему. Серьёзно. На самом-самом деле люблю.       — Знаю, Падаван, и, скажу это снова, я тоже тебя люблю. А теперь замри, вот эта штука очень глубоко.       — Но… Ай-ай!       — Не шевелись, я почти её достал.       — Мастер!       — Ну вот. Похоже, что я вытащил всё.       — Вместе с большей частью моих ягодиц, — кисло добавил Оби-Ван.       — Х-м-м? Подожди-ка, здесь ещё одна, не дёргайся…       — Мастер, ну пожалуйста…       — Нужно извлечь их все, Оби-Ван, если ты, конечно, не хочешь, чтобы началось воспаление. Которое неизбежно повлечёт за собой визит…       — Ой-ой-ой!       — …к целителям.       — Никаких целителей!       — С чего мы и начали. А теперь замри.       — Я вас ненавижу.       — А я думал, что ты любишь меня, на самом-самом деле любишь.       — Так вы всё-таки слушали!       — Слушал, но не обращал внимания. Дай, пожалуйста, антисептик.       — Держите.       — Спасибо, — Квай-Гон встряхнул флакон и сбрызнул ранки. — Я не совсем понимаю, как ты можешь говорить, что любишь меня, и тут же — что ненавидишь. А ещё не понимаю, почему для обсуждения этого вопроса ты выбрал именно это, полное взаимной неловкости, время. Для меня так точно.       — Потому что вы не понимаете, о чём я вам говорю, — Оби-Ван очень старался говорить ровно, но получалось как-то неубедительно.       — И почему же это, Падаван?       — Потому что — ой-ой! — потому что… потому что я действительно вас люблю. Люблю. Я медитировал — ай! — на это, и у меня не осталось никаких сомнений… не могли бы вы, пожалуйста, ненадолго перестать?       — Падаван, я уже почти совсем всё. Дай мне закончить. К тому же ты так и не объяснил, почему "я тоже тебя люблю" не считается за приемлемый ответ.       — Потому что совершенно очевидно, что мы с вами говорим о разных вещах! — Оби-Вану ужасно хотелось посмотреть в глаза мастеру, но его нынешнее положение — лицом вниз на кровати Квай-Гона, со штанами, спущенными до лодыжек, — всячески этому препятствовало. И он совершенно точно знал, что лучше не двигаться. — В смысле, я ожидал общепринятого разговора на тему "все падаваны проходят через это, и тебе будет лучше держаться своих сверстников", но…       — Бесспорно, лучше. Но я продолжаю не понимать, чем тебя не устроил мой ответ. Замри, пожалуйста.       Оби-Ван закрыл глаза, сжал кулаки и изо всех сил не шевелился. У джедая-падавана всегда есть масса возможностей попрактиковаться в неподвижности.       — Ой-ёй!       — Прости, Падаван, эта оказалась глубже, чем я думал.       Чуть не плача от бессилия, Оби-Ван зажмурился и постарался выровнять дыхание:       — Сколько там ещё осталось?       — Не уверен, но, кажется, самые неприятные я достал.       Совершенно бесполезный ответ, в лучших традициях Квай-Гона.       — Мастер. Я люблю вас. Это не слепая любовь на расстоянии. Это не платоническая любовь и не братская любовь, или сыновья, или ещё что-нибудь в этом духе. Я люблю вас в самом настоящем, романтическом смысле этого слова, и в сексуальном — тоже; и нет, я достаточно взрослый, чтобы понимать веления своего собственного сердца, на что, как я уже говорил, я достаточно медитировал, — и только сжав зубы, Оби-Ван сумел удержаться от ещё одного жалобного возгласа.       — Я хорошо тебя понимаю, Падаван. В конце концов, разве можно любить на расстоянии кого-то, с кем ты вместе живёшь? И я не считаю, что у тебя братские или сыновьи — или даже дочерние — чувства ко мне. И да, я признаю, что ты достаточно взрослый для…       — Ай!       — …настоящей любви во всех её формах, хоть ты, по-видимому, и недостаточно взрослый, чтобы не садиться на колючий гактус.       — Это удар ниже пояса, Мастер.       — Возможно. Но зато — правда.       — Точно вам говорю, он сам на меня напал.       — Падаван, это растение. Оно не могло на тебя напасть, даже если бы захотело, а я сомневаюсь, что захотело бы. Да и весь ваш бой, видимо, заключался в том, что оно просто росло там, где ты решил разместить свои тылы.       — Тылы? — на этот раз всхлип Оби-Вана не имел никакого отношения к болезненным ощущениям пониже спины, и он снова пожалел, что не может видеть Квай-Гона или хотя бы укоряюще посмотреть на него. Он скривился в скрещенные руки: — Мастер. Как вы можете?       — Прости, Падаван, — в голосе Квай-Гона раскаяния не было ни на йоту, — клянусь, я не специально.       — Хм.       — И, возвращаясь к моему предыдущему вопросу, ты так и не объяснил, чем моё признание тебя не устраивает. Ты сказал, что любишь меня, на самом-самом деле любишь, и когда я ответил в том же духе, то разве что выговор не получил.       — Потому что вы говорите совсем о другой любви; в смысле, я знаю, что вы меня любите, но моя любовь к вам совсем другая, чем… Ой!       — Никак не могу понять, почему она другая, Оби-Ван. Философы считают, что настоящая любовь состоит в том, чтобы заботиться о другом и ставить его интересы превыше собственных. Например, согласиться помочь кое-кому вытащить иголки гактуса из его многострадальных ягодиц…       — Ой-ёй!       — …а не отправлять означенного кое-кого к целителям. Не думаю, что это попадает под какое-нибудь определение родительской, учительской или другой платонической любви.       — Вы — мой мастер…       — Мастер, который любит своего падавана не той любовью, что ты мне приписываешь, а иначе с такими повреждениями выставил бы вышеназванного падавана прямиком к целителям, что, пожалуй, мне и следовало сделать.       Оби-Ван надолго замолчал, пытаясь в уме разобрать предложение на составные части и понять, что же им хотел сказать мастер, а заодно перестать думать о том, сколько ещё шипов осталось. Он осторожно пошевелился и снова улёгся подбородком на сложенные руки.       — Ты так меня и не просветил, почему выбрал именно это время, чтобы исповедаться в своих чувствах.       — Не знаю, почему. Не то чтобы… Я просто подумал… ай! Я просто представил, что то, что вы делаете… В смысле, помогаете… знаете… вы будто… вы не…       Оби-Ван замолчал и спустя долгое мгновение ошарашенно выдохнул:       — Ох.       — Да, Падаван. Не двигайся, пожалуйста.       — О-ой!       — Прости.       — Но если вы… если вы и впрямь, м-м-м…       — Отвечаю тебе взаимностью?       — М-м-м… да.       — Да.       — Но… но… почему? Почему вы тогда… В смысле, почему вы ничего не сказали? Раньше?       — Оби-Ван… — в голосе мастера послышалась нотка раздражения, и Оби-Ван мысленно возликовал: наконец-то ему удалось пробить это невыносимое спокойствие. — Ты — мой ученик, и был ещё совсем ребёнком, когда я взял тебя в падаваны. Ты намного, намного младше, чем я, и…       — Не настолько!       — Был — в начале!       — В начале этой экзекуции, да, — мрачно пробормотал Оби-Ван.       — Оби-Ван, я всё ещё могу отправить тебя к целителям.       — Не надо целителей!       — Очень хорошо, тогда не дёргайся.       Какое-то время тишину комнаты нарушало только шуршание покрывала, да ещё, казалось, скрип стиснутых зубов Оби-Вана.       — А вы бы рассказали? — неожиданно спросил он.       — Хм-м?       — Знаете, о… о, ну, о… нас.       — Рассказал бы тебе?       Оби-Ван закатил глаза, на этот раз радуясь, что мастер не может видеть его лица:       — Нет. Магистру Йоде. Пожалуйста, Мастер. Рассказали бы? В смысле, если бы я сам не стал.       — Скорее всего — нет, — с неподдельным весельем отозвался Квай-Гон.       — Но… почему?       — Оби-Ван, ты — мой падаван. Это было бы…       — Если вы собираетесь сказать "против Кодекса", то считаю честным предупредить, что я вам врежу, колючки там или нет.       — Я хотел сказать "неуместно", но не против Кодекса. А угрожать побоями человеку, которому ты только что признался в любви, кажется мне едва ли романтичным. Напряги ягодицы, Оби-Ван.       Оби-Ван осторожно сжал мышцы, испуганно ожидая мучительной боли от впившихся шипов. Не почувствовав ничего подобного, он с облегчением выдохнул и, приподнявшись на руках, оглянулся через плечо:       — Ого! Похоже, больше ничего не осталось!       — Да, я всё достал, — ответил Квай-Гон, снова спрыскивая антисептиком повреждённую кожу. — Хотел вне медицинского контекста насладиться видом твоих упругих ягодиц.       У Оби-Вана отвисла челюсть. Его мастер не мог такого сказать.       — Вы не могли такого сказать.       — Что сказать?       — Что только что сказали! — Оби-Ван попытался перевернуться, но, поморщившись, передумал.       — Ещё какое-то время эта область будет очень чувствительной, Оби-Ван, так что тебе лучше не менять положения, — голос Квай-Гона звучал отстранённо, почти равнодушно, и Оби-Ван нахмурился.       — Ничего страшного, мне нравится быть снизу, — со всей имевшейся наглостью выпалил он в ответ и лёг обратно, снова устроив подбородок на скрещенных руках. Теперь он, к своему большому сожалению, никак не мог видеть реакции мастера.       Какое-то время в комнате было очень тихо, и Оби-Ван начал волноваться:       — Мастер?       — Тебе нравится быть снизу?       Оби-Вана пробрала дрожь. Он ни разу в жизни не слышал, чтобы мастер говорил таким тоном, и пока не мог понять, что этот тон ему сулит.       — Да, Мастер. Мне н-нравится быть снизу.       — А если твой партнёр сам предпочитает быть снизу?       — Я легко приспосабливаюсь, Мастер.       "Особенно когда дело касается вас", — добавил он про себя.       Повисло долгое молчание, и затем Квай-Гон снова заговорил этим хриплым, опасным голосом:       — Правда?       Оби-Ван набрал воздуха, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, тёплая ладонь погладила его по спине, опустилась на ягодицы, отнюдь не целомудренно лаская их. Оби-Ван снова задрожал и почувствовал, как у него встаёт… что было весьма неудобно — он всё ещё лежал на животе.       Квай-Гон продолжал ладонями — теперь обеими — ласкать измученные ягодицы, а большими пальцами проводил между ними. Оби-Ван, невольно подавшись было навстречу его рукам, вздрогнул, почувствовав остаточную боль.       — Только будь твёрдо уверен, Падаван, — прошептал Квай-Гон. Его руки продолжали блуждать вдоль ложбинки, и Оби-Ван приглушённо застонал. — Потому что для меня это не пустяк и не просто случайный секс.       — Для меня тоже, — Оби-Ван охнул, когда пальцы Квай-Гона начали не спеша проникать глубже между его ягодиц. Он подвинулся, пытаясь шире раздвинуть ноги, предоставить Квай-Гону больший доступ, но запутался в штанах и нижнем белье. — Совсем не просто.       Оби-Ван боялся развеять то волшебство, с которым горячие, огрубелые руки Квай-Гона создавали на его коже соблазняющие узоры, но чтобы дать своему пульсирующему члену выпрямиться, ему пришлось осторожно приподняться. Он слегка вздрагивал от ноющей боли там, где ещё совсем недавно были колючки.       Позади него Квай-Гон затаил дыхание:       — Позволь мне, Падаван, — проговорил он, призывая в руки с помощью Силы одну из своих подушек. Квай-Гон аккуратно помог Оби-Вану встать на колени, снял с него штаны и бельё и положил под живот подушку. Обхватил член Оби-Вана своими длинными, мозолистыми пальцами и несколько раз нежно, но уверенно провёл по нему вверх-вниз.       Оби-Ван всхлипнул и уткнулся лицом в перекрестье своих рук. Он думал, что готов к такому, но внезапно мысль, что всё, совершенно всё внимание Квай-Гона сосредоточено исключительно на нём, вызвала почти паническое возбуждение.       Квай-Гон, должно быть, остался доволен новой позой Оби-Вана, потому что принялся ещё откровенней гладить его:       — Так значит… тебе нравится быть снизу, Падаван? — снова спросил он, ошеломляюще горячо шепча в самое ухо.       Оби-Ван почувствовал, что Квай-Гон избавился от своей одежды, и его сотрясло крупной дрожью. Теперь они лежали вплотную, чувствуя друг друга кожей, и что-то огромное — по-настоящему огромное — и горячее — очень горячее — упиралось Оби-Вану в промежность.       — Да, Мастер, — выдохнул он.       Квай-Гон чуть отодвинулся и принялся большими пальцами дразнить анус падавана, ласкать, обводить, надавливать, и Оби-Ван, закрыв глаза, застонал.       — Теперь я вижу, что ты не шутил, Оби-Ван, — тебе и впрямь нравится.       Квай-Гон убрал одну ладонь, но не успел Оби-Ван возмутиться, как он вернул её обратно, теперь прохладную и скользкую от смазки. Оби-Ван постарался открыться ещё шире, чуть вздрагивая из-за напомнивших о себе ранок от шипов. Но он тут же перестал обращать на них внимание, когда большой палец протиснулся в него, подготавливая и вызывая неконтролируемое желание податься навстречу.       — Да-а-а, — простонал Оби-Ван, тяжело дыша.       Квай-Гон не торопился. Раздвинув ягодицы Оби-Вана, он погружал в него один, два и затем три пальца — сжатых вместе, щедро покрытых смазкой. Ноющая боль от колючек окончательно оставила Оби-Вана, и всё, что он теперь ощущал, — эти бесподобные пальцы Квай-Гона. Он начал просяще насаживаться на них:       — Пожалуйста, Мастер, пожалуйста…       — Хочешь, чтобы тебя трахнули, мой Оби-Ван? — голос Квай-Гона словно наждачкой оцарапал слух падавана, а от этих слов, так непривычно звучавших из уст мастера, Оби-Ван чуть не кончил.       — Сила! Да, Мастер, пожалуйста, сделайте уже что-нибудь!       — Так ты готов принять меня, Оби-Ван? — голос Квай-Гона звучал буднично, словно речь шла о тренировке, но хриплые нотки выдавали его.       — Да… пожалуйста…       Квай-Гон резко вдохнул.       — Если ты уверен, — он вынул пальцы, и Оби-Ван почувствовал, как что-то другое проникает в него, наполняет восхитительным жжением и жаждой большего.       — Ещё, — заскулил Оби-Ван, пытаясь глубже принять член, раздирающий его со сладостной смесью боли и удовольствия.       — Нет. Остановись. Сейчас же, — процедил Квай-Гон. Он положил свою огромную руку Оби-Вану на бедро, удерживая на месте, а другую — на затылок, вызывая ощущение упоительного тепла и пьянящей опасности. — Пожалуй, я не хочу, чтобы ты вообще двигался, Падаван. А хочу, чтобы ты именно так и замер.       Оби-Ван застонал, понимая, что он серьёзно влип.       Квай-Гон входил в него так медленно, что Оби-Вану начало казаться — он просто умрёт. Он хотел большего, хотел большего прямо сейчас, но Квай-Гон, кажется, и не собирался идти навстречу. Оби-Ван был полностью в его власти, совершенно раскрыт, распластан, доступен для любых удовольствий. Сама мысль о происходящем доводила Оби-Вана до грани, и он не был уверен, что сможет долго продержаться.       Когда член Квай-Гона задел его простату, Оби-Ван напряжённо замер — цунами оргазма захлестнуло его с головой. Он почувствовал огромное влажное пятно на подушке прямо под собой и практически сразу понял, что те непристойные мяукающие звуки, которые он вот уже некоторое время слышит, он же сам и издаёт. Квай-Гон всё ещё не двигался, удерживал его обеими преогромными, по ощущению Оби-Вана, руками на месте, не давая даже слегка пошевелиться. Его член — медленно, о, так медленно — продолжал скользить внутрь.       — Тебе понравилось, Оби-Ван? — голос Квай-Гона снова раздался над самым ухом.       Всё ещё не способный к связной речи, Оби-Ван только глотал воздух. И, как ни удивительно, у него всё ещё стояло. Молодость и ненасытность.       — Я надеюсь, ты понимаешь, что мы не закончили, — добавил Квай-Гон всё тем же хриплым, грубым голосом, в котором ощущалось что-то дикое. — Я собираюсь очень неспешно и обстоятельно выяснять, правда ли тебе нравится быть снизу.        "О, да!" — это была самая длинная мысль, на которую сейчас Оби-Ван был способен. Он почувствовал щекочущее прикосновение к своим ягодицам и понял, что Квай-Гон — уже внутри. На всю длину. А учитывая размеры Квай-Гона (как нечестно: у Оби-Вана не получилось глянуть самому даже мельком. Да что там! Они даже не целовались!) — совсем-пресовсем внутри. Оби-Вану казалось, что он чувствует его в горле. И это было сказочно хорошо.       Квай-Гон по-прежнему удерживал его: Оби-Ван выяснил это, попытавшись двинуться. Рука на затылке, казалось, стала тяжелее, а та, что на бедре — согнулась, перехватывая надёжнее. Квай-Гон склонился ниже, шепча в ухо очаровательные непристойности, входя ещё глубже. Оби-Вану безумно нравилось под этим новым, неописуемо сексуальным рыком слышать затаённую нежность мастера. Он призвал всё спокойствие, что у него оставалось, и умудрился сжать внутренние мышцы, за что был вознаграждён шумным сглатыванием, сбившимся дыханием и передышкой в симфонии блаженства, которую играл на нём мастер.       — Тебе и правда нравится быть снизу, Падаван, — тяжело дыша, промурлыкал Квай-Гон. — Видимо, ты действительно получаешь удовольствие. Но для того, кому нравится быть снизу, — ты изумительно узкий.       — О, Сила… двигайтесь, Мастер, пожалуйста, двигайтесь…       — Когда мы вот так: когда я трахаю тебя или ты — меня, никакого "мастера", Оби-Ван, — Квай-Гон замолчал, затем снова зашептал падавану в ухо, — если, конечно, я этого не прикажу.       Остатки мозга Оби-Вана, казалось, окончательно расплавились. Слова Квай-Гона означали… О, да!        — Угу, — вот и всё, что он смог ответить.       Квай-Гон продолжал горячо шептать, но при этом совершенно не двигался. Чтоб его!       — Назови меня по имени, Оби-Ван.       — Угу.       Имя. Произнести имя. Произнести имя того, кто прямо сейчас до самых яиц вогнал в него свой член.       — Я не стану двигаться, пока ты не заговоришь, Оби-Ван, — продолжал Квай-Гон. Подушечки больших пальцев ласкали нежную кожу за ушами, другие — погрузились Оби-Вану в волосы.       "Скажи". Оби-Ван понимал, что вроде как должен что-то сделать, да что угодно, только бы это невероятное удовольствие продолжалось, усиливалось — хотя он не был уверен, что сможет пережить его, — но язык просто не слушался.       Тогда Квай-Гон начал выходить, очень, очень медленно.       — Нет! — задохнулся Оби-Ван. — Квай-Гон, Квай-Гон, пожалуйста, пожалуйста, двигайся, Квай-Гон…       — Уже лучше, — рыкнул Квай-Гон. Он снова вошёл до конца, издав гортанный стон и вызвав такой же у Оби-Вана: — Ты такой узкий и горячий, Оби-Ван, гораздо лучше, чем я мечтал…       Квай-Гон мечтал о нём? Чувственная, примитивная, коварная сторона Оби-Вана (которая в данный момент, кажется, и без того всем заправляла) торжествовала. Может быть, когда-нибудь (и скоро!) они поделятся своими фантазиями…       Но эту мысль вместе со всеми остальными, что могли бы прийти в голову, сдуло начисто, потому что Квай-Гон немедленно взял жёсткий изнурительный ритм: сильный толчок, медленно назад и заново. Оби-Ван отдался удовольствию и совершенно обмяк (ну, за одним исключением, которое было готово взорваться от радости), целиком подчиняясь своему мастеру, своему возлюбленному. Своему Квай-Гону.       И как же круто это было.       Волна ощущений подхватила Оби-Вана — член мастера в его заднице, мягкая подушка — под собственным, горячие, восхитительные руки Квай-Гона, держащие его так крепко, так нежно — и она несла его, пока новый оргазм не начал разгораться вдоль позвоночника. Оби-Ван снова непристойно захныкал. Он попытался было повернуть голову, укусить себя за руку или хотя бы запихнуть что-нибудь в рот, чтобы замолчать.       — Не надо, — Квай-Гон снова наклонился и, еле переводя дыхание, шептал Оби-Вану на ухо, не прекращая сильно и размеренно двигаться. — Я хочу слышать тебя. Хочу услышать, как ты снова кончишь, Оби-Ван. Как ты кончаешь, когда я тебя трахаю.       — Ох, Сила, — только и смог проскулить Оби-Ван, когда последняя фраза зашвырнула его за грань. И он полетел, паря в облаках ощущений, чувствуя, как движения Квай-Гона становятся короткими и отрывистыми, слыша, как он громко стонет, ловит ртом воздух и всем телом сотрясается в судорогах оргазма. Оби-Ван не смог удержаться и мысленно себя поздравил: "Ты заставил его отпустить тормоза, Кеноби, так держать!" Он чувствовал себя удовлетворённым, как никогда раньше, и тихонечко надеялся, что Квай-Гону хватит самообладания не рухнуть на него, а в частности, на его всё ещё саднящую задницу. Которая, кстати, потом будет ныть гораздо сильнее, но, ситх подери, оно того стоило.       Он повернул голову (шея была одной из немногих частей тела, что ещё слушались его) и увидел своего головокружительно обнажённого, покрытого капельками пота мастера, почти отключившегося на кровати рядом. Волосы Квай-Гона были влажными и спутались, грудь его тяжело поднималась и опускалась, лицо было красным, а сам он улыбался такой улыбкой, которую Оби-Ван определённо раньше ни разу не видел.       Спустя пару мгновений Квай-Гон повернул голову и встретился с ним взглядом:       — Как поживает твоё больное место, Оби-Ван?       — Замечательно, Мастер, Квай-Гон, — Оби-Ван глупо улыбался, ни капли не заботясь, что он там говорит. — Просто замечательно.       — Завтра будет ныть ещё сильнее, — улыбка Квай-Гона была под стать. Он протянул руку и провёл кончиками пальцев по лбу и щеке Оби-Вана.       — Но оно того стоило.       — На самом деле, у тебя будет так болеть, что я сомневаюсь, захочется ли тебе хоть когда-нибудь повторить этот опыт, Падаван.       — Но… Мас…       — А это значит, что тебе придётся быть сверху, Оби-Ван. Пока не заживёт, конечно.       Оби-Ван понял, что так и лежит с открытым ртом. Он закрыл его и просиял.       — На это я, Мастер, Квай-Гон, пожалуй, согласен, — мягко ответил он.       — Хорошо, — Квай-Гон легонько щёлкнул его по носу, пробежался пальцами по губам до ямочки на подбородке. — На что ещё ты согласен, Оби-Ван?       — С вами? На что угодно. Всё, что угодно, — Оби-Ван довольно наблюдал, как от его слов на лице Квай-Гона расцветало непередаваемо милое и чувственное выражение: — Разве что меня так и не поцеловали. Квай-Гон, я правда считаю, что вам, тебе следует меня поцеловать.       В глазах мастера мелькнул ещё один хищный отблеск, и Оби-Ван понял, что он снова попал. Но, Великая Сила, как же ему это нравилось!       — Да, пожалуй, ты прав, Оби-Ван, — и с этими словами Квай-Гон приник к губам Оби-Вана поцелуем, в три секунды превратившимся из ласкового и нежного в горячий и требовательный. Квай-Гон, как оказалось, целовался так же потрясающе, как делал всё остальное, и скоро Оби-Ван не чувствовал ни малейшей боли — её всю выжгло пламенем поцелуев мастера.       За мгновение до того, как он снова потерял голову в любящих руках Квай-Гона, Оби-Ван подумал, что, пожалуй, начнёт поливать гактус — ведь благодаря ему всё и началось. Но затем решил, что лучше держаться подальше, а то вдруг коварная колючка снова захочет на него напасть.