без названия

Айя очень чувствителен к внешним раздражителям, особенно к запахам. Его чуткое обоняние позволяет различать цветы, не ошибаться в выборе специй и определять время смерти с небольшой погрешностью. Он запоминает людей не по лицам и голосам, а по еле уловимым ароматам. Абсолютно кошачья привычка, сказал когда-то давно Кикё. Больничный запах лекарств и хлорки теперь никогда не покинет уже живую и здоровую сестру, раньше пахнущую маминой косметикой и сладкой сдобой. Оми всегда пахнет жвачкой, мятным шампунем и почему-то проводами. Айя не знает, как пахнут провода, но уверен, что именно так. Черничное мороженое, свежескошенная трава и раскаленный асфальт рисуют в голове образ Кена. Появление Мэнкс приносит с собой тяжелый аромат белого мускуса и легкий шлейф малиновой красной помады. Сотни самых разных устоявшихся сочетаний хранит память по привычке. И лишь запах одного человека никак не раскладывается на неизменные составляющие. По утрам к сигаретному дыму обязательно примешивается кофе с корицей, днем это мед и тертый имбирь с черным чаем, вечером – сандаловый гель для душа, миндаль и снова кофе, ночью он пахнет нетрезвым городом, опасностью, терпким потом и кровью. Айя вновь и вновь, чувствуя себя наркоманом, с маниакальной упертостью анализирует его запах. Он знает, как пахнет его одежда, парфюм, любимая еда, сигареты, в конце концов. Все это вместе просто ошеломляет и сбивает с ног своей необычностью. Айя отказывается признавать, что буквально подсел на его запах с первой же встречи. Айя отказывается называть это иначе, как интересом. Потому что Йоджи – его друг, коллега, напарник, мужчина, знатный любитель женщин и шизофреник - никак не может вызывать никаких других чувств. Так говорит себе дрожащий Айя, когда в душе, все еще пахнущем узнаваемым лимонным шампунем, шум воды заглушает его вымученные стоны. «Я не мог влюбиться в него из-за запаха.» Именно это обессилено шепчут искусанные губы, пока рука быстро и почти жестко сжимает член. А в открытое окно пробирается дым знакомых сигарет. А днем он улыбается Йоджи, спокойно говорит с ним также, как с Кеном и Оми, даже позволяет беззлобные шутки на тему длинных волос. И лишь еле заметно втягивает носом воздух, когда Балинез подходит слишком близко, моля небеса только о том, чтобы он не догадался. Но Йоджи Кудо не зря был детективом, и, конечно же, он догадывается. - Ран, ты ведь не куришь, зачем тебе сигареты? - Разве тебе подходит мой шампунь? - Моя рубашка тебе не великовата? Эти и еще десяток подобных вопросов кидают Айю в холодный пот. Он обещает себе остановиться, но, словно за дозой, гонится за запахом, так сводящим его с ума. «Я не влюблен в тебя!» - хочет плюнуть ему прямо в красивое лицо одним поздним вечером Фудзимия, когда Йоджи прижимает его к стене, оглушая запахом абсента и цитрусовых. Вместо этого он только судорожно хватает воздух пересохшим ртом и задыхается-задыхается-задыхается. От того, насколько Кудо выше, какие горячие у него руки, сжимающие плечи, как медово-миндальные мягкие волосы почти касаются пылающего лица, каким низким голосом он говорит. Айя силится уловить ускользающий смысл фраз, но понимает только отдельные слова. - Объясни мне…уже давно…имею право…хочешь. Он хочет уйти, молча закрыться в спасительной тишине своей комнаты, где не будет ничего, кроме аромата цветов, хочет поднять руки и оттолкнуть. Но не делает ничего, кроме одного шага навстречу. Шага, длиной в бесконечность ночей его безумия. И тогда Айю накрывает с головой. Ведь просто запах Йоджи в сотни раз отличается от запаха Йоджи, целующего его. Он цепляется за сильные руки и стонет ему в рот. Спине больно от того, как снова его толкают к стенке, больно шее от жадных укусов, больно волосам, неосторожно зажатым в смуглых пальцах, швы на рубашке больно впиваются в нежную кожу, когда рычащий Балинез буквально сдирает ее с плеч. Но вся эта боль ощущается смутно, как под слабой анестезией, как под ударной дозой кокаина или экстази. Он трется об его бедра и согласен сейчас быть и психом, и наркоманом, и кем угодно, только бы происходящее не оказалось очередным жарким сном воспаленного сознания. - Я влюблен в тебя, – срывающимся шепотом выдыхает Айя, запрокидывая голову. Отрицать больше не имеет смысла, потому что через энное количество мгновений он находит себя на коленях перед Кудо. Дрожащими руками пытаясь расстегнуть молнию на джинсах, он уверен только в том, что никого так не хотел никогда в жизни. Йоджи все время что-то неразборчиво говорит хриплым, полным потребности голосом, но когда Айя медленно обхватывает губами его член, из всех слов остается только цветочное имя. Балинез гладит алые волосы, и Фудзимия практически мурлычет, несмотря на ломоту в челюсти и абсолютно невозможность удержать бедра Йоджи, проникающего ему в самое горло. Он вдыхает этот новый, уносящий за грань запах и теряет свой разум в том, как стонет Йоджи, как дрожит, сжимая длинные пряди, как не перестает смотреть сверху вниз почерневшими глазами. В момент, когда мир грозится расколоться на мириады сверхновых, Кудо пытается оторвать его от себя. Но Айя, возбужденный и отчаянный, отстраняется только затем, чтобы прошептать припухшими губами: - Кончи мне в рот, Йоджи.. Он всхлипывает, глотая, и думает, что это было самым правильным поступком за все прошедшие месяцы. И что крики Балинеза наверняка разбудили остальных. Утром спящий Йоджи собственнически обнимает тонкую талию. От него теперь пахнет не только сигаретами, медом и корицей. К знакомым ароматам добавился шлейф из белых орхидей, зеленого чая, вишни и первого снега. Удивленный Айя, всегда очень чувствительный к внешним раздражителям, наконец-то понимает, в каком составе запах Кудо становится самым правильным. И что он перепутал причину со следствием. Вдыхая еле уловимый букет цитрусовых он понимает, что влюбился в запах из-за Йоджи.