Шоколадная симфония

Близились Рождественские каникулы, а Ремусу так и не удалось ничего узнать, словно Блэки прятали абсолютно всё только возле себя. Ни одного упоминания даже в учебниках не встречалось. Ни каталоги, ни энциклопедии, ни даже мемуары не давали почти никакой информации. Они словно копировали друг друга, создавая довольно специфическую картинку. Семья не готовая открываться миру, но при этом весьма известная не только чистокровным магам. Странно это всё. Каждая статья, словно под копирку – родился, женился, помог. Всё. Ничего лишнего. Если про других волшебников можно найти много информации, стоит только захотеть, то Блэки упорно скрывали абсолютно всё. Это начинало злить. Близилось полнолуние и звериное раздражение брало верх над человеческими эмоциями, но Ремус продолжал упорно искать ответы на свои вопросы. Ужасно тошнило. Словно весь мир превратился в одну карусель, постоянно раскачивающуюся и вертящуюся. Желание наконец-то освободиться от кома в горле сводило с ума, но он упорно отказывался выходить, заставляя безобразно хрипеть. В этот раз происходит что-то совсем странное. Ремусу никогда ещё не было настолько больно перед превращением. Он чувствовал, как болят руки, как хочется вцепиться ногтями во что-нибудь, разодрать пыльные страницы книги, вцепиться зубами в столешницу и ни за что не отпускать её. Однако Ремус старался подавить в себе эти безумные желания. Он упрямо кусал губы, порой делая это слишком усердно, чувствовал, как течёт кровь, но не останавливался. Продолжая перелистывать пожелтевшие от старости страницы, весь дрожал. Его бил озноб, но в голове крутилась только одна мысль – не останавливаться! Ни за что! Он должен знать правду, должен понять, что за семья предстанет перед ним через неделю. На всю страницу красивый портрет – статная, но какая-то холодная женщина. Ремус сразу узнал её – это мама Сириуса. Рядом с ней такой же жестокий на вид мужчина в чёрном фраке. Этот рисунок больше походил на старинное фото, которых было очень много дома у родителей. Казалось, что изображения не двигаются совсем, но, только присмотревшись, Ремус заметил, как медленно поднимается и опускается грудь женщины. Даже на портрете она всё делает высокомерно. Подпись внизу гласила: «Орион и Вальбурга Блэк». Ремус едва ли не лёг на книгу, чтобы повнимательнее рассмотреть женщину. Только сейчас он понял, что ошибся, когда думал, что у Вальбурги тёмные волосы. На этом портрете прекрасно видно – они светлые. Но как же так? Ремус готов был поклясться, что видел именно тёмные пряди на перроне. Он просто не мог спутать ничего. На соседней странице красовалась маленькая статейка, в точности повторяющая все предыдущие. Только фото тут было настоящим, а не нарисованной картинкой. Новая волна злости охватила Ремуса. Стало жарко, захотелось выйти и окунуться в озеро, да куда угодно, хоть в фонтан! Сильнее сжал зубы, прокусывая нежную кожу на губах. Слизал кровь, но даже это не помогло. Полнолуние только завтра, а у него уже настолько невыносимое состояние. Укусить! Нужно срочно кого-то укусить! Ремус затуманенным взглядом посмотрел на книгу, на медленно дышащую женщину, на холодную улыбку Ориона. Ему казалось, что эти двое усмехаются. Они смотрели прямо в глаза, не двигаясь. Невыносимо! Ремус почувствовал, как к горлу снова подступил комок, сдавливая голосовые связки, заставляя закашляться. Этого мало, нужно что-то ещё. Он грубо отталкивает от себя книгу, запрокидывает голову, пронзительно воет. Быстро спохватившись, Ремус зажал рот ладонью, забился в самый дальний угол библиотеки, стараясь не замечать обеспокоенных взглядов старшекурсников. Ком растёт, словно хочет разорвать глотку изнутри. Больно, хочется коснуться раздражённых органов, погладить их, сделать хоть что-нибудь. Ремус готов был даже умереть, только бы пытка прекратилась. Он понимал, что не сможет дотянуть до завтрашнего вечера. Это невыносимо, слишком болезненно. По щекам потекли слёзы, но Ремус не мог найти в себе сил даже их вытереть. Они словно прожигали и без того горячую кожу огненной струёй, опаляли, заставляли морщиться от боли. Пол начал уходить из-под ног, зубы напомнили о себе резкой болью. Кусать! Нужно кусать! Ремус по-звериному встал на четвереньки, принюхиваясь. Недалеко сидел какой-то мальчик. Сейчас, ему точно после этого станет легче. По крайней мере, зубы перестанут так нещадно болеть. Внезапно на краю сознания промелькнула неразборчивая мысль. Ремус отвернулся от мальчика. Он не животное, не тварь, он не может этого сделать! Нет! Отчаянно вгрызается острыми зубами в собственную руку. Глотая слёзы и кровь, Ремус жался в тьму. Туда, где его точно никто не увидит. Обжигающая боль, даже кровь кажется бурлящей. Она обжигает горло, не смачивает ком, притаившийся там. Это не то, что нужно! Лёгкий звериный толчок к мальчику за столом, но Ремус отворачивается, зажимает нос руками, пытается не вдыхать манящие запахи. Больно… Всё внутри переворачивается. А Орион и Вальбурга на портрете фальшиво улыбаются. Нет, они усмехаются, злорадствуют, смотрят с каким-то невыносимым высокомерием в глазах. В сердце что-то кольнуло: «А ты не такой, как мы. Жалкое отребье. Низшее звено. Тварь!». Ремус срывается, одним прыжком оказывается возле открытой книги и вгрызается в страницы, жуёт их, кусает, царапает заметно отросшими ногтями. «Да, он такой», – кричит сознание. Настоящая тварь, не человек. Ремус пытается отстраниться, перестать делать такие непотребные вещи, но звериная сущность берёт верх, заставляя продолжать уродовать портрет. Слёзы текут по щекам, нет, не тварь, человек! Но остановиться не получается. Ремус снова отбрасывает книгу подальше, закрывает лицо кровоточащими руками и тихо считает. Медленно сознание снова возвращается, дыхание выравнивается, но в теле всё ещё пульсирует жар. С трудом вытерев лицо шарфом, смотрит вокруг: никого. Все в другой части библиотеки, а мальчик за столом даже не смотрит в его сторону. Как хорошо. Аж от души отлегает. Зверь в душе снова просыпается. Он видит мальчика, чувствует запах мяса и крови, рвётся наружу. Ремус не хочет, прижимает руки к сердцу, тяжело стонет, теряя равновесие. Перед глазами поплыла вся библиотека, превратившись в одно мутное пятно. – Давай, Ремус, вставай! Не надо, не закрывай глаза! Ты можешь, пожалуйста, пойдём! Его с двух сторон подхватывают под руки и куда-то тащат. Уже всё равно, что будет дальше, только бы быстрее всё закончилось. Мутная пелена спадает и Ремус с шумом вдыхает немного солоноватый, пропахший кровью воздух. – Джеймс, к миссис Помфри, быстрее. Питер, не стой, неси что-нибудь. – Что? – Я откуда знаю? Давай, давай, не стой на месте! Ремус чётко видит перед собой лицо Сириуса и ему мерещится гадкая ухмылка Ориона. Каждая чёрточка на лице словно повторяет высокомерный образ. Зверь рвётся наружу, стремясь вцепиться когтями в друга. Зажмурившись, Ремус кусает свои руки, прокусывает губы, но не позволяет себе причинять боль Сириусу. Пахнет кровью и страхом… нет, волнением. – Что ты творишь? – Сириус мягко берёт его ладони, опускает на колени. – Что на тебя нашло? – Кусать, – шепчет Ремус, кусая пересохшие губы. – Хочу кого-то укусить. – Не калечь себя! – лёгкий удар по затылку. – Хочешь кусать – кусай. Ремус широко распахивает глаза, не веря ушам, но Сириус уже протягивает ему руку. Запахло вкусной, сладкой кровью, ком в горле давил, вызывая хриплые стоны. Ремус неуверенно посмотрел в глаза другу, но ему настойчиво протянули руку под самый нос. – Всё равно сегодня не полнолуние, – вздохнул Сириус, – а обратить можно только в то время, и ни в какое другое. Так что, если тебе станет легче, можешь укусить. Ремус нагибается, не хочет, но проводит языком по своим губам, чувствуя скорый обед. Зверь внутри ликует. Неприятно, противно, но осторожно прокусывает бледную кожу, стараясь не сильно её повредить. На хорошо проступивших клыках чувствуется металлический привкус, который едва не срывает крышу. Запах Сириуса, его вкус, неровное дыхание. Ремус понимает, что это адски больно, но его друг молчит, стиснув зубы. Словно ему и не противно совсем. Зверь постепенно насыщается, хотя всё ещё хочет отхватить себе кусок. Он хочет съесть совсем, но Ремус не позволяет ему этого делать. Отстраняется, тяжело дыша. – Тебе лучше? – немного поморщившись, спрашивает Сириус. Ремус ничего не говорит, только кивает и с благодарностью прижимается к нему, вдыхает хорошо ощутимый запах и чувствует тепло, расслабленность во всём теле. Зверь не выходит, он спит, хотя всё ещё жарко. Кажется, что кровь Сириуса холодная, она разжижает комок в горле, заставляет его исчезнуть. – Никогда не думал, что оборотни тоже пьют кровь. Мне всегда казалось, что они едят мясо. Ремус устало кивает, соглашаясь. Да, мясо, но и кровь вместе с ним. А, впрочем, он не знает толком, чего хотят оборотни. Это впервые, когда настолько жгучее желание заставляет накинуться на живого человека. Мадам Помфри прибежала быстро, но её помощь уже не нужна: Ремус вполне спокойно сидел на постели, послушно терпя промывку ран. Женщина только покачала головой. Так хотелось, чтобы она ничего не поняла, но судя по сочувствующему взгляду, кровавые пятна на постели всё же заметила. Села на край кровати, посоветовав Сириусу сменить воду. – Когда в следующий раз за день или два до превращения захочется кусаться – выпьешь это, – она протянула баночку с какой-то кровавой, отвратительной на вид, жижей. – Эта настойка может заменить кровь и мясо на время, пока ты ещё относительно себя контролируешь. Ремус покраснел до кончиков ушей. Как так, неужели мадам Помфри увидела и окровавленную руку Сириуса. Стыд-то такой! Неужели он и в самом деле настоящее чудовище, готовое убивать ради собственной наживы? – Если станет хуже, дай мне знать, ладно? Я поручаю его вам, ребята. Сейчас проблем быть не должно, но на всякий случай. Ремус так и остался сидеть, не смотря на друзей. Питер направился в Большой зал, надеясь стащить оттуда что-то съедобное. Джеймс послушно потопал за мадам Помфри – она должна дать ещё бинты. Ремус готов был отдать всё, чтобы Сириус тоже ушёл, но он сидел перед ним, держал его руку, осторожно её перебинтовывая. На свою собственную рану он совсем не обращал внимания. – Тебе тоже… – Не нужно, пустяки, а вот твои руки полностью в крови, – Сириус быстро прервал слабые попытки сопротивляться. Он действовал быстро, отточенными движениями, словно далеко не первый раз перематывал такие раны. – Скажи, Сириус, я тварь, правда? – С чего ты взял? Ну что за глупость? Нельзя же так себя загонять и ненавидеть. Нормальный человек, такое с каждым может случиться. Нельзя же из-за простой случайности вешать ярлыки. На твоём месте мог оказаться кто угодно. Эти слова не успокоили, они только делали больнее. Мог кто угодно, а оказался он. Жестокая судьба. Безумная ирония. Жалкая пародия на жизнь. И разве так может продолжаться дальше? Почему его нельзя просто избавить от мучений, не давать больше совершать плохих поступков… убить? Нет, Сириус по-настоящему хочет помочь и от этого ещё хуже. – Балда ты, давай вторую руку. Вот увидишь, пройдёт завтра и всё снова будет хорошо. Ты же собираешься ко мне в гости? – Я не уверен, что это хорошая идея. Может, будет лучше, если мы не будем этого делать. Сириус от удивления выпустил руку Ремуса, задумался, даже прищурился, но потом быстро улыбнулся. – Глупость. Ты же хочешь, я вижу. Чего боишься? Моих родителей? – Я о них совсем ничего не знаю, – смущённо прошептал Ремус, – не уверен, что они захотят, чтобы мы общались. – Не бери в голову! Да, они довольно специфичные люди, но всё же не настолько злые, насколько ты их себе представляешь. Не будешь сильно привлекать внимание – забудут о тебе уже через три дня. – А они знают, что я… – Так, Ремус, ты начинаешь говорить полнейшие глупости. Прости, но, наверное, тебе нужно меньше волноваться по этому поводу. Конечно, я никому такие вещи не рассказывал. За кого ты меня принимаешь? Всё будет хорошо, только не переживай и перестань думать о таких вещах, ладно? Наверное, он был прав, не нужно думать о всякой ерунде. Сириус как всегда прав, он просто не может сказать какую-то глупость. Всё решено. Ночь прошла на удивление спокойно, ничего не было, даже жар спал, словно превращения и не будет вовсе. Впервые Ремус позволил себе расслабиться перед таким важным днём. Даже преподаватели, словно зная о его проблеме, сегодня не проявляли к нему никакого интереса. Только профессор Флитвик пытался спросить о каком-то заклинании. Ремус готов был обнять Сириуса прямо здесь. Неужели он настолько легко переносит болезненное превращение из-за укуса? Всё было настолько просто? Как же так? Но едва время приблизилось к вечеру, голова снова начала болеть, словно раскалённый обруч надели на виски. Ремус сопротивлялся, он не хотел, чтобы друзья шли за ним. Лучше в полном одиночестве бродить лесами, чем чувствовать запах крови и мяса, когда проснулось желание. Спрятавшись за высокими деревьями, Ремус рухнул на снег, но ему вовсе не было холодно. Наоборот – хотелось раздеться до неприличного и валяться в сугробах, виляя хвостом, хоть его и не было. До чего же приятно, когда маленькие снежинки касаются разгорячённого лица. И совсем не больно. Только голова приносит неприятные ощущения, но эта такая малость, по сравнению с теми муками, которые он испытывал каждое полнолуние. Ресницы затрепетали, тело послушно скрутилось клубочком, даже не слушая волю Ремуса. Теперь он ничего не может ему приказывать, но почему-то совсем не страшно. Волк хоть и рвётся наружу, но не собирается делать что-то ужасное. Он сыт. Ему больше не нужен укус, по крайней мере, пока что. Ремус с удивлением прислушивался к своему телу, он прекрасно чувствовал, как оно изменяется. Без боли, без страданий. Голову словно чем-то придавило, и через мгновение по телу прошла волна облегчения, но ненадолго. Сквозь череп будто пробиваются уши. Большие хрящи медленно, с каким-то болезненным рвением вырывались наружу. Ремус даже почувствовал, как на тёплую шерсть падает снег. Несмотря на не очень приятные ощущения он не хотел терять сознание, не хотел отдавать своё тело зверю. Если бы только можно было остаться таким же, как и сейчас, запомнить эти сладостные моменты, никогда не позволять себе забыть это превращение, ведь оно такое мягкое. Однако разум постепенно становился мутным, терялись мысли, оставаясь где-то на грани человеческого и животного. Перед глазами медленно начали расплываться картинки, складываясь в довольно странную чёрно-белую окрестность. Деревья стали какими-то громадными, невероятно большими. Волк поднялся, отряхнулся от снега, даже немного растерянно посмотрел на окружающий его пейзаж. Никуда идти не хотелось, а снежинки падали на нос. Постояв так, он вытянул язык, стараясь схватить мокрые белые точечки, мелькающие перед глазами. Приятно. Волк внезапно замахал хвостом, прыгнул в сугроб, нежась в нём. Человеческим мясом совсем не пахнет, а когда его нет – есть и не сильно хочется. К тому же, он только вчера неплохо пообедал. Волк принюхался, но так и не смог уловить запах Сириуса. А так хотелось почувствовать его снова, подойти, уткнуться носом в руки, почему-то они больше всего пахнут. Перед глазами волка замелькала ухмылка. Он недоумённо остановился, не понимая, что происходит. Вокруг никого не было, а этот противный оскал словно летит за ним по пятам. Сразу вспоминается какой-то портрет с женщиной и мужчиной. Волк не знает: кто они, он бросается в снег, пытается ухватить зубами подол несуществующего платья. Медленно сходит с ума, звереет, накидывается на все сугробы, царапает когтями деревья, но никак не может достать этих странных людей с портрета. Нежная белая шерсть цепляется за сучья, рвётся, колючие кустарники раздирают кожу. Белоснежный волк чувствует, что на него со всех сторон нападают, но не видит никого. Громко и жалобно воет, падает на снег, заливая его кровью. Почему так больно? Почему эта женщина преследует его? Она словно обходит его со всех сторон и, уже не скрываясь, смеётся. Волк принюхивается и на мгновение не может решить, что делать. Этот запах так напоминает Сириуса. Скалится – он готов проглотить его целиком, но внезапно к аромату примешивается что-то неприятное, болезненное, режущее нюх, противное. Нет, это не тот запах. В последний раз хватает зубами воздух и обессилено падает на снег. Больно, словно вся кожа покрыта ранами, холодно. Шерсть совсем не греет. Только горячая кровь кое-как согревает лапы. Волк закрывает глаза, покоряется, но не хочет смотреть на женщину. Он хочет уничтожить её, а не смотреть на гадкую усмешку. В голове туман, боль сильной волной захлёстывает его, убивает остатки сознания, загоняет его куда-то в тупик. Почему-то волку показалось, что его гладят по шерсти. Нежно проводя чем-то тёплым, но не лапой, по окровавленным бокам. Он не чувствует когтей, только тепло. Появляется страх, охватывающий остатки сознания. Что это? Волк принюхивается, но не чувствует никакого запаха. Совсем. Словно его просто нет, но такого ведь не может быть.

***

Ремус очнулся на больничной кровати. Он сразу узнал этот потолок, картины и шкафы. Где-то рядом миссис Помфри, но она почему-то не подходит. Ремус поглубже вдыхает, однако голос его не слушается, срывается, становится хриплым, неприятным. Не получается издать ни одного звука. Даже язык не двигается так, как хочется. – Всё нормально? Что-то сегодня очень тяжело прошла ночь, сплошные раны, – мадам Помфри появилась внезапно с ложкой в руках. Ремус так и не понял: где она была. Казалось, что медсестра появилась из-под земли. Она села рядом, жалостливо посмотрела на него, ласково потрепала по макушке. – Твои друзья очень переживают, но я не могу их пустить во время занятий. Им нужно посетить все уроки и только потом вы сможете увидеться. Хотя, зная мистера Поттера и мистера Блэка, я могу сказать, что уже через несколько минут они попытаются прийти сюда. Какое отвратительное поведение. Ничего им нельзя доверить. Ремус опустил голову. Ему было стыдно за друзей, словно он сам собирался сделать нечто подобное. Ужасно. Нужно будет им сказать, чтобы даже не думали о подобном. Только вот ему самому безумно хотелось оказаться рядом, посмотреть им в глаза и поблагодарить. Ремус не знал, за что, но хотел этого до безумия. Однако дверь никто не открывал, словно они и, правда, решили заняться учёбой. Впервые такое следование правилам Ремуса злило. Он желал совсем другого. Внезапно возле его кровати оказались все трое. Даже Питер, не особо любивший прогуливать. – Как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? – Джеймс наклонил голову, с видом врача коснулся его лба, проверяя температуру. – Да, я в порядке. Только шрамов значительно прибавилось, – Ремус не мог скрыть дрожь и радость в голосе. – Спасибо вам! – За что? – Не знаю, просто хочу это сказать. Наверное, я не прав, делая такие заявления, но мне, в самом деле, этого хочется. – Мы рады, что ты вернулся относительно здоровый, – Питер даже сел ближе, чем обычно, словно не боялся его больше. – И пахнешь всё так же приятно! – выпалил Сириус, с подозрением покосившись на Джеймса. Поттер пихнул его в локоть, недовольно надувшись. – Мы все уже поняли, что ты обладаешь отличным нюхом, но не нужно на этом акцентировать внимание. Ремус был рад слышать голоса друзей. Он не знал, почему, но эти шутки и подколки так веселили. Не хотелось их отпускать от себя. Ремус чувствовал, что с ним произошло нечто ужасное, но никак не мог вспомнить – что именно. Странное превращение оставило после себя не совсем приятный след. – Сириус, подожди! – крикнул друзьям вдогонку Ремус, когда они собрались уходить. – Мне нужно с тобой поговорить. – Да? – Я ничего толком не помню, но уверен, что это было чудесно. – Что именно? – Превращение. Я впервые его почувствовал. Это так необычно, когда вырываются уши, когда снег падает на шерсть. Жаль, что я ничего больше толком не помню. – Да, наверное, ты прав. Это действительно приятно. Я бы тоже хотел уши и хвост, как у тебя. – Не говори таких вещей! Это же ужасно! – Ты меня не так понял, но это не важно. Зачем тебе лишний раз переживать за нас. – Сириус, я всегда за вас переживаю. Вы просто не можете сделать ничего хорошего. Это невозможно. Ремус наклонил голову, наблюдая за тем, как его друг медленно подходит к окну и неожиданно раскрывает его. Повеяло холодом, но он ничего не сказал, продолжая смотреть. – Ты уже готов? Через несколько дней мы поедем ко мне домой. Я бы тебе посоветовал хотя бы на время оставить эти глупые изучения. Только себя загоняешь, а всё равно ничего не узнаешь. Ремус аж подскочил на кровати, он не мог поверить своим ушам. Значит, Сириус всё же знает. – Ты это, только не удивляйся сильно, ладно, – Сириус немного помедлил. – Я с радостью расскажу тебе в поезде кое-что, но будь готов ко всему. Моя семья не совсем нормальная и далеко не такая, как принято считать. Только об этом говорить нельзя, но ты ведь никому не расскажешь, правда? Сириус подмигнул и скрылся за дверью, забыв закрыть окно. Ремусу пришлось самостоятельно это делать. Значит, скоро он узнает всё то, что хочет? Или ему доверят лишь то, что посчитает нужным Сириус?