Монаршая милость

Синяя ночная тишина натянулась, как шатер, - и вдруг трескается, разлетаясь на части. Все кругом загрохотало, затрещало, зазвенело – и под восторженные клики толпы небо вспыхивает разноцветными огнями. Взрываются огромные звезды, расцветают высокие, на полнеба, деревья, сверху стекают сияющие водопады – вот-вот обольют и обожгут. - Смотрите, смотрите! Какая красота! – то и дело раздается чей-то голос. Как будто надо напоминать, словно кто-то может не смотреть. У мальчика, которого звали Райнхардом фон Мюзелем, при каждом залпе сжимается сердце, а каждый раз, когда угасает очередной фейерверк, из груди вырывается восхищенный, почти благоговейный вздох. Райнхард фон Мюзель счастлив – или нет, просто весь, до краев, переполнился восторгом и уже не способен огорчаться. Не хочется думать ни о школьном учителе, который опять придирался к поношенному костюму и дурным манерам, ни об очередной стычке с одноклассниками, ни о том, что сейчас происходит дома. Райнхард фон Мюзель не расстроен даже из-за того, что сестра не смогла вырваться из дома хотя бы на праздник и не увидит все эти огни. Он же все равно расскажет ей о празднике во всех подробностях. Ему досталось удачное место – не толкаются и всё отлично видно, к тому же у него хорошая память, а Аннерозе любит его слушать, поэтому будет все равно, как если бы она пошла с ним и тоже смотрела. Нужно только хорошенько постараться и запомнить всё-всё: сейчас расцветало дерево, а раньше был дракон, а еще раньше – занавес из ракет и вспышек, он рассыпался, как будто приподнялся, и за ним был лазерный дворец, а потом во дворце забил фонтан в семь цветов и заиграла музыка, а когда она стихла, в небе распустились цветы – белые и алые розы. Нет, там сначала зацвела сирень. Или сирень была после роз? Он забыл, запутался, ведь огней так много. Хорошо, что рядом Кирхайс, он поможет, подскажет, запомнит лучше. Райнхард фон Мюзель, улыбаясь, поворачивается к другу. Его лицо кажется незнакомым в многокрасочном свете, даже глаза, в которых отражаются искры ракет, странно переменились. Потому что это не Кирхайс. Его нет и больше никогда не будет. И Райнхарда фон Мюзеля, который любовался огнями и хлопал в ладоши, тоже нет. И вокруг нет толпы людей, которые звонко, как дети, кричат при каждом залпе и смеются, словно у них нет никаких огорчений. Есть только Райнхард Первый, который смотрит на фейерверки, предназначенные для его подданных, слышит неясный гул радостных голосов и молчит, потому что ему не с кем и незачем говорить. *** - Ваше величество, с вами все в порядке? Вы плохо себя чувствуете? Электронные глаза пристально всматривались в лицо … да, уже императора, искали признаков усталости или приближающегося приступа. - Все хорошо, Оберштайн, я полон сил, как никогда, - Райнхард постарался сказать эти слова как можно бодрее. - Если вам нездоровится, не храбритесь, ваше величество, - голос Оберштайна был ровным и твердым. – Героизм нужен в бою, а не на празднестве. Если вы не будете беречь силы сейчас, в нужный момент у вас их не останется. - Да, я знаю, но со мной правда все хорошо. Я вполне здоров и доволен происходящим. - По вашему виду и не скажешь. Если вы довольны и здоровы, тогда почему вы так мрачны? Вас что-то беспокоит? - Ничего особенного, я просто задумался, глядя на этот фейерверк. Надо полагать, такое зрелище дорого обошлось казне? - Затрудняюсь ответить, но, вероятно, да. - Дорого, - к ним подошла фройляйн фон Мариендорф. Ее шаги, как всегда, были по-девичьи легкими и по-военному четкими. – Отец говорил, что общая стоимость этих фейерверков и лазерных картин побила рекорд, державшийся со времен коронации Рудольфа. - Вероятно, граф фон Мариендорф в своих вычислениях не учел инфляцию, - заметил Оберштайн с другой стороны. – Довольно распространенная ошибка. Его глаза слегка сверкнули красным. - Которую он не совершил. К тому же инфляция в Рейхе была сравнительно невелика, - ответила Хильда, словно отбивая мяч, - ее общий уровень за весь период развития значительно ниже, чем во многих древних государствах докосмической и раннекосмической эры. Впрочем, из расчетов исключены два феззанских кризиса. - А также статистика по Союзу свободных планет, - добавил Оберштайн и приподнял уголки губ. Неужели он таким образом пошутил? - Включить ее будет не совсем корректно, ваше превосходительство, - кажется, военный министр действительно шутил, потому что фройляйн фон Мариендорф при этих словах негромко рассмеялась. – По крайней мере до тех пор, пока экономика Союза не станет частью экономики Рейха. - Согласен, - Оберштайн кивнул – как будто недоверчиво. - Значит, говорите, коронация первого из Лоэнграммов обошлась дороже, чем коронация первого из Гольденбаумов? – медленно произнес Райнхард и отошел на полшага от балкона. Оберштайн и Хильда шагнули за ним – слаженно и точно. – А я и не ожидал, что превзойду его, сам того не зная, тем более в богатстве и роскоши. Не сказал бы, что такая победа меня радует. Молодой император умолк и, помрачнев, отвел глаза от своих собеседников. В синей высоте, между лазерных линий, сверкали новые фейерверки, яркие, эффектные и, по большому счету, довольно однообразные. Нарушить молчание никто не смел, пока Райнхард не заговорил снова: - Не думаю, что в будущем я захочу снова устраивать подобные зрелища. Фройляйн, посоветуйте вашему отцу, пусть он в дальнейшем не старается никого превосходить. Гораздо лучше, если церемонии и празднества будут скромными. - Если говорить о камерных церемониях, предназначенных для вас и ваших ближайших сподвижников, то вы совершенно правы, ваше величество, - Оберштайн спокойно кивнул. – Однако празднества, предназначенные для увеселения народа, должны быть богатыми, яркими и роскошными, такими, чтобы они надолго запомнились. Война должна в скором времени окончиться, и скоро можно ожидать пополнения казны. То, что вы видите, - не такая уж ненужная статья расходов. Необычное зрелище – надежный способ расположить к себе подданных, в том числе и жителей новых территорий... - Оберштайн, - тихо прервал Райнхард. – Это вам я говорил о гневе кайзера Рудольфа? Оберштайн покачал головой. - Боюсь, что нет, ваше величество, во всяком случае, я не помню… - Вы говорили об этом со мной, ваше величество, - вмешалась Хильда. – Гнев императора был подобен молнии – мощной и бесплодной, не способной дать ни крупицы энергии. Так вы сказали, когда … - она оборвала сама себя. – Но почему вы об этом вспомнили? - Поэтому, - Райнхард повел рукой в сторону раскрашенного неба. – Гнев Рудольфа сравнивали с молнией, а милость его, как видно, была подобна фейерверку – такая же показная и недолговечная. Ракеты и шутихи не спасают от бед и не утишают горестей, а лишь дают недолгое забвение. Жаль, что никто из собравшихся на праздник этого не понимает. - Некоторые понимают, - Оберштайн отступил на шаг. – И когда понимающих становится слишком много, это означает начало конца для всякой империи и династии. - Я не стану пытаться отдалить конец династии, и вы это знаете, - совсем тихо проговорил Райнхард. – Пусть Новая империя проживет ровно столько, сколько ей отпущено, не сокращая чужого срока. И снова он перевел взгляд в небо. Там догорал последний фейерверк – громадная копия герба новой династии. Пиротехники знали свое дело, и, во избежание опасного символизма, золотой лев не рассыпался на огни, а просто медленно угасал.