Twenty one days to remember

— Виктория! — громкий голос мамы разнёсся по всему дому, эхом отдаваясь от стен и пробираясь мне в уши. Я приоткрыла глаза и сфокусировала их на белоснежно белом потолке, тяжело вдыхая и выдыхая воздух. Мне хотелось закричать от безысходности что-то глупое и зарыться с головой в одеяло. Я встала с кровати и потёрла глаза. Ну не хочу я ехать в этот лагерь. Разве не понятно? Я ударилась головой об полку, выбирая полотенце, и споткнулась об игрушки младшей сестры, направляясь в душ. За отведённых мне 10 минут я, плотно закрыв за собой дверь в ванную, провела нужные водные процедуры. Мысли, которые приходили в голову, пока я наносила гель для душа на тело, угнетали меня. Я ненавидела лагеря. Мне не нравилось заводить новые знакомства, отправляться чёрт знает куда только для того, чтобы искупаться, питаться противной пищей, вызывающей рвотные рефлексы, и торчать возле костра, напевая глупые песни, вместо того, чтобы зарыться с головой в одеяло и провалиться в царство Морфея. Кому вообще это по душе? Лагерь, в который я еду, делает акцент на изучении иностранных языков. В моём случае этим иностранным языком является испанский, который я презираю до самых костей, но мама, думающая только о моём будущем, плюёт на мои интересы с высокой колокольни. В общем, почему я не удивлена? Она плюёт не только на мои интересы, но и на меня саму. Я обмотала тело полотенцем и, бросив быстрый взгляд на своё отражение в висящее на стене зеркало, вышла из ванной комнаты, направляясь на кухню. В воздухе веяло запахом ароматного капучино и только что приготовившихся сырников. Живот неприятно заныл, и я облизала губы. — Доброе утро, мам, — выдавила я  (утро ведь совсем не доброе) и села за стол. Сегодня будет тяжёлый день, поэтому мне надо хорошо подкрепится и набраться сил.

х х х

— Я буду так скучать по тебе! — заверила мама, крепко обнимая меня. — Тебе понравится в этом детском лагере! При фразе «детский лагерь» мне захотелось лечь на асфальт и засмеяться до слёз и ужасной боли в животе. Нас окружали несколько десятков людей, держащих в руках по несколько сумок и тащащих позади себя огромные чемоданы, которые по весу наравне со мной. Большинство детей и подростков стоят с хмурыми гримасами и выслушивают монологи, содержащие множество нравоучений, своих не менее угрюмых, но в то же время и таких грустных, родителей. — Ты вообще слушаешь меня?! Я с такой злостью закатила глаза, что, возможно, могла увидеть свой чёртов мозг. — Да, бл- Я мгновенно прочистила горло: — Да, мам, я тебя слушаю. — Отлично, — заключила мама и, шмыгнув носом, сказала: — Веди себя хорошо и не позорь нашу семью. Я люблю тебя. — Я люблю тебя, — вздохнула я и обняла маму, когда увидела, как автобус размером с Канаду подъезжает к остановке, вызывая у детишек кипящую бурю эмоций и счастливые возгласы. В тот миг мне, почему-то, стало невыносимо грустно, и желание, раздирающее мою душу с самого гребанного утра, бросить всё и зарыться под одеяло с ноутбуком и открытой вкладкой любимого Netflix'а, с огромной силой запульсировало в голове. — Иди быстрее, Виктория, — цокнула мама и подтолкнула меня к устрашающих размеров автобусу. — Сколько длится смена? — прикрикнула я, хотя моё тело уже давно смешалось с множеством других тел в одной толпе, делая из меня неразличимую букашку. Толпа бурно двигалась к открытым дверям автобуса, гул неприятно отдавался в ушах, и я почувствовала, что скоро либо задохнусь, либо оглохну, либо меня раздавят. Либо всё сразу. — Двадцать один день счастья и веселья! — послышался незнакомый женский голос, и моя челюсть чуть ли не упала на мокрый асфальт. ДВАДЦАТЬ ОДИН ДЕНЬ?! — Давай быстрее. — грубо и довольно-таки громко пробормотал кто-то сзади, и только в тот миг я поняла, что задерживаю толпу перед входом в автобус. Я выдохнула накопившийся в лёгких воздух, перед глазами до сих пор были две огромные цифры «21», вошла в транспорт и села на первое попавшееся в поле зрения свободное место. «Двадцать один день счастья и веселья!», — без остановки и с каждым разом всё громче звучало в моей голове.