Мой кислород

У Ким Кибома есть несколько стадий опьянения, которые известны, несомненно, любому, кто имел счастье хоть раз лицезреть каждую из них. Он в принципе человек сложный, с быстро меняющимся настроением и стилем в одежде, поэтому совершенно не удивительно, что придерживаться какой-то одной линии поведения в любом случае слишком скучно и пресно для него. Ки не считает нужным ограничивать себя рамками и строгим контролем и открыто, наголо показывает эмоции всему миру. Если к горлу подступают душащие слезы, он плачет навзрыд, рыдает, как ребенок, всхлипывая в микрофон или в плечо того, кто быстрее подойдет успокоить. Когда смех щекочет где-то в носу, пусть даже от самой нелепой шутки в мире, Дива будет хохотать во всю глотку, падать со стула, размахивать руками и громко комментировать все ощущения. Скрывать недовольство, будь то испорченное от сломанного ногтя настроение или лажающий звук новых микрофонов, также не в его правилах. Кибом прожигает тяжелым взглядом, хмурится, дует губы, закатывает подкрашенные глаза, нервно постукивает ногой, складывает руки на груди и прямо, как скорый поезд, высказывает все и всем в не самой уважительной манере. Напивается всемогущий столь же от души, как и делает все остальное. Ким Джонхён может рассказать и даже показать в лицах все то, что эксцентричный одногруппник вытворяет в зависимости от крепости напитка. Сам-то Блинг алкоголь не переносит категорически, искренне себе сочувствуя. Одна стопка чего угодно в минуту провоцирует нечеткость окружающих предметов, плохую координацию движений, увеличение и без того высокой скорости речи и вдобавок бонусом покрасневшее лицо. Что, впрочем, не освобождает его от роли собутыльника-зрителя в те нечастые дни, когда все могут расслабиться дома и уже совсем как взрослые пропустить пару стаканчиков. Опрокинув в себя первые и последние пятьдесят грамм хорошего дорогого виски и неизменно поморщившись, он становится наблюдателем. В полумраке их уютной гостиной повисает редкая атмосфера легкого отдыха, даже эйфории от проделанной работы, когда можно с наслаждением вытянуть ноги, зарываясь босыми ступнями в длинный ворс ковра, и лениво обводить взглядом чуть поплывшее пространство. Нетрезвый Онью по обыкновению зацикливается на какой-то мысли или действии и начинает с некой маниакальной настойчивостью делать самые нелепые вещи, например по несколько раз открывать и закрывать крышку потрепанного жизнью лэптопа, бормоча себе под нос нечто лишенное всякого смысла. Джонхён закатывает глаза и пытается уловить нить рассуждений изрядно пьяного Мино, который с жаром доказывает сонному Тэмину свою точку зрения. Маннэ очевидно все равно, и он явно не понимает и половины сказанного, а просто блуждает расфокусированным мутным взглядом по лицу собеседника и облизывает губы, улыбаясь и изредка кивая. Блинг хмыкает и точно знает, чем закончится этот вечер по крайней мере для младших, и что ему опять придется меняться комнатами с вечно неудовлетворенным рэпером, да еще и слушать задушенные крики и стоны Тэмина до самого утра. Он словно воочию видит, как сильная широкая ладонь Мино зажимает ему рот, и напряженный низкий голос просит быть потише. А потом утром они оба как ни в чем не бывало смеются за завтраком, обсуждают девочек, и рэпер заботливо вытирает с нежной щеки танцора хлебные крошки. От водоворота мыслей отвлекает мелодичный смех и неожиданная тяжесть на плече. Кибом хохочет, прикрывая рот и тыкая пальцем в залипающего лидера, и буквально падает на Джонга. Началось, думает тот, откидывая голову на диван. Дива чуть ли не на ультразвуке истерит прямо в левое ухо, успевая заливать в себя виски с пугающей скоростью, и несет какой-то несусветный бред, перескакивая с темы на тему и совершенно не нуждаясь в благодарных слушателях. Блингу слушать и не надо, он смотрит. На этой стадии он пассивный зритель и по совместительству подставка для уже не способного сидеть ровно Ки. У которого улыбка такая женственная, что не у каждой девушки бывает, и это как-то даже неловко, разглядывать ее столь пристально. Он вспоминает те немногие вечера, когда возлияния Кибома удается пресечь на этом моменте. Тогда все медленно расходятся по комнатам, а всемогущий восседает на диване с только что сделанной нетвердыми руками укладкой и с чашкой вишен на коленях, кокетливо сложив шикарные ноги. И говорит быстро и сплошным потоком, рассеяно поглаживая жесткие волосы сидящего у его ног Джонга. В эти минуты Блинг особенно отчетливо понимает, насколько сильно увяз в нем. Смотрит снизу вверх, преданно и с ноткой обреченности, как большой пес, ловит бледные руки и прижимается к ним пылающим лицом. - Боже, я не могу без тебя, - шепчет Джонхён, зная, что не будет услышан за громкой возмущенной речью по поводу нового стаффа, прерываемой только хихиканием и высоким «Щекотно!», когда душащий нервные слезы главный вокалист отчаянно целует тонкие пальцы. Сейчас он чувствует тепло прижимающегося к нему парня, тепло от алкоголя, тепло от неровного пламени нескольких свечей, тепло в груди от уже засыпающего на скрещенных руках Джинки, тепло, перерастающее в жар от того, как Мино жадно шарит раскрытыми ладонями под задранной на животе безразмерной футболкой Тэмина, и его глаза ощупывают тонкое тело не менее собственнически. Им некого стесняться, слишком много пережито, прожито и сделано плечом к плечу, поэтому кроме тягучего тепла Блинг не чувствует ничего. Уже рыдающий от беспричинного смеха Кибом вдруг затихает и смотрит на пошло приоткрытый рот маннэ, потом на его худую руку в черных волосах, потом на пустую бутылку. - Открывай, - чуть ли не повелевает он, - мне скучно. Джонг с понимающей улыбкой наполняет подставленный стакан, пристально следит, как двигается горло дивы, как он прикрывает подернутые пьяной дымкой глаза и облизывает губы. Комнату наполняет неуловимый запах опасности, на который сложно не реагировать. Он знает, что все не может закончиться одной стадией легкого веселья, но тем не менее предлагает остановиться и пойти спать. - Нет, - капризно тянет трясущий головой Ки, - я хочу еще! Смотри, Тэмин совсем как девчонка. Тэмин-а, я тебя разве такому учил? Он манерно растягивает гласные, с неодобрением и каким-то нездоровым интересом наблюдая, как младший неосознанно разводит длинные ноги и хнычет в рот уже совсем невменяемого Мино, оттягивающего вниз нарощенные медовые волосы. - Маленькая шлюшка, - в голосе Кибома явно слышится гордое материнское одобрение, и Джонхёну невыносимо хочется уложить спать лидера и последовать его примеру, покинув этот сумасшедший дом. Но дива и лучший друг в одном хорошеньком лице практически сидит на его коленях, жарко дышит в шею, а от его волос приторно пахнет клубникой, поэтому сила воли с треском проигрывает. Все, на что он способен теперь, это вновь и вновь тщетно искать причины своей нездоровой зависимости. Ки не божественно красив. Обаятелен, ярок, но никак не красив. Однако тот факт, что этот человек сделал себя сам, изменился практически до неузнаваемости за эти годы, став своим собственным произведением искусства, до сих пор вызывает нечто, сродни благоговейному трепету. И цена титула «всемогущий» известна Блингу как никому другому. Ки совершенно не легок в общении. Может поддержать беседу или любую безумную идею, может вежливо слушать или интересно рассказывать, но его настроение меняется настолько быстро, что не всегда удается уловить его и не попасть под горячую руку. Джонхён нервно смеется, понимая, что только обладатель настолько глобально отвратительного характера мог обуздать его самого. Еще со времен трейни их дружба-борьба-привязанность стала терять свое первоначальное значение дружбы. Жизнь и работа под одной крышей сплавляют связь до катастрофического уровня плотности. Многочисленные девушки, бытовые и более крупные ссоры, когда от яростных криков на ушах стоит все общежитие, нормальная усталость друг от друга и от всего в целом, друзья из разных компаний и банальная противоположность личностей – ничто не может ее ослабить. Девушки приходят и уходят, ссоры, даже самые затяжные, заканчиваются шмыгающим носом Ки у дверей чужой спальни или неловкими извинениями Блинга, после нескольких дней порознь начинает ломать, а счета за телефон растут, как на дрожжах. Они настолько хорошо понимают друг друга, что через пару лет Джонхёну становится жутко. Становится страшно, ведь короткие романы один за другим рушатся в миг, когда он предпочитает сводить в кино и по магазинам Кибома, а не очередную пассию. Становится тошно от самого себя, с показным отвращением отчитывающего диву за излишнюю любовь к женским танцам, косметике и розовому. Тогда как у самого в глазах темнеет от него, в меру накрашенного и двигающегося так, что встало бы и у мертвого, от него в этих чертовых обтягивающих округлые бедра штанах, с этой соблазнительной фирменной улыбкой и с розовым, мать его, блеском на капризных губах. Не то чтобы в их среде ненормально хотеть парней, друзей и спокойно снимать напряжение с тем, с кем комфортно и хорошо. Но осквернять этим и без того непростые взаимоотношения не хочется до последнего. Последнее наступает во время фотосессии к Juliet, когда Ки с веселым смехом открывает рот и выпускает в него струю из игрушечного яркого водяного пистолета. Джонхён в трансе смотрит на бьющую прямо на язык воду, и его нехило шибает в мозг и вдоль позвоночника. После этого все катится к чертям, а к уже известным стадиям опьянения однажды добавляется еще одна. - Идем, идем скорее! – упрямо пытающийся встать Кибом настойчиво тянет его за руку, в другой каким-то чудом удерживая наполовину пустую бутылку виски. Блинг вздыхает, тяжело, глубоко, как перед погружением в морскую глубину, понимая, что отказываться совершенно бесполезно, и залпом выпивает почти полный стакан друга. Лед неприятно холодит и сводит зубы, в глазах моментально плывет еще сильнее, и он осторожно поднимается, удерживая за тонкую, это просто невозможно, насколько тонкую, талию гораздо менее устойчивого диву. - Мы продолжаем без вас, - неизвестно кому заявляет пошатывающийся Ки, учитывая, что Онью давно видит не первый сон, а полураздетые младшие явно обращают внимание только друг на друга. За закрытыми дверями спальни фиолетовый уютный полумрак с запахом туалетной воды Тэмина. Кибом кое-как поворачивает ключ в замке и сует в руки Джонхёна камеру для профессиональной фото съемки. - Сегодня мы сделаем лучшие фото, - самодовольно шепчет блондин, сверкая улыбкой для первого кадра, и, недолго думая, стягивает с себя одежду. Совсем не сексуально и далеко не впервые, но руки, держащие дорогущую зеркалку, начинает мелко потряхивать. Джонг, прекрасно осведомленный о правилах игры, делает снимки один за другим. Он старается запечатлеть все. Вот дива откидывает на пол дизайнерскую футболку из чьей-то там последней коллекции, вот неловко вытряхивает себя из широких шорт-галифэ, снимает один за другим кольца и браслеты, сосредоточенно складывая их в одну цветастую кучку на столе и, оставшись только в лаконично черных боксерах, наконец смотрит прямо в камеру. И даже мимо – в самую душу, в мозг, в сердце. - Покажи мне секс, детка, - с трудом включает профессионала Блинг, и Ки скользит на кровать. Не идет, не садится, не ложится, не заваливается, а именно скользит с потрясающей для такого уровня опьянения кошачьей грацией. Он далеко не статичен, в отличие от многих моделей даже самого высокого класса. Не задерживаясь надолго ни в одном положении, он перетекает из одной позы в другую. И да, конечно он показывает то, что велено. Запрокидывает голову, лежа на спине и скрестив стройные ноги, раздвигает колени, немыслимо гнет спину, извивается так, будто его уже имеют. Он улыбается, не забывает о самых выигрышных ракурсах лица, облизывает свои пальцы, сжимая кремовое легкое покрывало, и весь отдается съемке. - Да, вот так, расслабь скулы, малыш, - бормочет Джонхён, как хищник, кружа вокруг кровати и до боли в пальцах сжимая камеру. Как всегда в такие моменты он думает, что узнай руководство об этих снимках, разразится просто небывалый скандал. Но ему откровенно все равно, потому что Кибом стоит на коленях, опираясь на локти и глядя через плечо в большое зеркало за спиной Блинга. - Я ведь красивый? – тягуче сладко поет он – ты будешь любить меня с любой прической, правда? – у него в миндалевидных глазах чертовская хитринка и исключительное довольство собой, и еще какой-то немыслимый, неподдающийся расшифровке сплав эмоций. Джонг уже собирается спросить, когда это успел признаться в любви и в каком состоянии находился в тот сакральный момент, как вдруг дива вытягивается на покрывале и, не сводя взгляда со своего отражения, скользит узкой ладонью вниз по плоскому животу. Камера рискует полететь на пол, Джонхёна мажет и ведет, его ломает, выкручивает и выламывает. - Ки, хватит… - но хрип пересохшего горла перекрывает протяжный и откровенно долгий стон. Кибом сжимает свой член, чуть ли не вставая на лопатки и поджимая пальцы на ногах. Это убивает напрочь и лопает пузырьки с газообразным афродизиаком где-то в районе солнечного сплетения. Блинг, снедаемый потребностью, тянется одной рукой к взмокшей напряженной шее, но своенравный блондин больно бьет по пальцам и шипит сквозь стиснутые зубы. - Кто разрешал тебе..аах..трогать? Съемка еще не окончена. – он блядски ухмыляется и ласкает себя резче, закатывая глаза. - Не будь сукой, Кибом. – почти молит сидящий в ничтожном метре от него, такого развратного и доступного, дрожащий Джонхён, но все же из последних сил направляет камеру прямо на искаженное наслаждением лицо. Быстро порозовевшая бледная кожа, капельки пота на висках и над влажно блестящей губой, подрагивающие короткие ресницы – все это будет запечатлено навсегда, будет остановлено во времени, как истинная красота несовершенства. Блингу серьезно кажется, что джинсы сейчас просто лопнут, а из ушей повалит пар. Ки скользит по члену, и он фотографирует напрягшиеся вены на изящном запястье, Ки сжимает другой рукой маленькие соски, и прозрачный лак на ногтях бликует в тусклом свете. - Пожалуйста, Ки, я сдохну сейчас. – ему жарко, он в полубреду, в полубессознательном состоянии наклоняется, вдыхая знакомый запах, и, не выпуская из взмокших рук камеру, накрывает ртом напряженную плоть. Дива кричит высоко и на одной ноте, вцепляется в темные волосы в бессильной попытке оттолкнуть, но только тянет на себя, поднимая бедра, и даже в таком состоянии кидает невменяемый потемневший взгляд в направленный на него объектив. Кибом беспрерывно стонет, зовет его по имени и эгоистично трахает в самую глотку, заботясь сейчас только о себе. Но Джонхёну достаточно, даже слишком много сразу, в висках шумит кровь и, кажется, алкоголь тоже, он сжимает губы и в какой-то ненормальной эйфории портит новые джинсы, не прикасаясь к себе и из-за резко нахлынувшего оргазма даже не замечая, куда и когда кончает Ки. Только рука на автомате последний раз делает снимок. Через несколько наполненных медленно приходящим пониманием минут Джонхён пытается стереть с лица сперму и несколько слезинок и чувствует себя упавшим на самое дно своей зависимости. И ему чертовски наплевать, ведь чудом еще не протрезвевший дива льнет к его боку и прерывисто вздыхает. - Открыть окно? Тебе дышать нечем, - шепчет Блинг, смело целуя высокие скулы. - Не нужно, - голос блондина сорван напрочь, и за это ему точно влетит, - ты мой кислород. Джонхён только улыбается и закрывает глаза. У Ким Кибома есть несколько стадий опьянения, которые известны, несомненно, любому. Но только последняя принадлежит исключительно одному человеку. Как и весь всемогущий Ки.