без названия

У него цветочное имя и кошачьи повадки, думает Йоджи, наблюдая за расслабленной фигурой составляющего букет человека. Слишком бледная кожа, придающая всегда какой-то болезненно-отстраненный вид, и волосы, словно темная венозная кровь, не неестественно кричаще красные, как неоновые вывески, а сияющие расплавленными алыми драгоценностями. На него больно смотреть, но Йоджи все равно смотрит. И курит одну за одной. И молчит, отстраненно подмечая виденные множество раз черты. Это не Айя, и не Абиссинец, которых можно тихо ненавидеть за отвратительный характер и совершенно невменяемое поведение, это новый, еще практически неизвестный Кудо Ран Фудзимия. Да, все такой же мрачный и замкнутый, но, может, всему виной больное воображение, в фиолетовых глазах чуть-чуть меньше льда и пустоты, а, отрывистые и скупые раньше движения, теперь приобрели расслабленную плавность. А еще Йоджи не может оторвать взгляда от струящихся по плечам и спине длинных волос. Балинез злится на командира за эту непонятную ему блажь и на самого себя за жуткое, ненормальное, выматывающее желание хоть раз прикоснуться к густым, гладким и мягким на вид прядям. - Йоджи. У него низкий, не очень вяжущийся с хрупкой внешностью, но чувственный голос. Йоджи проклинает этого нового Айю, молчащего намного меньше прежнего. - Да, Ран. Он привыкает называть этого странного человека своим кодовым цветком и никак не может избавиться от ощущения грядущей катастрофы. - Прекрати так много пить. Ты угробишь себя. Это неожиданно. Настолько, что Кудо глупо смотрит, как тонкие пальцы одну за одной опускают в вазу белые орхидеи, и думает, что белый – цвет смерти и чистоты, который так подходит Фудзимии. И молчит, не зная, что сказать. - Йоджи, у тебя изменились глаза. Теперь ему смешно, и он нервно затягивается сигаретой, только чтобы не прокричать прямо в красивое лицо, что это совершенно не его дело. Что, будь он по-прежнему ублюдочным Айей, не отпусти он эти чертовы совершенные волосы, все осталось бы на своих местах. Но у него нет права на такие слова. Поэтому остается молчать, не поднимая покрасневших от долгих бессонных ночей глаз. Ран тихо, раздраженно хмыкает – родной звук из прошлого – и подходит ближе, моментально вызывая приступ неконтролируемой паники. У него неслышная, летящая походка, как у настоящего убийцы. - Выпей чая и поспи немного. Прямо перед Йоджи – спускающиеся до талии беспорядочные пряди и поблескивающая в волосах длинная сережка. И запах, от Фудзимии пахнет чем-то сладким, отвратительно, приторно, какими-то цветами и специями. Кудо ненавидит такие ароматы, но не может заставить себя прекратить жадно, судорожно втягивать воздух, от которого начинает понемногу кружиться голова. Ран не уходит, терпеливо ожидая хоть какой-нибудь озвученной реакции. А Балинез думает, что либо сойдет с ума от боли, либо попросит его заткнуться и уйти как можно дальше. Подавляя иррациональное желание убежать, он с силой выталкивает из себя слова. - Да, Ран, конечно. Но, вопреки ожиданиям, тот не кивает, чтобы уйти с чувством выполненного долга, а улыбается. Совсем немного, краешками блестящих губ, но Кудо хватает и этого, чтобы ощутить себя умершим и попавшим в ад. Он уже хочет через силу сказать что-нибудь дерзко-шутливое, в устоявшейся манере, но его опережают. - Надеюсь, твое состояние улучшится. Фудзимия легко, едва касаясь, дотрагивается до плеча, наконец, двинувшись с места личного пространства Йоджи, и – нечаянно, но от этого совсем не легче – задевает волосами. Чувство такое, будто его хлестнули раскаленной проволокой, очень больно, и это достаточная причина для того, чтобы резко схватить кровавую прядь, с силой потянув на себя, и тихо, срывающимся от безнадежности и отчаяния, голосом прошептать: - Если я все сделаю, ты соизволишь оставить меня в покое, Ран? На взгляд Кудо, ему очень идет ошарашенное лицо, злой румянец и большие, потемневшие глаза. - Отпусти меня, чертов псих! Теперь можно смеяться, глядя, как яростно шипящий, растрепанный Фудзимия, вырвавшись, поспешно уходит прочь. Йоджи, согнувшись, давится нервным смехом, и думает, что у Рана действительно кошачьи повадки, и что он так и не запомнил, каким же было долгожданное ощущение его длинных волос в руке.