the last song.

В голове стоял кавардак, а туман, застилавший глаза, мешал обзору. Он не знает, запотели ли это круглые стекляшки противогаза, или же все действительно настолько плохо. Он кладет ослабевающую руку на живот и чувствует на ней что-то теплое. Видимо, все же запотели стекла, потому что разглядеть даже собственную ладонь невозможно. Значит, все? Конец..? Собственное шумное дыхание бьет по ушам, бьет чуть ли не громче, чем заходящееся в груди сердце... К черту. Все равно подыхать. Облучиться не страшно. Он поднимает руку, цепляется за резиновый край, стягивает противогаз. Воздух был абсолютно таким же, каким он его и помнил. Опускает взгляд вниз и видит на животе глубокую рану, накрытую собственной ладонью, уже полностью покрасневшей от алой вытекающей крови. Мужчина облизывает сухие губы и поднимает голову вверх. А на небе звезды... Сияющие звезды, озаряющие своим светом разрушенную, мертвую, развороченную воронками взрывов Москву. Но он помнил ее еще такой, какой она была двадцать лет назад... А дыхание все еще бьет по ушам. Бьет уже громче, чем заходящееся в груди... "Глупое сердце, не бейся, Все мы обмануты счастьем..." *** -- Андрей! Андрюха! -- Толян с извечной неунывающей улыбкой пихает его в плечо, сунув в пальцы стакан с мутной брагой, -- ты че, совсем расклеился? Не сиди колом, давай веселиться! У Летяги днюха же! Андрей вынырнул из своих мыслей, сначала недоумевающе посмотрев на Толяна, а потом на стакан со сколотым краем в своей руке. -- Ты чего, а? -- Толик присел на скамью рядом с другом, толкнув его плечом, -- все по красотке своей страдаешь, а? Андрей только пожал плечами, смотря на то, как на другом краю стола Черный и Летяга затягивают какую-то песню, затягивают невпопад, фальшиво, на два голоса и даже без гитары. Уже изрядно пьяные, раскрасневшиеся... -- Черному-то не влетит? -- наконец подал голос Андрей, залпом опрокидывая в себя свой стакан и передергиваясь, -- его и Старик, и дочурка его прихлопнут на пару. Ты погляди как накидался, а. Толян только хохотал, подливая в уже пустой стакан еще поила. -- Влетит, а как же. Ты на него посмотри, он на ногах уже не держится. Да нам всем тут влетит. Это где же видано, чтоб полордена собралось да набухалось. И нам с тобой влетит, да и вообще пох... ты пей, пей, и думай о ней поменьше. С нашей работой нужно брать от жизни все. Любой день может стать последним, -- и, хлопнув Андрея по плечу, Толян ушел неровной походкой, присоединившись к Черному и виновнику торжества, образовывая с ними жутко неслаженное трио. А пели они "Катюшу". *** -- На сколько ты уйдешь? -- На год. Может, на два. Ты же понимаешь, нам нужны деньги. Чтоб просто прожить. Чтоб детишек завести. Растить их в нормальных условиях, а не ютиться по каморкам, деля их со шлюхами и пьяными сталкерами. Понимаешь, Свет? Надо так. Надо. Я не возьму на себя ответственность, не будучи уверенным, что потяну ее. -- Хорошо. Два года. Не больше. -- Я люблю тебя. -- Возьми это, -- в ладонь лег плетеный из разноцветных проводков браслет. Обычных тоненьких проводов, явно вырванных из какого-либо щитка и сплетенных в нехитрый узор, -- и не снимай. Не расставайся с ним. Через два года принесешь мне его назад. *** Он надрывно кашляет, чувствуя во рту соленый металлический привкус. По подбородку потекло. Кровь... Как же его до сих пор не нашли? Не сожрали? Не разорвали на куски и не утащили в нору? Хотя нет уже разницы. Никакой разницы. Пытается утереть ручеек, текущий из уголка рта, но только больше размазывает кровь по лицу не менее окровавленной рукой. Сколько ему осталось? Три минуты? Пять..? В ушах уже не стучит. Просто гудит. Нечто похожее на белый шум по радио, которое не принимает сигнал. "Глупое сердце, не бейся, Все мы..." *** -- Андрей?.. Света, такая близкая, такая родная, с длинными русыми волосами, заплетенными в косу, с блестящими карими глазами, одетая в старый бежевый свитер и юбку до колен, отшатнулась назад. Андрею показалось, что она сейчас просто возьмет и захлопнет перед его носом дверь. -- Милая, кто там? -- раздался мужской голос откуда-то из их маленькой уютной квартирки, оборудованной в одной из арок станции. Но уже не в "их". В "ее". Андрея будто что-то под дых ударило. Он пошатнулся, и удержало его на ногах только то, что он успел схватиться рукой за дверной косяк. -- Света... -- Андрей, я... -- девушка оглянулась назад, и, выходя из квартиры, закрыла дверь за собой, подпирая ее спиной, -- тебя не было так долго, я не могла... -- Два года, -- пересохшее горло будто неохотно выталкивало слова, в голове стоял туман, а в груди все сжималось, -- сегодня ровно два года, Свет... -- Андрей, я не могла! Понимаешь! Ты прекрасный человек, и я тебя любила, по-настоящему любила, но... Но ты, и твой этот Орден, твое... оружие! Твой характер! Постоянные вылазки наверх! Твоя... твоя паранойя! -- все громче и громче, отрывистей и отрывистей выкрикивала Света, и понизила голос, только когда люди начали оборачиваться на них, -- ты постоянно убегал куда-то, в свою Спарту, оставлял меня одну, и после каждого похода становился все хуже и хуже, невыносимее, и... и ты лысеешь, Андрей! У тебя все волосы выпали. Я не хочу детей-мутантов, я не хочу жить с больным лучевой болезнью мужем, который, к тому же, груб и невнимателен ко мне, истинный военный! Я не могла... я не хочу портить свою жизнь. Хотелось кричать. Хотелось проорать прямо ей в лицо вопрос: "И поэтому ты предпочла испортить мою?!", но он был просто не в силах. Только глаза щипало. Сухие глаза. Андрей молча задрал рукав черной водолазки, и, стянув с руки браслет, сплетенный из проводов, вложил его в маленькую теплую ладонь девушки. -- Забери. Я вернулся. Отдал. Все как и договаривались, -- он развернулся и пошел вперед, по станции, сам не зная, куда идет вообще. -- Андрей... прости, -- послышался тихий шелестящий шепот в спину, -- он не военный. Он брамин... он... -- Лучше, -- закончил за нее мужчина, не оборачиваясь, -- тебе с ним. Будет лучше. И он лучше... и будет... лучше... Хлопнула дверь. Света исчезла за ней. А Андрей ушел. Туда, где его истинный дом. В Спарту. *** Небо пронзает крылатый силуэт, закрывая собой звезды. Лишая света. На секунду. Но свет не вернулся в его душу ровно с того момента, у двери его жены... бывшей жены. Там его и не было до сих пор. Демон надрывно возвопил в небе и скрылся. Не заметил его, сидящего у входа на станцию, скрытого тенью арки, привалившегося к ней спиной. "Глупое сердце, не бейся..." *** -- Красные! Оборону... прорвали. Идут. Танки... -- Держать строй! Держать! Назад дороги нет! Артем! Артем, бери снайперку, бей по танкам! Свердлов! Андрюха! -- Я! -- За пулемет! Держаться! До последнего! Мы не отдадим им Д6, задержать их! Любой ценой! -- Есть! Взрыв... *** -- Половина. Половина пацанов. Мельник теперь... Без ног и руки. И ты... и ты, Толян... за что вы там полегли? За что... -- За все метро, Андрюха. За всех людей, -- Артем сел рядом с Андреем, протягивая ему самокрутку, -- за всех нас. Держи... -- Спасибо. -- Толян там..? -- Там и остался. Покурили. Выпили по сотке за парней. -- Они не зря там... не зря они там, Дрон. И Мельник не зря. Это все красные. Суки. Еще по сотке. Д6 отбит. Красные разбиты. -- Ганза подвела. Бойцов не прислали. Падлы. Орден на грани распада. -- Да... но наши... спасли всех. Нас. Потому что Орден. Если не мы, то кто? -- Если не мы... *** -- ...то кто? -- Зачем тебе туда? На Павелецкую? -- Я поклялся, -- Андрей сжал кулаки, смотря на сидящего в инвалидной коляске подлатанного полковника Мельникова, -- защищать Метро. Людей. Всех, за кого пацаны, -- он кивнул на список имен, висевший на стене Мельника, -- полегли. Павелецкая задыхает. Мутанты с поверхности прут. Жители станции не солаты, понимате? Я могу помочь... им... меня тут больше ничего не держит, полковник... пустите. -- Иди, Свердлов. Ты прав. Если не мы, то кто? *** Павелецкая горела. В огне. Вся. Задыхалась в дыму, в запахе крови. Тут и там приходилось переступать через трупы. Людей, мутантов, которых тут звали "химеры" или "приезжие". Тепло его тут не приняли. Но все равно помощи были только рады. Он там, где тяжело. Где тяжелее всего. Почему Павелецкая, а не другая умирающая станция? Он вырос на Павелецкой. *** Когти у химер острые. Он знал это и до того, как эта костистая тварь вспорола ему живот. И сейчас из него уходит жизнь. По каплям, стекая на землю сквозь отнимающиеся холодеющие пальцы. С кровью. Но диверсия удалась. Рассадник приезжих был взорван. Вот только не повезло самому сталкеру. Свердлову Андрею. И не нужно было ему это везение. Не нужно, не нужно, не... "Глупое сердце..." Пацаны, полегшие в Д6. Толян. Куча ребят, еще молодых, что лежат тут, внизу, на Павелецкой, разорванные, уже неживые. Но химеры больше не полезут на станцию. Последняя лежит рядом, застреленная самим Андреем. Он сделал то, что должен был. Сделал. И сейчас он не умирал. Он просто уходил туда, где его ждали. -- Уходит обратно на нас поредевшая рота, Что было -- не важно, а важен лишь взорванный форт. Мне хочется верить, что грубая наша работа Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход... Он произносит эти известные строки тихо, слабеющим голосом, но даже не кашляя, не задыхаясь. Спокойно. Будто молитву перед сном. А потом вздохнул в последний раз, посмотрел на звездное небо, улыбнулся уголками потрескавшихся окровавленных губ, и... Нет. Не умер. Ушел. *** -- Андрюха. Мы тебя позже ждали. Но ничего, проходи, дружище, проходи! -- Толян хватает его за запястье, как всегда энергичный, как всегда позитивный, и тащит вперед. В комнате за большим столом сидят все пацаны, пьют грибной чай, запах которого всегда легко узнать. Лучший на все Метро. С ВДНХ. -- Садись, дружище. Садись. Раз уж ты с нами, то расскажи, что случилось с тобой, -- Толик толкает ему кружку с чаем, -- почему к нам так рано? Тебе бы еще позже явиться сюда. А ты, эх... -- Толян обнимает его за плечи, встряхивает легонько, хлопает по спине дружески. Андрей улыбается, делает глоток горячего грибного отвара. И чувствует, как на сухие всегда глаза наворачиваются слезы. -- Ну, пацаны, -- он вытирает соленые дорожки с небритых щек, смотря на своих ребят, одетых сплошь и рядом в одинаковые Орденские комплекты брони, улыбающихся как-то немного сочувственно и понимающе, при этом с ободрением, будто зная, что он явился рано, но дают понять, что они все равно рады его видеть, -- я к вам с Павелецкой... и, кажется, я умер не зря...