Проклятье холодных ночей

Когда она уходит, вместе с ней уходят тепло и покой. Он понимает это, когда, проснувшись, видит, что за ночь успел полностью закутаться в одеяло. Высвободив из кокона руку, Блейн берет с тумбочки мобильный и недовольно замечает, что, проворочавшись полночи и уснув только под утро, пропустил два звонка. Номера незнакомы. Блейн тихо ругается и отбрасывает телефон на вторую, пустую, половину кровати. Из раскрытого настежь окна дует морозный воздух, предвестник первого снега. Застегивая рубашку, Блейн отрешенно смотрит на улицу: на кишащих там муравьев, спешащих от дома до работы и обратно, на беспорядочно припаркованные машины и навязчивую рекламу на стенах высоток. Крохотные пуговички на рубашке попадают в отведенные под них прорези, одна за одной, одна за одной. Блейну кажется, что он единственный, кто выбивается из системы. Раньше он этим гордился, но теперь осталась только пустота. Она проглатывает, засасывает и, нежно прокусывая артерии, обводя языком выступающие кости, пережевывает. Блейн уже там, в этой беспроглядной тьме, разрывающей на части душу. Блейн чувствует себя паршивее некуда, но при этом он и сам не может разобраться, что не так. Механически одевается, укладывает волосы, садится в машину. Признаться кому, что его бортанула дамочка с характером — поднимут на смех. Вот только признаваться некому, да и незачем. За собой Блейн никогда не замечал особенной любви к чему-то или кому-то. Дед не в счет. Курт Кобейн тоже. Нервно барабаня подушечками пальцев по рулю в ожидании зеленого сигнала светофора, Блейн все пытается сформулировать то странное чувство, которое поработило его на прошлой неделе, а на этой воткнуло нож в сердце по самую рукоять. Фигурально выражаясь. «Сука Пейтон», — думает он, выстукивая ритм. Его, Блейна ДеБирса, женщины еще не бросали. Не приходило им это в голову. Обычно бросал он, не думая долго и не подбирая слов. Чаще всего и не сообщая вовсе. Просто исчезал, полностью обрывая всякие контакты. В крайнем случае, присылал трогательную открытку, где высокой поэзией Байрона объяснял, что встреча была ошибкой. С Пейтон все было не так. Ритм напоминает о песне. Блейн, покопавшись в бардачке, находит диск «Scorpions» и, не глядя, запускает, выбрав нужную композицию. «Сука Пейтон», — вновь думает он, но без прежнего энтузиазма. Клаус Майне печально поет про любовь и холодные ночи. Этого еще только не хватало! Когда ты ушла, Осталась пустота. Блейн резко выворачивает руль — какой-то козел без прав и чувства самосохранения попытался перестроиться. Машину встряхивает, и, перед тем, как почувствовать удар и погрузиться в беспроглядный мрак, он слышит: Когда ты ушла, Мир перестал быть прежним. *** Первое, что видит Блейн, очнувшись, — это серый потолок со слишком яркими флуоресцентными лампами. Повернув голову и скосив глаза правее, — пустой патологоанатомический стол. Значит, морг. Просто превосходно. Он пытается сесть, но что-то прочно удерживает его в горизонтальном положении. Прижав подбородок к груди, Блейн видит, что от запястий и обоих плеч, щиколоток и бедер вниз к, очевидно, ножкам стола, тянутся эластичные белые бинты. — Оливия! — требовательно зовет он, и голос гулко звучит под потолком. — Гулливер проснулся! Ответа нет, но Блейн слышит чьи-то уверенные шаги совсем рядом. Некто не спешит приближаться, оставаясь на позиции стороннего наблюдателя. Положение совершенно не двусмысленное, и Блейн чувствует, как откуда-то из живота вверх поднимается волна паники. Он крутит головой, пытаясь рассмотреть хоть что-то, помимо потолка, ламп и стола в полуметре, но глаз улавливает только бесформенные тени да лежащие на столе в отдалении неприятно поблескивающие хирургические инструменты. Принюхавшись, Блейн различает, среди привычных запахов морга — спирта, формалина, гнили, — цветочный аромат женских духов. Слишком знакомых женских духов. — Пейтон? — шепчет Блейн едва слышно. По телу, от спины и вверх по шее, по щекам, ползут мурашки. Он пытается вывернуться, пытается проверить свою догадку, извиваясь, как червь на крючке рыболова. — Пейтон, милая, я не опасен. — Я не верю словам убийц, — жестко произносит появляющаяся в поле его зрения девушка. Длинные волосы Пейтон собрала в пучок, открыв высокую красивую шею, и Блейн не может не смотреть на нее, на пухлые чувственные губы, кривящиеся сейчас в усмешке. На Пейтон надет белый медицинский халат, на руках — медицинские латексные перчатки. — Детка, но мы оба отлично провели время, — пытается подобрать слова Блейн. — Я тоже не ждал, что ты поменяешь статус в фэйсбуке на мою фотографию со словами восхищения и «только благодаря его ценным сведениям мы поймали Босса». — Если ты пытаешься сказать, что мы оба использовали друг друга, спорить не буду. Пейтон наклоняется ниже, и между ее лицом и лицом Блейна считанные дюймы. Он чувствует ее теплое дыхание на своей коже и видит ледяную ярость, искажающую черты. В карих глазах плещется голод. Блейн, не моргая, всматривается в них, словно в ту самую тьму, которая пожирает его изнутри, и Пейтон наклоняется еще ниже, жадно целуя своего пленника. Блейн приподнимает голову, отвечая, сплетая языки в неистовом танце и чувствуя, как что-то внутри него будто взрывается, получая, наконец, разрядку. Но все оканчивается так же внезапно, как и начинается. Пейтон отстраняется, хищно улыбаясь распухшими от поцелуев губами, и в ее руках Блейн видит шприц. — Детка, ты ведь не станешь им пользоваться? — Хочешь, чтобы я вскрыла твой череп без анестезии? — вопросом на вопрос переспрашивает Пейтон, и Блейну становится не до шуток. — Я как-то читала один из журналов Лив. Ты в курсе, кстати, что трепанацию использовали еще в неолите? Возжигали травки, пациент впадал в беспамятство, видел галлюцинации…, а потом просыпался с дыркой в голове. Если просыпался. — Раз уж мы заговорили о твоей милой подруге, то, может, ты ее позовешь? — Блейн облизывает вмиг пересохшие губы. Если Пейтон уйдет, можно попытаться перевернуть стол, а потом, по-черепашьи, подползти к столу со скальпелями, подобрать один, разрезать путы. Если Пейтон уйдет. — Мы тут одни, милый.  Отложив шприц, Пейтон расстегивает запонки на рукаве рубашки Блейна и поднимает ткань выше, оголяя белую кожу с выделяющимися на ней голубыми венами. Отвернувшись за спиртом и ватным тампоном, Пейтон напевает какую-то до боли знакомую песню, и Блейн чуть не кричит от ужаса, когда узнает слова. Когда ты ушел, Осталось кровоточащее сердце. Когда ты ушел, Я больше не та, кем была. — Ночи холодны, — словно пароль, шепчет Блейн. — Эти холодные, холодные ночи. — Ты сам виноват! — Пейтон поворачивается к нему, сжимая в пальцах вату. — Ты не мог один раз побыть честным человеком?! — Когда мы встретились, милая, ты прекрасно знала, что я нечестен. — Я не знала, насколько! Ты ведь как-то забыл упомянуть, что превратил мою лучшую подругу в зомби, чуть не убил ее жениха и моего друга, убил ее парня и еще десятки человек! Маленькое упущение, не находишь? — Сначала в этом не было нужды. А потом уже как-то не сложилось. Не к месту, знаешь ли, — с сарказмом выплевывает Блейн. — «Мисс Чарльз, я готов сотрудничать, но ознакомьтесь для начала с моим резюме и списком жертв». Ты так себе это представляешь? Или, к примеру, выходишь ты из душа, вся такая чистенькая и мягонькая, а я тебя жестко обламываю своим признанием. Так, что ли? — Не знаю. Нашел бы момент, — зло отвечает Пейтон сквозь зубы и слишком усердно, рваными движениями протирает кожу для инъекции. Блейн, смотря в потолок, морщится, чувствуя быстрые касания ваты, смоченной в прохладном спирте. — Что ты хочешь теперь? — он спрашивает устало, ощущая свою беспомощность. Был бы он зомби, мог разорвать бинты за секунды. Но, увы, уже давно Блейн стал человеком. Помимо слабости, у этого состояния оказался еще один минус — чувства. Те непрошеные эмоции, которые прежде Блейн отрицал, над которыми смеялся, пользовался, пренебрегал. — Хочу твою боль, — медленно произносит Пейтон, сжимая шприц и примериваясь к вене. — Тогда зачем анестезия? Детка, ты чудно нелогична. — Ты знаешь, о чем я. Игла, наконец, с едва слышным хрустом входит под кожу. Блейн пытается расслабиться — от напряжения растянутые бинты впиваются только сильнее. Руки и ноги уже порядком затекли и болят. Ничего не изменить, и он действительно знает, что Пейтон имеет в виду. Пуговка за пуговкой Пейтон расстегивает белую рубашку Блейна. Еще вчера он наслаждался бы этим моментом, чувствуя теплые мягкие пальчики на своей коже, касающиеся груди, ребер, живота, — но сейчас это просто формальность. Пейтон раздвигает ткань, открывая грудную клетку и часто вздымающийся от дыхания плоский живот. — Красивые кубики, да? — язык уже едва слушается, но Блейн не может молчать. — Годы тренировок. Пейтон улыбается и, наклонившись, начинает целовать его тело, прикусывая кожу и лаская языком. Ее прикосновения из-за введенного лекарства почти не ощутимы, и Блейну остается только наблюдать за процессом. — Вуайеризм на собственное тело, — борясь с собственным языком, произносит он, стараясь почувствовать хоть что-то. Но смотреть, прижимая подбородок к груди, неудобно, и вскоре он вновь любуется потолком. — Ты низко пал, милый, — сообщает ему Пейтон, прежде чем, взяв скальпель, сделать разрез на коже. Блейн нагибает голову и, зажмурившись, откидывается обратно. Он старается не смотреть, но краем глаза все равно видит испачканное в его крови лицо Пейтон — ее щеки, нос, скулы. Кровь течет по подбородку, шее, стекает в треугольный вырез декольте. Он слышит смех, он слышит это безумное «Когда ты ушел», и ему хочется упрямо возражать, что ушел не он, а ушла она…, но ведь это не так. Он действительно исчез, скрылся в мириадах своих альтер-эго. Для него встреча с Пейтон была просто развлечением, способом посадить своего бывшего Босса и самому захватить бизнес. Он не допускал и мысли, что возможно что-то иное. Пейтон запускает руки в рану на его груди, и до него, как через толщу воды, доносятся ее мягкие кошачьи движения. Блейн слышит, как она режет кости электрической пилой, открывая себе доступ к органам. Проводит пальцами по его правому легкому, мышцам, касается сердца. Там, где ей самое место. Мгновение — и кровоточащее бьющееся сердце Блейна уже у нее в ладони, и Пейтон рассматривает его с глубочайшей нежностью и любопытством, как выпавшего из клетки птенца. Она гладит его кончиками пальцев, размазывая по нему кровь, вдыхает запах. Блейн смотрит на это и задается одним-единственным вопросом: «Почему?», звучащим неожиданно горько в его голове. — Почему, Пейтон? — спрашивает он, не надеясь, впрочем, на ответ. — Потому что мы две сильные самостоятельные личности, — печально улыбается Пейтон. — Даже если я смогу простить тебе смерти десятков людей, я не могу предавать подругу. Если хочешь это назад, — Пейтон взвесила его сердце на ладони, — поборись за меня. Хотя, пожалуй, без него тебе будет комфортнее. Мозг, так и быть, я тебе оставлю. Мне не нужен китайский болванчик, не способный и двух слов связать. Она целует живое сердце Блейна и исчезает, оставляя того с вывороченной грудной клеткой на патологоанатомическом столе. В воздухе пахнет спиртом, формалином и цветочными женскими духами. Блейн закрывает глаза и снова проваливается в беспамятство, полное холода, смрада и отчаяния. *** Приходит он в себя в своей машине, уткнувшись лбом в подушку безопасности. Бьет по подушке, открывает на ощупь дверь и выходит, потирая шею. Похоже, что от удара машину развернуло, и она упала с моста прямо на пустырь, в двух шагах от реки. Блейн задирает голову, чувствуя подступающую тошноту, — с моста ему кричат какие-то люди. Он поднимает вверх большой палец и машет в ответ, что все в порядке. Машина, конечно, в хлам, но на нем самом ни царапинки. Еще одно чудо этого чокнутого фантастического города. Из ран только странная пустота в области сердца. Глухая холодная ночь, которую слишком тяжело проводить одному. Блейн рывком расстегивает рубашку (пуговицы летят в стороны) и проводит рукой по коже, ожидая увидеть шов. На секунду ему кажется, что так и есть, но наваждение проходит. Блейн оглядывается по сторонам, в безумной надежде увидеть рядом Пейтон. Она появляется призраком то между деревьями, то на берегу реки, то совсем рядом — только протяни руку. Он так и делает, и иллюзия рассыпается, разливается в воздухе ароматом фиалок. В машине что-то щелкает, и тишину пустыря оглашает голос Клауса Майне: Я проживу все заново, Желая, чтобы ты была рядом. Блейн бьет кулаком по капоту и истерически хохочет. Если она хочет дать ему второй шанс, он им обязательно воспользуется. Только вызовет сначала эвакуатор.