Your favorite slave

Я люблю хватать тебя за длинные патлы и прижимать к себе. К своему животу. И чувствовать, как в мелкой дрожи ты плачешь, самым кончиком языка дотрагиваясь до моей кожи каждый раз. Твои тонкие, уродливые пальцы преданно цепляются за мои худощавые бедра, а ресницы — дрожат, открывая мне твои глаза. Твой взгляд верной собачки стоит многого. Или ты все еще думаешь, что я очередная твоя героиновая фантазия? Не в этот раз, Дэйв, не в этот раз. Ты нарек себя Иисусом, когда на самом деле являешься лишь кельтским духом с резными крыльями на выступающих лопатках. Знаешь, если я до них и дотронусь, то разорву их. Вместе с кожей. Костями. Даже не смей врать, что никогда раньше не думал об этом. Я же знаю, что в самых ужасных фантазиях ты этого желал. Зря считаешь себя ангелом, очень зря. Черный ошейник, который ты так любишь, вьется змеей вокруг широкой шеи. Почувствуй себя тем, кем на самом деле являешься, мой друг. Красивая марионетка с идеальным слоем краски на конечностях в руках не такого уж красивого кукловода. — Давай, покажи мне свою веру. И преданность. Я не желаю смотреть, как ты возишься с пряжкой моих штанов. Как позволяешь себе, своим костлявым рукам, тянуться и проводить по моим ребрам, прочувствовая каждую косточку, и ниже, по животу, упираясь кончиками пальцев в твёрдые бедра. И обхватываешь губами мой полувозбужденный орган, не удосужившись даже убрать волосы с глаз. И все так же следишь, не отрывая взора. За каждым моим движением. За каждым неосторожно оброненным вздохом. Начинаешь проводить холодным языком по головке, пытаясь заставить меня скулить и просить о большем. Не играй с огнем, мой мальчик. Мои пальцы резко толкают твой затылок, и я полностью оказываюсь заключенный в твоих губах, глотке. Знаешь, один вид того с каким усердием ты пытаешься заставить подчиниться твоей ласке, заставляет меня стонать. Громко, так, чтобы это слышали даже стены. Кусая в кровь губы и запрокидывая голову назад. Мне уже не приходится толкать тебя, ты справляешься лучше моего. Быстро и усердно прижимаясь губами к твердому стволу. По подбородку стекает слюна, а по щекам — слезы. Тебе правда больно, но ты не отступаешь, пытаясь взять все глубже и толкая мою плоть внутрь горла все быстрее. Ты прекрасен даже сейчас. Время от времени, дразня своим языком и тут же снова втягивая щеки. Заставляя мои ноги подкоситься и осесть на кровать, наблюдая, как твои глаза время от времени сверкают в лунном свете, и убирая непослушные волосы за ухо. Возможно, я путаю святость с грехом — какая теперь разница. Кельтские крылья скользят по плечам, а губы — опухли. Нет, серьезно, ты очень красив. Даже стоя на коленях перед своим Будущим. До сих пор уверен в том, что это все героиновый бред? Резко за волосы я отрываю тебя от себя, и мой член бьется о живот, оставляя следы. С твоих опухших, ярко-алых губ стекает слюна смешанная со смазкой, а в глазах тает густая дымка. Привстаешь с колен, и в полной тьме твоя кожа кажется особенно белоснежной, а татуировки сравнимы с множеством пулевых ранений. Пальцы натирают пах все быстрее, и ты едва-едва сдерживаешься, чтобы не застонать. А похоть разгорается в твоей груди все больше. Тебя уже рвет огонь изнутри. — Я не разрешал тебе прикасаться к себе. Сквозь губы виновато скулишь и с явной неохотой заводишь руку за спину. Ох, Дэйв, когда же ты успел стать таким послушным? Оттягиваю голову за ошейник, чтобы провести языком по шее. По кадыку, чувствуя насколько твоя страсть рвется изнутри, дыхание сбито к черту, а адамово яблоко дрожит. Присосавшись к шее, ладонью провожу по груди, зажимая твёрдые соски между пальцев. Впалый живот и выпирающие ребра — я чувствую ураган внутри тебя — как послушная собачка, выгибаешься дугой, навстречу руке. Штаны без ремня — так даже легче — скользят по точеным бедрам, тут же эрекция бьется о живот. Я слышу твой облеченный вздох, опускаясь ниже и целуя ямочку между разлета ключиц. Твой член скользит в моей руке, когда я слизываю с твоей шеи капельки пота, а ты бьешься бедрами в мою ладонь. Боишься стонать, не зря же я все еще контролирую ошейник, который позвякивает во время каждого движения. Пульсация бьет прямо в пальцы, а дыхание стало глубже и чаще. Твое хлипкое тело уже бьет мелкая дрожь. Нет, еще рано. Давишься холодным воздухом, когда я отпускаю твой член и перестаю терзать шею. Ошейник сдавливает дыхание, но так даже лучше. Ни один вздох не будет обронен просто так. Хватаю за кожаную удавку и тащу к кровати, закидывая твое костлявое тело на черную простынь, лоснящуюся под светом ночного города. Господи, ты всегда любил всю эту темную ерунду с вампирами и прочей нечистью. Утыкаешься лицом в подушку и встаешь на колени. — Тебя даже не надо растягивать, ты уже готов, моя маленькая шлюха. Удар по заднице — и даже в темноте я вижу, как покраснели твои щеки. Снова мы одно целое. Упираюсь ладонями в стену, любуясь, как кельтские узоры огибают твои лопатки и вьются по позвоночнику. И как по закону жанра, ты лепечешь свое... мое имя, боясь сказать его громко. Глубже, еще глубже и быстрее, чтобы на твоих глазах выступали слезы, а судорога сводила мышцы. Чтобы внутренние органы сгорели в этой похоти. Меня же разрывает. И, черт тебя возьми, разрывает по самые кости. Вдалеке шумит Большое Яблоко, но даже оно не может заглушить твоего дыхания и коротких стонов. В моих глазах нет ничего, кроме пелены и единственное, на что я способен, так это прижать твои запястья к матрасу, чтобы ты даже не имел в мыслях идею прикоснуться к себе... Я не существую. Не в этом мире, даже не в этой вселенной. Я не слышу, как ты просишь больше подо мной. Единственное, что я слышу — это то, как бьется кровь в моей голове. Резко переворачиваю тебя на спину и вбиваюсь в не готовый рот, буквально через пару мгновений наблюдая, как по подбородку стекает серебристая жидкость. — Глотай. Даже не думай сплевывать. Как послушная собачка. Ты и есть моя собачка. Моя кукла на золотистых веревочках. Кротко облизываешь в шею и кусаешь ухо. И тихо постанываешь, когда берешь мою руку и смыкаешь ее на своем все еще возбужденном органе. Виновато целуешь плечо, вбиваясь бедрами в мою ладонь все быстрее и сильнее. Прикусываешь его, когда на животе остается белое и теплое, а на губах отпечатано это покорное "Дэйв". Дым на потолке медленно рассеивается, а изрезанные пальцы тянутся еще за одной сигаретой. В последний раз этой ночью я был героем. Теперь закрыта дорога на этот Марс. И, в принципе, ничего не изменилось. За окном так же шумел Нью-Йорк, с моих губ клубился дым. Даже покорный друг не особо звездных ночей — шприц, лежал рядом. Ничего в этом мире не изменилось. Кроме меня. Я — Дэйв Гаан, больше не герой, и я уничтожил свое прошлое.