passengers

наша сказка пишется кровью буквы танцуют фокстрот листают наискосок страницы доходят до форзаца полупьяными-полусытыми и падают в темноту

Воздух разбивает электрический импульс знакомого-незнакомого голоса: "Мы запутанные, Бонни. Но все в крови, как хорошие аналоги". Бонни все равно, ее уже давно закатало под тонкий слой пластика интриг и смертей, а без воздуха, с ссохшимися легкими, сочувствовать и понимать крайне сложно. Кай знает, наклеенный поверх обложки, поэтому и приводит ее к разлому миров; она держится, вгоняет пальцы в землю до залегания черной полосы под ногтями, но смотрит на маяки города-без-прошлого с ожиданием взрыва, представления, спецэффектов в стиле погребенного в детстве Малакая. Заламинированный город дышит ими, спрессовывает в маленькие сгустки магии, перебирает звание мрази на себя. Кай в защитной скорлупе, с атрофировавшимся умением едва держит разломанное фасадное стекло, чувствуя раскаленные сети ползущих трещин. Чего ты стóишь теперь, мальчик? – От обрывов обычно бегут, Паркер, – он всматривается в выстеленную неоном пустоту у их ног. – Таких, как мы, может смыть, – кивает на выбеленные пальцы, – кровью с собственных рук. Она, знаешь, копится, копится, и однажды в раковину течет уже не хлорированная вода, – швы на простроченных губах натягиваются, нити ходят по заржавевшей в семьдесят четвертом резьбе. – Тебе никогда так не казалось? – Я не Паркер, – отворачивается. – А Беннет скорее убьет бурбон с бриллиантовым порошком в бутылке, – чем место, выкачивающее магию из каждой клеточки. Она чувствует, что любое заклинание сейчас растаяло бы на губах, распалось на тысячи обгоревших слов, сожженых при столкновении с воздухом. – Чем я должна заплатить за этот город? – Просто наслаждайся. Бонни закрывает створки рукавов мерзлыми ладонями, складывает осыпавшиеся осколки в сумку. Фонарики тащат ее за собой к бетонным коробкам и люстрам не из стекла. – Мне не хватило букв, а тебе понимания, Бонни, – в темноту. Она не Паркер. И не будет. Тогда почему Каю так херово, когда он отпускает?