Художник

      Майк сидит на вершине одного из многоэтажных зданий Лос-Анджелеса со слегка согнутыми ногами в мешковатых штанах, и его ладони упираются в гладкую, покрытую немногочисленными маленькими осколками какого-то материала, холодную крышу. Легкий ветерок приятно шевелит растрепанные и стоящие дыбом волосы угольного цвета, играя ими, чуть колышет плотную ткань широкой футболки и иногда заставляет кожу покрываться мурашками. Свежий ночной воздух проникает в легкие, с каждым вдохом разливаясь по ним, словно живительный горный ручеек с вершины вниз по каменистым склонам. Сюда, наверх дома, почти не доходит шум большого города, и парень просто наслаждался ненавязчивым шепотом ветра. Вокруг темнота, а снизу яркий свет улиц; взгляд рэпера обращен в никуда, и ему временами хотелось закрыть глаза и предаться расслабленному блаженству, в котором он тонул буквально полностью. Мысли были абсолютно свободны, а тело испытывало невероятную легкость. Казалось, будто вся атмосфера здесь пропитана этим спокойствием, которое охватывало целиком.       Честер сидел рядом с Майком, сложив ноги по-турецки и положив на них руки с вытатуированными голубыми огнями так, что локти упирались в колени, а ладони свободно висели над темными, слегка запачканными кроссовками. Фигура Беннингтона была ссутулена, а широкая одежда не скрывала его худобы. Он глядел куда-то вдаль. Шинода видел, как в толстых стеклах очков вокалиста отражаются яркие огни фонарей и свет многочисленных реклам. Честер был задумчив. Мучительные размышления не покидали его уже давно, застряв в разуме, словно заноза. У Беннингтона было такое ощущение, будто уже весь его мозг был покрыт тем гноем, что сотворила эта мерзкая острая штуковина. Не помогала даже миротворная атмосфера здесь, на вершине здания, которая хоть как-то позволяла ненадолго уйти от суеты там, внизу, да и внутри, и просто забыться на время. Его губы временами сжимались, будто не выпуская что-то, что очень хочет быть сказанным. Глубокий вздох говорил о некоем внутреннем напряжении, которое не давало ему покоя. Пальцы вокалиста то и дело теребили шнурки обуви.       - Майк... – внезапно, не оборачиваясь, обратился Беннингтон к Шиноде. На несколько секунд вопрос застыл на его тонких губах. Честер словно терялся в нерешительности. - Какой у тебя любимый цвет?       Рэпер повернулся к вокалисту, профиль которого был четко очерчен в дальнем свете. Шинода слегка удивился такому вопросу, его густые черные брови приподнялись, а большие темно-карие блестящие глаза раскрылись чуть шире. С чего бы это Честеру спрашивать о таком?       - А у меня нет любимого цвета, - просто ответил Майк с улыбкой, опершись на одну руку и проведя другой свободной рукой с длинными пальцами по волосам ото лба к затылку. – Ведь я художник, и мне все цвета нравятся, – он взглянул на обилие красок городского света, слегка прищурившись. Майку действительно приятен был абсолютно любой цвет, поскольку каждый из них добавлял в композицию свое настроение, свою «изюминку».       Честер все так же задумчиво смотрел на сверкающий и шумящий город внизу и вдали.       - А что? – поинтересовался рэпер в свою очередь, повернув голову и снова взглянув на Беннингтона.       Вокалист опустил взор и тихо промолвил, снова взяв в руки шнурки:       - Да так, ничего... Просто интересуюсь.       Брови Майка немного сдвинулись к переносице в недопонимании. Шинода приподнялся со своего места и подвинулся поближе к Беннингтону, согнув ноги в широких светлых штанах и обняв их локтями. Он пристально посмотрел на друга: тусклый взгляд стеклянных глаз, сложенные в тонкую линию губы, зажатость говорили о том, что внутри вокалиста творится что-то разрушающее. Это забеспокоило Майка.       - И все-таки?.. – осторожно проговорил рэпер, понизив тон голоса.       Честер медлил. Его рот приоткрывался, чтобы высказать то, что было заморожено на холодных губах, но вокалист лишь нервно задерживал дыхание и замирал в нерешительности. Мешал ли ему страх? Возможно. Страх, скорее, был уже его привычкой. Недоверие еще давно обвило все внутри его щуплого тельца своими душащими плетями с острыми шипами, из которых парень выбирался с трудом. Легче было соврать и уйти от темы, однако Беннингтон, собравшись с силами, которые у него еще остались, не стал этого делать. Снова вдохнув в легкие побольше воздуха, Честер начал говорить слегка дрожащим голосом, делая небольшие паузы, во время которых пытался скрыть сильное волнение.       - Я всегда хотел окрасить свою серую жизнь в красный цвет, - заговорил он.       Шинода наклонил голову в удивлении такому необычному началу. Его взгляд стал серьезным и сосредоточенным, и он весь погрузился в слушание слов друга, развернувшись к тому. Подул ветер, шевельнув короткие вьющиеся волосы Беннингтона, и вокалист, не поворачиваясь, продолжил:       – Да-да, именно в красный. Я не видел смысла более испытывать то, что со мной происходило на протяжении всего времени, что я существовал в этом чертовом мире. Именно существовал. Я не видел причины, ради которой мне стоило пытаться как-то держаться на плаву. Я просто тонул в этом бездонном море ужасов, которые преподносила мне судьба снова и снова. А главное, за что?.. Я не мог этого понять. Я попросту не видел смысла в своей жизни. Поэтому мне не хотелось более теряться среди всех кошмаров, что доставляли мне одни страдания и невыносимую боль. Я желал убить эту боль, закрасив грязную серость своей никчемной жизни кроваво-красной краской. Понимаешь, почему? Я не видел света. Я не видел других ярких красок на своей палитре. И я чуть не сделал это...       Тут Честер остановился, его губы подрагивали. В висках учащенно стучало, а руки стали ледяными. Ему тяжело было снова начать говорить – в горле вдруг встал ком, который затруднял дыхание. Спустя полминуты он снова продолжил:       - Но сейчас... Я нисколько не жалею, что не решил свою судьбу именно так. Потому что в моей жизни появился художник. И у него есть палитра красок, которые будут побогаче моих. Гораздо богаче. И эти краски... Такие яркие, такие светлые, такие теплые... И знаешь, этот художник очень талантлив. Он настолько прекрасно разрисовывает картину моей жизни, что вся эта дрянная серость абсолютно исчезла. Исчезло мое горькое до тошноты отчаяние, исчезло гнетущее чувство безысходности, я больше не испытываю сковывающего всю мою грудь и не дающего дышать страха перед тем, что ужасало меня тогда. Потому что я знаю, что теперь этого нет, теперь все будет только хорошо. Этот художник позволил мне поверить в чудо, которое происходит теперь со мной чуть ли не каждую минуту. Моя жизнь становится яркой и светлой, а главное – наполненной спокойствия. И я очень благодарен этому замечательному художнику, рядом с которым моей душе так легко. И этот художник – ты...       Закончив говорить, Честер первый раз за все это время обратил свой взор на Майка. Глаза Беннингтона блестели, но то был не блеск от света фонарей, и не блики от очков. Все его тело пробивала мелкая дрожь, вокалист ощущал неистовый колот за ребрами. Сейчас Честер боялся, как никогда прежде. Боялся, что его слова могут быть не восприняты, а его доверие снова превратится в пепел. И этот страх был сильнее всех тех, что остались в прошлом, наконец, покинув Беннингтона.       Взгляд Честера встретился с взглядом больших кофейных глаз с черными ресницами, обращенных на него. Шинода ошеломленно смотрел на друга, только что откровенно высказавшего ему все, что давило изнутри, все, что он не решался высказать никому другому. Сердце рэпера учащенно билось, жар приливал к лицу и груди, не давая ровно дышать: самые приятные чувства смешались и превратились в горячий коктейль, растекшийся по венам. Пересохшие губы Майка раскрылись в безмолвии, хотя слова тут были излишни. Ему до сих пор не верилось, что именно к нему были обращены такие замечательные слова. Майк никогда не чувствовал себя ни героем, ни кем-то подобным – у него просто не было такой привычки. А тут... Тронутый до глубины, Шинода протянул руки и обнял Беннингтона, прижав того к себе покрепче.       В объятьях друга Честер сжался весь в комок, уткнувшись в грудь рэпера. Ему казалось, что все происходящее – лишь красивый сон, придуманный его воображением. Он пытался поверить, что это все-таки реальность. Та самая реальность, которую он ждал столь долго. До сих пор она казалась ему невозможной, но теперь она предстала перед ним такой, какой представлялась в самых прекрасных мечтах. Рэпер чувствовал, как подрагивают плечи вокалиста, слышал, как каждую секунду сбивается его дыхание. Он запустил свои пальцы одной руки в курчавые волосы и стал нежно поглаживать Честера по голове, а ладонь другой руки плавно и успокаивающе опустилась на спину вокалиста. Эта рука такая теплая. И Беннингтону так тепло. Внутренне. Он слушал учащенное биение шинодовского сердца, столь доброго. Как и его душа. И по холодным щекам Честера медленно стекали слезы. И то были слезы счастья. Оттого, что он теперь нашел того человека, с кем все его страхи уничтожились, с кем он смог почувствовать себя живым.       Майк взглянул на лежащего на его груди Беннингтона. Внутри снова разлилось что-то обжигающее, опалив все под ребрами. Чувства переполняли изнутри, они охватили рэпера целиком, превратившись в цунами. Шинода, прикрыв веки, медленно нагнулся и, аккуратно коснувшись губами, поцеловал уткнувшегося в него Беннингтона в темя, вдохнув запах его волос. В висках вокалиста застучало. Честер медленно отстранился от Майка и поднял на него мокрые глаза, исполненные благодарностью и самыми искренними чувствами. Шинода смотрел в эти темные, переставшие быть стеклянными, очи, а затем протянул пальцы и легонько вытер влажные дорожки с щек.       Огромные, кажущиеся черными и бездонными, глаза рэпера сверкали. Они были обращены на человека, который сумел ему довериться. И это говорило о многом. Это говорило о том, что его, Майка Шиноду, ценят. И ценит ни кто-нибудь, а человек, который испытал в своей жизни столько боли, что потерял доверие ко всем. А он, Майк Шинода, сумел вернуть этого человека к жизни и возвратить ему многое, если не все. И сейчас этот человек взирает на него с невообразимой благодарностью. И Шинода не допустит, чтобы он каким-либо образом снова начал умирать внутри.       Тонкие пальцы Майка коснулись уха Честера с небольшими тоннелями, а затем зарылись в коротких вьющихся волосах на затылке. Потом рэпер медленно и легко притянул к себе вокалиста и, закрыв глаза, нежно поцеловал его тонкие холодные губы, отдающие соленым привкусом. Веки Беннингтона тоже сомкнулись, и он слабо приоткрыл рот, почувствовав горячее дыхание Шиноды, которое его согревало. До сих пор бывшая ледяной ладонь Честера легла на теплую шею Майка, большим пальцем задев рэперскую сережку в ухе Шиноды. Робкое начало переросло в упоительный поцелуй, исполненный благодарности обоих людей друг другу.       Дыхание кончилось. Взгляд глаза в глаза друг другу. В зрачках Беннингтона сверкали теперь две звездочки, и то были звездочки воскресшей жизни. Легкая добрая улыбка сияла на лице Майка, а воодушевленный Честер улыбался ему в ответ. Шинода приобнял Беннингтона одной рукой, а вокалист положил голову рэперу на плечо. Наконец, он смог расслабиться в объятьях ставшего дорогим человека. Наконец, оковы страха и недоверия рассыпались и превратились ни во что.       Им было тепло рядом, несмотря на холодный ветер, заставляющий кожу превратиться из обычной в гусиную. Им было тепло внутренне. И это тепло окутывало плотным мягким одеялом. И счастливы были оба, сидя на крыше высотного здания и глядя на обилие цветов, светящихся перед их исполненными благодатью глазами.