без названия

Раньше Йоджи никогда бы не подумал, что голос одного единственного человека может провоцировать столько ассоциаций. В их первую встречу от низкого тембра веет колючим февральским ветром, заставляя зябко передергивать плечами. Если закрыть глаза, невозможно и представить, что короткие односложные фразы, по-зимнему стылые, предрассветные, произносит обладатель такой экзотичной внешности. Через враз переставшие быть бесцветными месяцы на место экзотики приходит обыкновенное слово «прекрасный». Слушая, как в разгар миссии в наушнике звучит отрывистый, но чуть присыпанный беспокойством, словно опавшей листвой, вопрос, Йоджи закрывает глаза и думает, что именно так звучала бы осень. Он старается разговорить его везде и всюду и, как драгоценные камни, собирает оттенки голоса. Вот Ран подробно консультирует молодую девушку о сортах орхидей и сам звучит так, будто создан из бархатных ароматных лепестков. Вот в очередной раз просит Кена вытирать стол после завтрака, и его раздражение, как горький шоколад, тает на языке. Убивая врагов в исступленной ярости, шипя, как дикий кот, он выплевывает свое «умри» со вкусом жгучей, хуже красного перца, ненависти. В полумраке бара он задумчиво скользит пальцами по стенкам бокала и, не глядя на Йоджи, тихо рассказывает о своем детстве. А блондину кажется, что его убаюкивает на прохладных волнах бескрайнее спокойное море. Спустя часы, он держит лидера за руку, помогая не упасть, и не верит своим ушам, когда звонкий смех озаряет своим светом весеннего заката мглу ночных улиц. Теперь его голос искрит всей палитрой цветов и оттенков, пахнет, словно сотни индийских благовоний, пьянит больше, чем самый крепкий алкоголь, и Йоджи, оглушенный, одурманенный, понимает, что позади остались три времени года, так подходящие командиру. Когда Ран с нетрезвыми смешками называет его другом, падая спиной на кровать, его совсем немного хриплый голос заставляет, будто воочию, видеть, как на горизонте встает опаляющее летнее солнце. Йоджи всегда плохо переносит жару, замедляющую течение мыслей. Поэтому единственным осознанием остается то, что срывающийся, полный паники и льющегося через край желания, сбивчего шепчущий между жадными поцелуями что-то о нарушении всех правил, голос вдруг стал ассоциироваться только с одним, давно забытым словом. «Любовь».