***
Матриарх широко раскидывает руки, будто бы помещая в объятия всю толпу, зрительно и ментально успокаивая своих чад собственным спокойствием. Она не может прочувствовать их мысли, но полностью ориентируется в их настроении... даже без заклятой Кхалы. Это даже к лучшему, ведь так она останется за пределами их понимания. – ...и сегодня настало это время, – продолжает Рашжагал, переводя взгляд с одного неразима на другого, и каждый кажется беспокойнее предыдущего. Если в прищуривании старейшин и зрелых, воспитанных на старых традициях протоссов она может уловить хоть тень, если не поток, понимания, то молодёжь почти в открытую выражает свою неприязнь - от воплей негодования их удерживает только авторитет Матриарха. «Раздражает». – Пришло долгожданное время воссоединиться с нашими братьями, – она вырывает фразу из туманного прошлого, и каждая подобная попытка даётся ей с трудом: каждый раз приходится пробиваться через сотни и сотни лет воспоминаний, не утерянных, но далёких, – Ведь мы никогда не стремились противопоставить себя нашим братьям. «Лгунья». Воздух становится раскалённым, как бы касаясь и кожи, и разума. Не стоило больше удерживать народ в таком напряжении; Рашжагал, неглубоко, с едва осязаемой скованностью в движениях поклоняется и отходит в тень – на этот раз буквально, без обтягивающего тело Прыжка через пространство. Пожалуй, в последнее время энергия Пустоты лишь сильнее разрушает тело немолодой женщины. «Это и к лучшему. Смерть в какой-то момент может стать выходом». «Тогда убей меня прямо сейчас». Бесчувственный смех наполняет голову, заставив Рашжагал невольно пошатнуться: ментально и физически. Юный – для тысячелетней неразимки – протосс стремится подхватить её, но она мягко отстраняется, не поворачивая головы в его сторону. Странно, что она не сумела заметить его сопровождения – может, он затаился в тенях; в любом случае его присутствие будет излишним. Она мягко касается его эфира и он, поклонившись, уходит, держа направление куда-то влево. Не стоит останавливаться из-за каждой мелочи. Рашжагал движется вперёд, размеренным шагом по выученным наизусть путям, игнорируя чужие мысли; после нескольких попыток соединиться с ней в частном эфире, вопрошающие с каким-то ментальным вздохом затихают, с привычной покорностью. Ей не нужны ничьи слова. Ничьи вопросы, жужжащие так настойчиво, к сожалению, неизбежные, а каждый уход от разговора позволяет этому беспорядочному рою лишь скапливаться и расти прямо у неё за спиной... Но и к чему это? Разве единство – та вещь, из-за которой вообще возможны какие бы то ни было дискуссии? Вместе безопаснее – последняя мысль явно принадлежит не ей, поэтому разумная часть Рашжагал зло ощетинивается. Холод укрытой в глубине космоса, пустынной, но загадочной и по-своему прекрасной планеты растил не одно поколение теневых охотников, воздействуя на их сознание и понимание мира; всё меньше оставалось неразимов, что видели истинную Родину всех протоссов – Айур – лично, а не узнавали о ней из перефразированных скептиками легенд. На их коже оставались заметные бледные пятна – их называли ожогами – из-за новых условий и из-за всего того, что им пришлось пережить во время многолетнего скитания по просторам Вселенной. Те же Тёмные, что были рождены на Шакурасе, принимали не только новый облик, но и новое мироощущение – кто-то называл это "перерождением", а кто-то... Во всяком случае, неразимы сохранили вечный и нерушимый протосский менталитет – они оставались гордыми, непокорными и бесстрашными. Но способна ли простая память об общем прошлом и целостности расы объединить их всех теперь? Не стоило забывать, что в своё время Перворождённые выступили против собственных богов, когда посчитали себя преданными. Тогда что мешает этой же искре зажечься сейчас, разгореться всепоглощающим пламенем и утонуть в голубой крови... Рашжагал с силой сжимает ладони в кулак, касаясь острыми когтями шершавой кожи; непривычным, но весьма подходящим под ситуацию жестом, который только из-за этого остаётся без внимания. Как жаль, что обстоятельства играют не на руку самому матриарху, всё ещё живой, пусть и слишком глубоко внутри собственного тела. Двери из тёмного металла тяжело распахиваются перед ней, и она, секунду постояв на пороге собственных покоев, делает шаг вперёд, и тело наполняется невероятной усталостью. Кто бы мог подумать, что дом станет для неё тюрьмой. Она часто приходила сюда. Вернее, в последнее время. Ведь для неё было крайне удобно оставить послушную куклу в чулане, давая себе возможность позабыть о ней на какое-то время. А когда понадобится, снова вытащить, безжизненную, покрытую пылью, разваливающуюся на глазах – по крайней мере, она сама так себя чувствовала. Огненные нити в венах по всему телу обожгли, заставляя Рашжагал просто рухнуть на сиреневые убранства, едва хватаясь за край ткани. Золотые полосы заката мягко легли на лицо, проникая пятнами сквозь стекло. Серебряная дымка подёрнула край неба, придала блеску скрывающегося светила какой-то холодный оттенок, как бы побуждая всё живое укрываться в недрах пустынной планеты от ночного мороза. Тусклый день обещал перейти в ещё менее жизнерадостную ночь, заодно придавая отпечаток этого настроения всем тем, кто не последовал совету природы и продолжал наблюдать наступление сумерек. Хотелось кричать, раздирая собственный мозг... и безвольно лежать. Ей следует быть не здесь. Она должна быть там, со своим народом, растерянным, негодующим – должна придать им сил из собственных запасов, озарить их лица обещанной надеждой. Но её мучительница не желает лишний раз возиться с протоссами, поэтому Рашжагал – её тело – как бы погружается в сон, ожидая новых приказов. Протяжные, хрипящие речи Королевы Клинков всегда идут наперекор ещё не погибшему сознанию, заставляя корчиться от боли, гнева, обиды, но снова и снова утрачивать контроль над действиями, смотреть со стороны, как двигаются собственные руки, ноги, как в эфир срываются отвратительные чужие слова, поддерживаемые лишь толикой настоящей Рашжагал – через её воспоминания. «Кто виноват, что я перестала бороться?» Ядовитый голос сближается с родным. Иногда матриарх не знает, кому принадлежит очередная мысль, и голос всё реже и реже подрагивает из-за внутренней борьбы двух умов. Это лишь вопрос времени – стоит Королеве зергов немного усилить натиск, как сознание старого матриарха рухнет в бездну... Но она не торопится этого делать. Иногда как бы отступает, давая Рашжагал возможность яростно ответить, но вдруг резко прерывает это бунтарство своей пси-атакой, заставляет Рашжагал кричать внутри собственного тела, наедине со своим эхом. Играет, как с раненой добычей, водя кругами, упиваясь сочащимися каплями крови: губит и насмехается над любым проблеском надежды на спасение... хотя бы освободительную Пустоту. Нет, она убьёт Рашжагал, обязательно, но в своё время, до конца извратив её сущность, а заодно и превратив неразимов в своё оружие. Они не придут на помощь, не смогут, не успеют, оставят её одну на растерзание страхам, что уже продираются к сознанию, окружают, как голодные хищники, скалясь и истекая слюной... – Матриарх?.. Танец теней оплетает стройное тело юной девушки, только что покинувшей покров невидимости; серые полосы расходятся и исчезают в воздухе, обнажая простой обтягивающий наряд, вздыбившуюся в районе груди ткань... и новый, почти пахнущий свежей кровью и мясом, аксессуар. Керриган-Рашжагал смотрит на череп гидралиска с внутренней ухмылкой – Королева зергов успела вернуться по негласному призыву – Рашжагал вторит ей, придавая улыбке значительно менее ядовитый оттенок. – Воразун? – матриарх уже поднялась, не заметив своего же движения, что неудивительно. В течение одной, но мучительной секунды безэмоционально смотрит как бы сквозь дочь, фокусируя зрение. Ровно, зазубренным тоном продолжает, – Что ты здесь делаешь? Глупый вопрос – юная неразимка ментально оскаливается и почти шипит в ответ: – А что ты творишь?! – пронзительные изумрудные глаза цепляются взглядом с золотыми, неживыми. Воразун видит это, хоть и не может найти объяснения столь странному внешнему облику матери, а поэтому оставляет детали без внимания. Звонко и с вызовом шагает навстречу Рашжагал, – Не бросай свои же слова на ветер! – Я не понимаю, о чём ты, – вещает Рашжагал, и в голосе её проскальзывают непривычные для слуха нотки раздражения. Матриарх скрещивает пальцы и продолжает, уже более мягко, – Ты должна быть в другой части Талематроса, не так ли? Воразун вскидывает голову, отчего резные подвески на её нейронных узлах позвякивают, выдавая ненавязчивый ритм, нарочно дёргает правым плечом, ещё раз демонстрируя зловещий трофей: – Я только что с поля битвы, – Рашжагал замечает многочисленные порезы на её руках, что юная охотница пытается скрыть. Как бы не слепла с возрастом матриарх, кое-что от неё никогда не укроется, – Где клинки наших воинов находят врагов, гаснут и гаснут под полчищами тварей, что пришли вслед за кхалаями. Девушка несколько мгновений смотрит на мать, ожидая её реакции; но истинное сознание Рашжагал сковано чужой волей, и ей остаётся с болью в душе смотреть на дочь, вторя молчанию господствующего в теле сознания. Воразун тоже молчит, но разряжает воздух гневом, обидой... болью – иронично, что те же чувства не покидали матриарха. До последних пор. – Это ошибка. Почему мы должны принять тех, кто считал нас еретиками, кто лишил нас всего?! – Я уже говорила, – голос скрипит в непонятной эмоции, заставляя даже Воразун удивленно наморщить лоб, – Мы никогда не пытались противопоставить... – Оставь пустые слова, матриарх, – девушка внезапно переходит на шёпот – Рашжагал знает, что так она пытается не сорваться на крик, – Это всего лишь консервативные заблуждения. Пусть у кхалаев остаются их устаревшие догмы... а мы должны двигаться вперёд, как и хотели с самого начала. Я не могу сидеть и ждать, пока приверженцы Кхалы вонзят клинки мне в спину – им нельзя доверять! – Я предана своему народу. Мои поступки направлены лишь во благо неразимов. Когда-нибудь ты поймёшь, что заставляет меня поступать так. – Что с тобой происходит?! – полушипит Воразун, прерывая напряжённую тишину, впившись в подрагивающую мать взглядом, полным недоумения и презрения. Её фразы обрывочны и как бы беспричинны, но Рашжагал, настоящая Рашжагал, понимала её, как саму себя. Хотя теперь такое сравнение невозможно – мысли путались, сбивались, борьба с чужим влиянием ослабевала... – Я не понимаю, о чём ты, – неаккуратно отвечает ей подконтрольная часть, складывает ладони и бессмысленно смотрит вперёд, на Воразун, холодно и безучастно. Дочь матриарха распахивает глаза на миг, будто бы оскорблённая, а затем резко делает выпад, и кажется, что распахнутая пасть на её плече голодно щёлкает зубами. Ткань на груди девушки сминается, а металлические пластины на руках звонко ударяются друг о друга – картину искреннего гнева дополняют ещё и мечущие зелёные молнии глаза. Волна ментальной ярости окатывает неразимку с головы до ног, рассекая пространство и не без боли отдаётся в теле Рашжагал; но Воразун, резко спохватившись, с яростной гримасой отступает на шаг. Импульсивность являлась одним из ключевых звеньев в характере Воразун, и появилась она не без участия матери или, хотя бы, биологической наследственности. Рашжагал часто отчитывала буйную девочку, и это касалось совершенно разных видов... деятельности. Многие со смешком отмечали, что вспыльчивость объединяла прошлое Рашжагал и настоящее Воразун; первая, отвернувшись, усмехалась, а вторая молча отворачивалась, реагируя на слова в закрытом эфире. Если это и было так – не могут же все прелаты подряд ошибаться, в самом деле – то импульсивность играла не лучшую роль во взаимоотношениях матери и дочери. Хотя их беседы не редко сводились к простым спорам – особенно в период взросления Воразун – юная охотница нечасто выходила из них победительницей, а спокойствие Рашжагал каким-то образом влияло на её сознание: под конец она неразборчиво бубнила и фыркала, но из чистого упрямства, которое, к слову, тоже в ней преобладало. «Она может быть опасной?» ...но с того самого момента, как Рашжагал почувствовала движения, слабые, бессвязные телепатические касания ещё не родившегося ребёнка, и каждый день в последующем, когда она наблюдала, как её единственное дитя растёт, поднимается и становится на жизненный путь, её грудь переполняет искренняя, неподдельная гордость. Ей не нужны ничьи похвалы, восторги, утешения – она сама привела нового протосса в мир... и, тем не менее, никогда не тащила её за собой волоком, заставляя идти по безопасному и протоптанному пути, и, хотя сердца каждый раз сжимались в минуту опасности для дочери, она молча, смирно, без капли сожаления смотрела на её бесчисленные битвы, сражения – ненасытные охоты. Пускай Воразун не хочет для себя повторения судьбы матери... когда-нибудь она поймёт, что и нынешний матриарх разделяет её чувства, как никто другой. Но судьба неумолимо плетёт свои нити для каждого, и бессмысленно ей противиться... Остаётся выбрать: принять свой жребий с гордо поднятой головой или, согнувшись, в час безысходности. Но никогда, никогда не становись чужой тенью, Воразун. «Она...» «Нет!» – яростно выкрикивает настоящая Рашжагал в собственное сознание, даже если её голос растворится в пустоте. Нет. Только не Воразун. Она не даст забрать её сейчас. «...нет», – бессознательно повторяет слова её "кукольная" часть, отвечая на вопрос кровожадной манипуляторши. Затаив ментальное дыхание, ждёт ответа, беспощадного решения, готовая вонзиться в собственное тело, пусть это погубит её настоящий разум, сотрёт личность и всё... Но Королева зергов, хмыкнув, мягко отступает, отдаваясь в голове лишь ставшей привычкой мигренью, но почему-то легко усмехается. И Рашжагал с облегчением отступает, но сердца уже потревожены внутренней борьбой, и, обнажив когти, истинный разум бросается вперёд, пробивая короткий, стягивающий движения путь, игнорируя неминуемую псионическую атаку со всех сторон... ...и отражается в зрачках подчинённой, безвольной марионетки Королевы Клинков слабой, едва заметной желтоватой искрой, что сияет ослепительным пламенем среди всего безразличия в глазах матриарха, как маленькая звезда в ночном покрове. С силой всё пространство хватается за Рашжагал, тащит обратно, оставляя в Пустоте кровавые полосы, заставляя её кричать и морщиться от боли, но вновь отталкиваться от чужой хватки, чтобы прыгать и прыгать вперёд, пока щупальца тьмы не раскрошат плоть до кости... и даже тогда она вновь отчаянно барабанит руками, поддерживая свечение в глазах, на миг возвращая себе контроль, чтобы утратить болезненно и надолго. Настоящая Рашжагал аккуратно, нежно улыбается, чем приводит Воразун в ступор; вся бледнеет и покрывается болезненным пятнами, не скрывает всхлипов и слабости. Воразун мягко поддерживает её, хватая за руки, с искренним непониманием глядит на мать, не находя слов утешения, ведь просто не знает, что происходит, теряется в чужих эмоциях... как славно и как безгранично жаль, что их не соединяет Кхала. Рашжагал в последний раз заглядывает в глаза дочери, очаровательные с первых дней, унаследовавшие цвет отца и взгляд матери, и сейчас служащие единственной опорой её в этой реально... ...сознание Рашжагал, некогда легендарной предводительницы Неразим, ученицы Адуна, первой в матриархате Тёмных тамплиеров, заплетается тьмой, более древней, чем Керриган, чем она сама, чем звёзды во Вселенной; путы вонзаются в тело, напоминая о причинённой Контролем боли, о слабости псионной и физической старой плоти, что уже просто чудом удерживалась в этом мире. Рашжагал всё ещё цепляется за материальность – но то уже не она, и ей не дано ничего решать. Её разум – трещащее по швам хранилище воспоминаний, инструмент, оружие в чужих руках. Ей остаётся только...***
Рашжагал не отворачивается от пронзительного зелёного клинка даже под угрозой ослепления. Безэмоционально, отрешённо смотрит, как лезвие входит в её грудь, обугливает тёмные ткани, раскалывает бледную кожу до рыжего блеска, испаряет струящуюся по венам кровь, с хрустом ломает рёбра и достигает сердец. Они покорно совершают ещё один удар, будто бы затаив дыхание, а затем взрываются очагом боли, разнося смерть по всему телу. Она ничего не видит; изумрудный огонь сделал своё дело, превратив мир в одно чёрное пятно. Но она всё ещё слышит шуршание когтей у своих висков и чувствует мягкое прикосновение вместо ожидаемой боли. Тяжело поворачивает голову и упирается невидящим взглядом перед собой, всё равно попадая в цель. На ощупь находит огромную руку и сжимает, как бы хватаясь за последний порог в мире живых. – Спасибо... Зератул. Его рука с усердием сжимает её ладонь, пространство перед её лицом пронзает отчаяние, что ещё не успело выплеснуться из неразима, но неумолимо подступает к его разуму. Аккуратно, нежно проводит рукой по шершавой коже и сжимает пальцы в замок, держа его ладонь, успокаивая и поддерживая. –...ты всегда верно служил мне, – каждое слово даётся ей с огромным трудом, но она продолжает упрямо говорить, заставляя саму Смерть ждать, – Поэтому я должна попросить тебя, – она уже не слышит собственного голоса, просто чувствует вибрацию у затылка и горла, и ладонь, что крепче сжимает слабеющую руку, – позаботься о моём народе. В твои руки я вверяю его будущее. Хватка рук неумолимо слабеет, хотя Рашжагал всё ещё цепляется за пальцы Зератула, отчаянно и с надеждой, пока вибрация-судорога не заставляет её оставить локоть, роняя ладонь. – О... моей... Сияющие руки, небесно-голубые, отражающие звёзды синими иероглифами и сплетениями линий, мягко подхватывают её, наполняя таинственной энергией, до боли знакомой, но слишком странной и глубокой – она узнает его, своего единственного наставника, свою первую надежду в этом мире и, улыбаясь, заглядывает в пылающие глаза Адуна. Руки как бы проходят сквозь тело резными узорами и блёстками – последние остаются в когтях Зератула – и поднимают на ноги сильную и отважную девушку. Она обречённо улыбается, поворачивается назад и, хотя её ученик больше не мог её услышать, кричит и шепчет туда, где Пустота всё ещё сплетает свои узы: – Не оставляй Воразун одну.