1. Летающий замок Лебурж. "Стрекоза и Золотой Джек"

Все газеты, салуны, клубы, кумушки-сплетницы в женских салонах и объявления на столбах о награде называли этого парня «Золотым Джеком». С объявлений ухмылялся некто в маске, переделанной из авиационных очков, и щегольском кепи, в кожаном костюме и механическом усилителе, делавшем удар кулака подобным удару чугунного ядра. «Золотой Джек» недаром получил свое прозвище: на его счету было уже не менее сорока ограблений ювелирных лавок, дилижансов и банков, причем, грабитель предпочитал брать именно золото и драгоценности, презрительно сгребая банкноты только тогда, когда не было выбора. В высшем обществе с руки, вернее, языка молодого Джонатана Сквориша, лорда Рэйна, его именовали не иначе как «Гиря». — Но как вам пришло такое в голову? — спрашивали дамы. — Это не я, это все мой друг Стрекоза. Дамы ахали еще сильнее и смотрели с восторгом. Стрекоза, герой, гроза всех преступников, облаченный в черное и никогда не показывавший лица из-под глухой маски, был предметом всеобщего обожания. А то, что он дружил с Джонатаном, делало последнего весьма популярным. Об истоках дружбы никто не мог дознаться, но все знали, что Стрекоза часто навещает Джонатана, даже снимает свою маску в его присутствии. — Скажите же нам, лорд, он красив? Ну хоть намекните, как он выглядит! — осаждали беднягу Джонатана дамы всех возрастов. Все жаждали узнать, насколько образ, нарисованный их воображением, соответствует действительности. А воображение дам, как известно, подчас огромнее Люстбадской пустоши и глубже канала Лаггсона. — Он выглядит как самый обычный человек. Сударыни, я дал слово чести, что никто не узнает о том, как выглядит мой друг. Могу лишь сказать, что на ваш вкус он мог бы называться недурственным, — изящно увиливал Джонатан. — Когда вы приведете его на бал? — Он слишком занят, милые дамы, вы ведь знаете. Стрекоза и впрямь был занят очень часто — спасал попавшие в беду поезда, ловил преступников всех мастей и в меру сил пытался поддерживать порядок на улицах. Особенно сильно ему хотелось изловить Золотого Джека, но они не пересекались на одном месте, как-то так совпадало, что Стрекоза в это время спасал жизни людей, которые полагал более значимыми, нежели драгоценные металлы и камни. Некоторое время назад он стал подозревать, что пожар в городке Корш на Рейкен-ривер и очень, очень громкое ограбление банка в Раумстадте, случившиеся слишком одновременно — это не совпадение. А когда пришлось тормозить потерявший управление поезд, почему-то повернувший не на проезд Энгерике, а на аварийный Мост Дьявола, тогда как в десяти милях оттуда произошло нападение на мини-состав Казначейства, и вовсе в этом уверился. Однако встретиться им все же пришлось. Очередной пожар гасить бросились три пожарные команды, так что в Стрекозе надобности не было, а вот наведаться в местный банк оказалось весьма кстати. — Стой! — голос у Стрекозы был неживым, механическим, словно он сам был лишь искусным творением изобретателя. Всеобщий герой и любимец обладал неплохой фигурой, а черная ткань облегала настолько бесстыдно, словно его тело облили краской. Джек, как раз закончивший крушить стену, ведущую в сейф банка, развернулся к нему и отвесил издевательский поклон: — О, неслыханная честь для скромного меня — сам Стрекоза! Что вас привело нынче сюда, где лишь презренный металл, а служащие банка, — он кивнул на аккуратно связанных и сложенных за стойкой людей, — ни в коей мере не страдают, в то время, как где-то там требуется ваша помощь людям? Стрекоза не стал разговаривать, сразу же метнулся в бой. Его ставкой в драках была не сила, а ловкость, скорость и живучесть, он мелькал по воздуху так, словно летал, а траектория его передвижений напоминала полет мелкой стрекозы над водой. Джек брал другим. Его руки и ноги, усиленные искусно созданной машиной, обладали силой стенобитного тарана, и в этой драке Стрекозе пришлось нелегко: несколько раз Джек умудрялся захватить его и отшвырнуть в стену, но больше отмахивался, именно как от надоедливого насекомого. Пока это ему, в самом деле, не надоело. Поэтому он, в очередной раз ухватив героя за плечо, не стал отбрасывать его, а уложил отчаянно сопротивляющегося Стрекозу на пол и прижал куском кирпичной кладки. — Премного благодарен за разминку, сэр, но время дорого. Уж простите. И преспокойно отправился выгребать слитки и мешки с монетами. Стрекоза бешено дергался, понемногу из-под кладки выбираясь. Дышать было трудно, но каждый рывок еще немного приближал к свободе. Однако он немного не успел — Джек закончил «разгрузку» банковского хранилища чуть раньше, перетаскал мешки в небольшой, но, очевидно, весьма мощный автомобиль со щегольским откидным верхом и изящной медной трубой парового двигателя, все это время испускавшей колечки дыма. Присел рядом, прижав бьющегося героя к полу. — Простите, mon chér*, мне пора. Может быть, когда-нибудь встретимся еще раз. Заботливо «поправил» прижимающий Стрекозу груз и ушел. Стрекоза вырвался на свободу еще через пять минут, рванул догонять автомобиль, но, сколько бы ни высматривал его с крыши, ничего найти не удалось. — Я сделаю тебе оружие, — сказал Джонатан, узнав об этом случае. — До этого ты ловил простых преступников-людей, хватало скорости и ловкости, а тут дело посерьезнее, придется что-то противопоставить ему. Например, ловчую сеть. Это просто и со вкусом, я знаю, что ты никогда не возьмешь в руки ничего, что может убивать. — Я должен его поймать, — заявил Стрекоза. — Это… дело чести, в конце концов. — Поймаешь, просто вы впервые столкнулись, — Джонатан скинул сюртук. — Я в мастерскую. А ты пока отдохни, что ли. — Я не устал, — Стрекоза расстегнул пряжку своей маски и потянул ее прочь. Без маски Стрекоза был похож на героя столь любимых дамами романов — бледный, темноволосый, с печатью печали на лице. Улыбка украсила бы его лицо и оживила глаза, но улыбаться он словно не умел. А жаль, ведь столь красивые темно-синие глаза свет улыбки лишь сделал бы ярче. Вместо того, чтобы сесть на обитый бархатом диван с бокалом вина, герой налил себе воды и заходил по гостиной, прихлебывая ее мелкими глотками. Брови его хмурились, но, скорее, недоуменно, чем зло. — Подумаешь, один раз ты потерпел поражение, — хмыкнул Джонатан, удаляясь. — Извлеки из этого пользу. Стрекоза лишь вздохнул. Польза. Да, он узнал, в чем сила Золотого Джека. И что дальше? Прикончить его нельзя, Стрекоза не убийца. Сразиться с ним, захватить и отдать властям? Грабителя, несомненно, повесят, суд будет скор и, конечно же, справедлив. Хотя Джек за свою «карьеру» не убил никого, как ни странно. Так что, скорее, просто отправят на каторжные работы. — Иди сюда, — прозвучало из-под ног. Стрекоза отправился в мастерскую, посмотреть, что придумал Джонатан. Кто бы знал, что отпрыск знатного семейства, аристократ, увлекается столь низменным делом, как изготовление различных инженерных приспособлений! Впрочем, раз уж его отец военный, он найдет, куда это все применить. — Смотри, — Джонатан показал ему нечто, похожее на браслет. — Там внутри сеть, нажимаешь вот сюда, она летит, в полете раскрывается. И дальше спутывает его целиком. — Из чего она? — поинтересовался Стрекоза, рассматривая новую «игрушку». - И, пожалуй, таких нужно несколько. — Она сделана из того же материала, что и твой костюм, не могу сказать, ты же знаешь. Я заряжу туда три штуки, этого хватит? — Надеюсь, хватит. У него весьма качественный «усилитель», я пытался выдернуть хотя бы один из гидравлических шлангов, чтобы ослабить его, и не смог. — Попробуй все-таки с сетями. И прихлопни его чем-нибудь сверху. — Легко сказать, — хмыкнул Стрекоза. — Но я попробую. Хотя мне бы хотелось, чтобы он прекратил свои грабежи. На те деньги, что он уже награбил, можно спокойно уехать в Старый Свет и отдыхать на побережье Алонси остаток жизни. Джонатан похлопал его по плечу, выражая поддержку, и снова уткнулся в свои изобретения. Даже несмотря на то, что в его «друзьях» числился сам лорд Рэйн, а истерия дам, узнай они личность Стрекозы, достигла бы предела, герой был одинок. Одинок и чужд обществу, которое поклялся защищать. Впрочем, это ведь удел всех героев. Вот злодеем может быть любой денди в игорном доме, неприметный слуга или коммивояжер. Злодея зачастую попросту нельзя отличить от законопослушного гражданина, у него может быть семья, красавица-супруга и ангелочки-детишки, скромный дом и какое-то дело. А герои… Они либо совсем герои, защищающие закон во всех его проявлениях, либо никому не нужны без своего героического ореола. Стрекоза относился к первым. По сути, его уже не было — того человека, который однажды надел маску и костюм и назвался героем. Откуда-то раздался звон пожарного колокола. Стрекоза встрепенулся, бросился натягивать маску. Пора снова защищать людей. В следующий раз встретиться с Золотым Джеком ему довелось лишь спустя несколько месяцев. Нет, Джек не бездельничал все это время, но попросту не пересекался с героем, все так же умудряясь проворачивать свои темные делишки в то время, когда Стрекоза спасал людей и их имущество в другом месте. В этот раз Стрекоза сразу же выпустил в него две сети из трех, после чего кинулся добивать, не Джека, конечно, его костюм. К его изумлению, сдаваться тот и не подумал, а сети были разорваны, пусть и взвыли при этом все шестерни и гидравлические насосы «усилителя», едва не фонтанируя паром и искрами. — Я вижу, вы подготовились, mon chér, — рассмеялся Джек. Стрекоза накинул последнюю сеть, врезал коленом в маску. Рвать сеть Джек не стал, только каким-то чудом ухитрился вывернуться из нее и в свою очередь спеленать пойманного Стрекозу. — О, как это низко — разбить мой визор, — еще и укорил его Джек, — я этого вам не прощу. Сапфировое стекло, линзы высочайшего качества, и так плебейски, коленом… Вам не больно? Стрекоза принялся из сети выпутываться, что с его скоростью было вполне возможным. Разговаривать с Джеком он не собирался. — Как вы невежливы, mon chér, — вздохнул грабитель, подтаскивая тяжелый сейф и прижимая им бешено извивающееся «насекомое». Что-то тихо хрустнуло, Стрекоза бессильно обмяк. — Мой бог, надеюсь, я не убил его, — пробормотал Джек, но решил взглянуть на незапланированную добычу позже, когда уберется из банка вместе с золотом и партией бриллиантов. Куда там, стоило ему поднять сейф, как Стрекоза взвился в воздух, наградив Джека парой чувствительных ударов в и без того треснувший визор. А к банку уже подтягивалась полиция. — Ты сломал мой браслет, — расщедрился на реплику герой. — Мне жаль, но я вынужден откланяться, — Джек поймал пытающегося ударить его еще раз Стрекозу за лодыжку, крутанул в воздухе и весьма неслабо приложил о стену. После чего пробил дыру в полу хранилища… и сгинул в прорытом под ним подземном ходе. Стрекоза рванул за ним, решив, что вполне успеет догнать и отнять все награбленное. Однако ход окончился в обрывистом берегу местной речушки, и, куда бы ни направил свой взор герой, ни следа грабителя не было видно. Словно он провалился под воду или воспарил в небеса. — Мне нужно побольше сетей, хотя бы пять. И новый браслет. А еще лучше придумай какое-нибудь устройство, которое его удержит на месте достаточно долго, — заявил Стрекоза Джонатану. Тот только вздохнул и отправился в мастерскую. Кажется, у друга возникла навязчивая идея. Стрекоза чувствовал злость на проклятого злодея, и дело было вовсе не в том, что тот похищал чужие ценности. Дело было в ином — тот бросил вызов ему, посмел укорить, а кроме того… Кроме того героя бесило покровительственное обращение к нему. Это навязшее в зубах «mon chér»! Может быть, дело было в том, что вспоминалось совсем другое. Mon amour**. Легкий акцент, легкий запах одеколона. Время, когда у Стрекозы было имя, и была другая жизнь, в которой он любил и был любим. — Я зарядил тебе сети, они двойные, их даже Джек сразу не порвет. Насчет оружия я еще подумаю, — Джонатан вырвал его из воспоминаний. — Мне не нужно оружие! — отказался Стрекоза. — Только то, что задержит его до приезда полиции. Что-то… я не знаю, какой-то захват, из которого ему не вырваться. Придумай что-нибудь, ведь ты же гений, Джонатан. — Я думаю, правда, думаю. Дай мне немного времени. Задребезжал звонок телеграфного аппарата, ключ принялся отстукивать точки и тире. — Ограбление ювелирного салона «Корниш и Корниш», на Бэк-стрит! — взволнованно сказал Джонатан. — Это снова он. — Уже выбегаю. Думай над оружием. Успел Стрекоза вовремя, Джек еще не закончил грабить магазин. И пять сетей полетели одна за другой, спутывая его. Однако злодей не терял времени даром. Его броня обзавелась выдвижными лезвиями, судя по тому, с какой легкостью они разрезали сети — с напылением из тех самых алмазов, украденных в прошлый раз. — А вот и вы, mon chér, — с легкой усмешкой произнес Джек, бросая Стрекозе что-то небольшое под ноги. Грохотнуло, вспыхнуло, и героя по рукам и ногам оплели гибкие тросы, сделанные из неизвестного ему материала. — Что это? — Стрекоза дернулся, пошатнулся, но равновесие удержал. — Мой вам подарок, дорогой враг. Постойте смирно. «Лоза» не причинит вреда, пока вы не станете дергаться. Стрекоза не внял совету, дернул руками, пытаясь высвободить хотя бы их. Плети выпустили «ростки», тотчас обхватившие все тело еще крепче и захлестнувшие горло. — Не советую, mon chér, — Джек методично сметал в мешок драгоценности, переворачивал и ссыпал из бархатных коробочек ограненные камни. — Мне неизвестен предел вашей прочности, но я не желал бы становиться убийцей героя, о котором с восторженным придыханием говорят все дамы Лоргейна. — Завидуешь? — насмешливо проскрипел Стрекоза. — Отнюдь. Чему завидовать, mon petit libellule?*** — Перестань, — в этот раз в голосе была ненависть. — Перестань так меня называть. — Как именно, mon chér? — Джек вырвал дверцу сейфа, фыркнул, увидев там вместо ожидаемых драгоценностей пачки банкнот. — Снова бумага! Что ж, пусть будет за неимением честного золота. — Перестань употреблять в отношении меня французские слова, — Стрекоза отпрыгал к стене, оперся на нее. Джек молча пожал плечами, завязал мешок и привесил его к поясному обручу, крепившему броню. — Мне несколько надоело наше противостояние, да и людям полезно вспомнить, что у Стрекозы были не только неудачи, поэтому вы, мой юный враг, пойдете со мной. Он перекинул не успевшего сказать и слово героя через плечо, вышел через внутренние помещения ювелирного салона, где тихо лежали его владельцы, связанные и с заткнутыми ртами, и бросил Стрекозу на заднее сидение той же машины, на сей раз — с поднятым верхом: накрапывал дождь. Стрекоза лежал тихо и напряженно думал: куда и зачем его вообще везут, получится ли оттуда сбежать? И что с ним собирается делать Джек? Путь завершился довольно нескоро, но перед тем, как вынуть свой драгоценный груз из машины, Джек укутал Стрекозу в непрозрачную ткань с головой. Перенес, уложил снова куда-то на весьма удобную мягкую поверхность. Зафыркали клапанами и застучали цилиндрами какие-то машины, мир покачнулся. «Дирижабль?», — гадал Стрекоза, пытаясь обрести больше свободы. Шевелиться приходилось очень медленно, чтобы эта чертова веревка не среагировала. Путь продолжался не столь долго, чтобы он сумел выпутать хотя бы одну руку, хотя ему почти удалось это. Почти — потому что транспортное средство довольно резко дернулось, останавливаясь, и он слетел на пол, отчего «лоза» едва не придушила его окончательно. — О, простите, mon chér, — сквозь шум крови в ушах услышал Стрекоза. Шею освободили, так что он смог продышаться, только после этого огляделся, гадая, где находится, и куда его привезли. Он лежал на кушетке в, как на первый взгляд показалось, холле старинного особняка семнадцатого века. Однако, приглядевшись, он понял свою ошибку: все это убранство, тщательно и с величайшим вкусом подобранное, украшало огромный ангар, золоченая люстра была прикреплена не к расписанному фресками потолку, а к металлическим перекрытиям, а светлое дерево с изящными узорами прожилок обшивало не каменные стены, а все тот же металл. И ковры на полу скрывали не мрамор или гранит. Но камин у дальнего конца зала был настоящим, и в нем плясало настоящее пламя. Хозяин же всего этого странного места сейчас с равнодушием высыпал из мешка на полированный дубовый стол свою добычу. Стрекоза снова принялся аккуратно выпутываться, пока Джек не обернулся. Одна рука, вторая, ноги. Плавно и бесшумно. — И как вы собираетесь отсюда сбежать, mon chér? — не оборачиваясь, спросил Джек. — Мой транспорт отбыл, пока я не вызову его, шифра я вам не скажу, а прыгать с такой высоты… Вы не идиот, смею думать. — Я непременно что-нибудь придумаю, — уверил его Стрекоза, отшвыривая подальше веревки. Например, поищет средство связи и передаст Джонатану, где находится. А где он находится, узнать будет можно попозже. — Бар в десяти шагах от вас. Угощайтесь. Обед подадут через… — Джек глянул на старинные часы, стоящие в углу и мерно тикающие, — сорок минут. Предложил бы вам принять ванну и переодеться, но, боюсь, вы откажете. Это все до боли напоминало прошлое, эти люстры, ковры, камин. — А на обед непременно будет отварная рыба, засыпанная свежей зеленью, с белым вином? — уточнил он, тоскливо усмехнувшись под маской. — А смородиновое желе на десерт подадут? Когда-то он очень любил смородиновое желе, любимый десерт. Особенно, если есть его вдвоем. Что-то громыхнуло, упав со стола. Джек медленно повернулся. — Простите… что вы сказали? — голос его прозвучал так, словно в данный момент в его сердце загнали и провернули отравленный кинжал. — Ничего особенного, вспомнил кое-что. Я не голоден, не утруждайтесь. — Снимите маску. Немедленно, — Джек сделал несколько стремительных шагов к своему недобровольному гостю, громыхая по полу стальными накладками брони. Стрекоза отпрянул от него, проворно отпрыгав к камину, благо, что по скорости сильно обгонял неповоротливого Джека. — Снимите, я прошу вас. Я должен убедиться… — Я не могу. Я не имею права снимать маску. — Никто не узнает. К тому же, — тонкие губы Джека исказила болезненная усмешка, — я окажу вам ответную услугу, mon chér. Стрекоза немного помедлил, затем взялся за нижний край маски, потянул ее с головы. По глазам сразу резануло светом, он прикрылся рукой, прячась в тень камина. Пролязгали шаги приблизившегося хозяина, руку Стрекозы удивительно мягко отвели от лица. — Этого не может быть… Андрэ? — А мы… знакомы? — Стрекоза поспешил натянуть маску обратно, прячась за ней. Джек отошел к стене, повернул чуть выступающий из обшивки стены резной вензель, с гудением гидравлического механизма панель сдвинулась, открывая нишу с какими-то кронштейнами и крюками. Спиной вперед он вошел в нее, и весь механизм его брони пришел в движение, распадаясь на отдельные части, убираясь на свои места. Из ниши вышагнул уже худощавый и весьма высокий мужчина в облегающем кожаном костюме, маске и кепи. Впрочем, кепи тоже отправилось на крючок, освобождая массу золотистых кудрей, рассыпавшихся по плечам. Стрекоза сделал шаг навстречу, разглядывая его. — Да… Кажется… Я где-то видел тебя… Джек сдвинул маску вверх, открывая лицо. Стрекоза сделал еще шаг, завершившийся странным оборотом вокруг своей оси и падением на ковер. Увидеть Роланда живым после того, как вот уже пять лет Стрекоза навещал его могилу, оказалось слишком сильным испытанием для нервов. — Андрэ, Андрэ, очнись. Из вязкого забытья его вырвал голос и прохладная влажная ткань, легшая на лоб. — Mon beau****, очнись же. Голос Роланда. Что случилось? Наверное, снова обморок посреди гостиной. Как неудобно, не хотел ведь пугать любимого ухудшившимся здоровьем. — Я в порядке, — он открыл глаза, поморгал. — Сейчас встану. — Бога ради, лежи. Андрэ, я поверить не могу… После того, что мне сказали… Роланд Гийомэтт Лебурж, некогда бывший маркизом, но бежавший в Новый Свет от революции, потеряв и титул, и состояние, нынче носивший шутовское прозвище «Золотой Джек», с волнением склонился над молодым человеком, которого когда-то называл любимым. И которого, как он думал, потерял пять лет назад. Странная болезнь за какие-то недели подорвала здоровье Андрэ, а затем и вовсе унесла его жизнь. Роланду вручили урну с прахом, сообщив, что рисковать с выдачей тела не станут — вспышка неизвестной болезни, погибли уже десятки. — А что случилось? — Стрекоза все-таки сел, осмотрелся, вспоминая, затем вцепился в Роланда, прижимаясь. — Ты жив… ты все-таки жив. Они сказали, что ты погиб. — Мне сказали то же самое, mon amour, я не успел достать деньги для того, чтобы тебе вкололи новейшую вакцину, тот доктор потребовал сумму, которую я мог бы получить, только ограбив банк, — обнимая его, вздохнул Роланд. — Собственно, его я и отправился грабить. — Мне сказали, что при ограблении банка пострадали четверо, в том числе, ты, — Андрэ потянул его к себе, ближе, затаскивая на кровать, чтобы можно было обнять, прижаться всем телом и поверить, что это не сон. В голове слегка шумело, мысли укладываться не хотели ни в какую. Знал четко он только одно — Роланд с ним. — Немного я все же пострадал, ограбление не удалось. Я исправил это в следующий раз, но тебя это вернуть уже не могло. Андрэ, я оплакивал тебя столько лет… Но как? Я не понимаю… — Роланд приподнял его голову, всмотрелся в лицо, в такие памятные и любимые глаза. — Я сойду с ума, если немедленно не поцелую тебя! Допустить такого Андрэ не мог никак, поэтому сразу же принялся целовать возлюбленного, стремясь наверстать упущенное за пять лет одиночества. Естественно, что поцелуями не ограничилось — они слишком желали оба увериться, что живы и рядом, чтобы этой ласки хватило. — Андрэ… мой Андрэ… — горячечно шептал в губы любовника Роланд. — Ты же позволишь? — Да, да, — бормотал тот, не замечая, что по щекам катятся слезы. Ласки Роланда были немного неуклюжи, словно у него все эти годы не было никого, кто согрел бы его постель. Но все компенсировала его нежность и страсть, и осторожность, и заботливость, как, впрочем, и тогда, когда они были любовниками. Андрэ тоже пришлось вспомнить многое, что успело подернуться дымом в памяти: как обнимать Роланда, как чувствовать его руки на своем теле. И как устраиваться у него под боком после того, как они затихли, обессиленные, но все еще не насытившиеся вновь обретенной любовью. — Тебя что-то держит в Лоргейне? — подсунув левую руку под его голову, спросил Роланд, когда дыхание перестало срываться. — Нет, — сонно пробормотал Андрэ. — Из меня сделали эксперимент в лаборатории, чтобы я защитил Джонатана. Я это исполнил. — Военные, — в голосе мужчины промелькнула ненависть, но тут же погасла. — Впрочем, я благодарен им хотя бы за то, что ты жив. — А что мы будем делать? — Андрэ переложил голову ему на плечо. — Кроме Нового Света есть еще масса белых пятен на карте мира, — Роланд поцеловал его в висок. — Не засыпай, mon amour, ведь на обед у нас в самом деле белая рыба с зеленью и белым вином, а на десерт — твое любимое желе. — Да, думаю, что теперь ванну я все-таки приму, — решил Андрэ, посмеиваясь. — Я приготовлю для тебя халат, — с нежностью касаясь его волос, сказал Роланд. - Да, не пугайся моего слуги. Он не человек, конечно же, но весьма смышленый малый в границах того, что заложено в его память. — Хорошо, — Андрэ поднялся, потягиваясь. — А в какое именно белое пятно мы собираемся? — Я слышал о том, что на юго-востоке от Страны Вечного Рассвета открыт новый материк. Или же крупный остров. Не Терра Аустралиа, но что-то схожее по размерам. Его уже назвали «Затерянным Миром». — Надо его изучить, — сразу загорелся Андрэ. — Вдруг там есть что-нибудь интересное? Да-да, я помню, ванна и обед. И желе. — Я провожу тебя. Мой летающий замок подчас — опасное место, — Роланд поднялся, не стесняясь наготы, приобнял его, привлекая к себе и снова целуя, но почти тотчас отстранился. — Нет-нет, обед все же в приоритете, mon amour. Идем. Из спальни, представлявшей собой тот же образчик прекрасного вкуса хозяина и его богатства, они попали в длинный коридор, обшитый металлом, в котором слышался грохот и лязг работающих двигателей, прошли немного, и Роланд отпер дверь, более уместную, должно быть, на каком-нибудь батискафе. За ней же была отделанная мейсенскими изразцами ванная, с огромным медным бойлером и позолоченными кранами. — Сколько же ты банков ограбил? — ахнул Андрэ. — Все такое роскошное. — О, Андрэ, ты плохо обо мне думаешь, — усмехнулся Роланд. — Ограбления за эти годы стали лишь способом пощекотать нервы. Ради денег я работал лишь первый год, а затем мне повезло удачно вложиться. — Но мне нравится, как ты тут все устроил, — признался Андрэ. — Чувствуется вкус настоящего аристократа. — Я рад. Все это — практически копирует мой родовой замок. Да что там, многое я просто перекупил на аукционах и из частных коллекций. Картины, люстры, мебель. Даже ковры. Плебс распродал практически все ценное в жажде наживы, не понимая, что вечно лишь искусство. — Так вот как выглядел твой замок… Он прекрасен, Роланд, он просто сногсшибателен. — Ты видел лишь малую часть. Я вызову свой летательный аппарат и покажу тебе его целиком, — пообещал Роланд. — Наслаждайся, mon bonheur*****. Чуть позже я присоединюсь к тебе. Андрэ улыбнулся ему и принялся наслаждаться ванной, нежась в теплой воде и мечтательно улыбаясь. Нервы накрыли внезапно, хорошо, что вода для умывания была под рукой. Роланд, его Роланд стал самым разыскиваемым преступником Нового Света! А он сам — герой, который должен был преступника изловить. А вместо этого он сидит тут и бесстыдно наслаждается тем, что они вместе. И, честно признать, не горит желанием что-либо менять в сложившейся ситуации. Джонатан, должно быть, уже сошел с ума, гадая, где он и что с ним. Бросить друга в неведении? Впрочем… Джонатан вскоре уйдет в свои изобретения, посвятит парочку из них Стрекозе. И успокоится. Возможно, даже кенотаф воздвигнет с какой-нибудь пафосной надписью на латыни. Пусть. Это прошлое, которое он будет просто счастлив оставить далеко за спиной. — Искупался? — в ванную вошел Роланд, сложил на кушетке у стены стопку чистой одежды, сбросил халат и без колебаний прошествовал к утопленной в пол ванне-бассейну. — Помочь тебе потереть спину, mon amour? Андрэ поспешно вытер глаза и закивал: — Конечно, помочь. А потом я тебе помогу. Потом обед согреем заново. Роланд рассмеялся: его подобный расклад устраивал, даже весьма. И принятие ванны растянулось на то время, что понадобилось обоим, чтобы увериться в реальности и неизменности настоящего. — А вот теперь можно и обед, — лениво заявил Андрэ, не делая попыток подняться с Роланда. Тот поднял его сам, ополоснул уже остывшей водой и укутал в мягчайший кашемир. — Я так счастлив, веришь ли, в моей жизни словно снова светит солнце. — В моей тоже. Улыбка действительно украшала Андрэ, заставляя глаза светиться. Летающий замок Лебурж оказался снаружи больше похожим на корабль, оснащенный огромными крыльями, на которых вращались его винты, приводимые в движение силой электричества и — к огромному изумлению Андрэ — солнца. — Да, любовь моя, это технология, что опережает свое время минимум на столетие. Я купил идею у неизвестного оборванца в Нью-Уэлдоне, заплатив ему обедом и тремя фунтами. Боюсь, сей гений уже скончался в какой-нибудь грязной подворотне — сколько бы я после не искал его, найти не сумел, — с изрядной долей грусти в голосе сказал Роланд. — Это прекрасная технология, — кивнул Андрэ. — А замок превосходен, такая мощь и вместе с тем — красота. — Это моя… теперь — наша цитадель, — тотчас исправился Роланд, не допуская и тени мысли, что может снова расстаться с обретенной любовью всей своей жизни. — Я научу тебя управлять ею, это не так сложно, как может показаться. Андрэ прижался щекой к его плечу. — Пообещай мне, что мы больше не расстанемся. — Обещаю, — с легким сердцем Роланд исполнил эту просьбу, ведь он и в самом деле не представлял себе, как сможет снова даже на час отпустить Андрэ. — Может быть, когда-нибудь мы вернемся в Новый Свет. Никто не докажет, что ты — преступник. — Мы обязательно вернемся, ведь здесь пока еще развивается мой бизнес, — рассмеялся Роланд. — Ты не устал? Мы можем вернуться в замок и полюбоваться закатом над озером Эргласс с высоты птичьего полета, сидя у камина и наслаждаясь превосходным вином. — Звучит заманчиво, ты даже не представляешь, насколько. Сидеть с тобой вместе снова. И смотреть на что-нибудь. — Решено, mon amour, летим, — мужчина повернул штурвал небольшого, даже можно сказать, крохотного дирижабля, на котором и доставил тогда Стрекозу на борт «Лебурж». Тот легко входил в ангар в нижней части замка, сдувал баллоны и замирал на время. — Я решил оставить машину в гараже. Если ее и отыщет полиция или военные, потеря невелика, хотя она нравилась мне скоростью и маневренностью. — Так вот как ты от меня удирал. Смотреть в небо мне в голову не приходило, — засмеялся Андрэ. Счастье пьянило и без вина. Роланд целовал его, и поцелуи казались пряной приправой к этому счастью. Почти забытые поцелуи — пять лет он никому не позволял коснуться своего тела или завладеть своим сердцем. Попытку однажды сделал Джонатан, но… Они так и остались друзьями, не больше. Андрэ не смог разрешить ему даже невинного поцелуя. — Не знаю, как насчет заката, но звезды я уже вижу, — пробормотал Андрэ. Счастье пьянило и Роланда, он готов был носить Андрэ на руках и не отпускать ни на миг, укутывать в меха, шелка и кашемир, кормить всем, что только можно было отыскать в хранилище замка. Но, как взрослый и умеющий держать себя в руках человек, позволял себе немногое, прекрасно помня, что и Андрэ уже не семнадцать лет. — Мне хотелось бы найти какие-нибудь новые виды бабочек, — бормотал Андрэ почти в полусне, прижавшись к боку Роланда. — Они красивые, безвредные, радуют взгляд. — Там обязательно будут бабочки, мое счастье, — Роланд поднял его на руки, вставая с уютного дивана, где они наслаждались видами через огромные панорамные окна в гостиной замка, и неся любовника в спальню. — Бабочки, цветы и какие-нибудь загадочные жуки с переливчатыми спинками. Он осторожно раздел уснувшего молодого человека, вышел, чтобы выставить все системы замка на автоматическое поддержание высоты и расход энергии только на работу двигателей. Ведущие инженеры и изобретатели, которых пригрела организованная Лебуржем фирма, за четыре года выросшая в весьма крупную компанию, сейчас ломали головы над тем, как повысить емкость конденсаторов, в которых можно было бы запасать заряд электричества для ночной работы моторов. Пока у замка была резервная система питания — обычные жидкотопливные паровые машины, работавшие на керосине, и твердотопливные — угольные. Решение вопроса позволило бы облегчить летучую конструкцию на почти тридцать процентов. Андрэ во сне принялся искать Роланда, не нашел, лицо снова приняло тоскливое выражение. Он завернулся в одеяло поплотнее, словно защищаясь от мира. Но вот одеяло осторожно потянули, рядом на постель опустилось сухощавое обнаженное тело, почти горячее и так знакомо пахнущее легким древесным ароматом дорогого одеколона. — Роланд? — уточнил Андрэ. — Спи, mon amour, спи. Все хорошо, — его крепко обняли, устраивая голову на сильном плече. Андрэ привычно закинул на Роланда руку, потом глубоко вздохнул, сполз пониже, ему под бок. — Я такой счастливый, — пробормотал он. — И я, Андрэ. Роланд закрыл глаза, улыбаясь. Жизнь была чудесна, он был готов простить ей пять лет душевных мук. Утро было не таким привычным. Да, Андрэ был рядом, но раньше он бы затребовал капризным тоном в постель кофе, а сейчас просто лежал и молчал, обнимая Роланда. Мужчина встревожился, но после мысленно отвесил себе оплеуху: его юный Андрэ всего лишь повзрослел. И он до сих пор не знал, как тот жил эти пять лет. — Встаем, mon amour? Вероятно, Джениус уже сварил кофе, хотя я предпочитаю готовить его сам, у него вечно выходит нечто, больше похожее на смолу. — Хорошо. Андрэ не знал, как себя вести, как подростку семнадцати лет глупо, так, как приучили, наверное, тоже не стоит. Эйфория от встречи схлынула, пришло понимание, что надо как-то жить дальше, открывать друг друга заново. — Ну, что ты? — Роланд притянул его в объятия. — Словно заледенел, mon beau muguet******. А я боюсь сделать что-то не так, не зная, как оттаять твои лепестки… — О чем ты, Роланд? Все в порядке, — Андрэ поднял голову, улыбнулся ему. — Встаем. Я застелю постель, меня научили. — О… Да, хорошо, — Роланд несколько удивился, но позволил Андрэ заниматься тем, чем тот пожелает. Постель тот собрал быстро, по-военному, двадцать секунд — все идеально заправлено и уложено. — Что ж, это задание из памяти Джениуса я могу вычеркнуть, — пошутил Роланд. — Идем умываться. По пути к ванной он повернул рычаг, превращающий коридор в застекленную галерею, с которой открывался чудесный вид на озеро и горы вдалеке. — Какая красота, — в Андрэ проснулся прежний восторженный подросток, потом снова спрятался. — Впечатляющий вид. Эти перемены и пугали Роланда, и нет — он не мог решить, как относиться к замкнутому и слишком серьезному молодому человеку, что сейчас был перед ним. Пусть это тот же Андрэ, его юный любовник, его звезда, но он словно оделся в броню Стрекозы, обжигая холодом. Но ничего, Роланд надеялся, что все поправимо. Все пусть и не станет как прежде, пусть переместится на новую ступень, и он привыкнет, узнает этого нового Андрэ. Умывался тот тоже быстро, игнорируя обнаженного Роланда. Привычные действия помогали сохранять равновесие. Хотя хотелось вцепиться как раньше, чтобы носили на руках, выполняли все капризы. Но он теперь взрослый, так нельзя. — Завтракать предлагаю на мостике. Совместим приятное с полезным, — сказал Роланд, вытираясь полотенцем и принимаясь одеваться в принесенные заранее неуловимым и пока еще для Андрэ незнакомым Джениусом одежды. — Принято, — Андрэ коротко кивнул. — Тогда идем, — Роланд мягко взял его за руку, ожидая, что ее отнимут и не желая этого. Руку не отняли, Андрэ даже улыбнулся, совсем как раньше. Насколько он мог судить, Роланд чрезвычайно гордился своим замком и готов был часами говорить о нем. Хотя изо всех сил сдерживался. О, как ему был знаком этот взрывной темперамент! Взбалмошный аристократ оставался верен себе, хотя и в нем нынче проглядывала несвойственная ему ранее серьезность, основательность. За завтраком Андрэ все-таки спросил: — Я сильно изменился? Роланд придвинул ему блюдо с нарезанным сыром и ветчиной, раздумывая, затем все же кивнул: — Да, mon amour, но я не могу сказать, радует ли меня это или печалит, ведь я люблю тебя, каким бы ты ни стал. — Когда мне сказали, что тебя не стало… Мне было все равно, что со мной делают. Чтобы как-то научиться существовать, я приучил себя к четкому военному распорядку. Там не надо думать, просто в определенный момент ты делаешь определенные действия - ешь, спишь, моешься. — Я понимаю. Должно быть, с твоей точки зрения, я тоже изменился, — задумчиво и полувопросительно сказал Роланд. — Ты стал собраннее и деловитее. Может, это и к лучшему, Роланд? Веселая жизнь без денег, но в удовольствиях была… веселой. Немного серьезности сейчас не помешает. Все-таки, мы больше не обедневший аристократ с молодым любовником, живущие в старом доме. Я научусь снова жить, — Андрэ посмотрел на него, — улыбаться, радоваться всяким мелочам. — Я сделаю для этого все. Ты прав, Андрэ, я больше не бедный, словно церковная мышь, изгнанник, — Роланд лукаво усмехнулся, серые глаза заискрились от сдержанного смеха. — Правда, мне пришлось взять другое имя, чтобы пробиться на более высокую ступень в Новом Свете. Теперь местная аристократия считает меня нуворишем. Гийом Бурш, к вашим услугам, — он комично склонил голову. — Стрекоза, — также кивнул Андрэ. — К вашим услугам. Они торжественно пожали друг другу руки, и Андрэ все же рассмеялся первым. — Тебе идет это прозвище, mon beau. Но для меня все же останься Андрэ, — заметил Роланд. — А теперь, если мы покончили с завтраком, я научу тебя самому необходимому, что следует знать об управлении «Лебуржем». — Идем, с радостью научусь. Мне не доводилось управлять такой штукой. Только теми, что изобретал Джонатан, а они не летали. Из так называемого «обзорного» отсека рубки они переместились в собственно рубку, где и располагался, как это охарактеризовал Роланд, мозг замка. — Вот эти штурвалы могут поворачивать винты по отдельности, если необходима ювелирно-точная маневренность. Но так как «Лебурж» огромен, и до сих пор мне не приходилось маневрировать там, где недостаточно места для взлета и посадки, они не задействуются. Вот это, — он опустил руку на одну из рукоятей огромного медного штурвала, отделанного красным деревом, — главный штурвал. Если хочешь, ты можешь попробовать развернуть замок. Давай, любовь моя, — Роланд отошел и ободряюще улыбнулся. Андрэ с трепетом внутри взялся за штурвал. Повернуть его оказалось легче, чем он представлял, огромная махина замка развернулась даже грациозно для такого размера. — Это так здорово! А вечером, наверное, видны очень красивые облака. — Более того, замок способен подняться туда, где видны звезды, когда на земле идет дождь, — улыбнулся Роланд. — Теперь взгляни сюда. Все рукояти подписаны, ты не перепутаешь. Вот это — набор высоты. Сейчас мы на минимально возможной, около семи миль над поверхностью озера. Все, что ниже — это уже посадка, а мне не хотелось бы приводнять «Лебурж», это чревато затоплением топливных танкеров. Вот это — увеличение мощности энергии, подаваемой на шесть главных винтов. Это — скорость. Вот эти тумблеры — переключение питания. Но прежде чем перевести замок на жидкотопливные или твердотопливные паровые машины, их следует запустить и проследить за нагревом котлов. Это делается здесь. — А электричество? На нем ведь проще работать, разве нет? — Андре разглядывал управление. — Роторы паровых машин именно его и вырабатывают, — согласно наклонил голову Роланд. — При передаче по трубам пар теряет большую часть двигательных мощностей, так что задействуется лишь для вращения турбин электростанции. — В общем, это все здорово и непонятно разом. Но я разберусь, — пообещал он. — А здесь есть место для тренировок? Не хотелось бы терять физическую форму. — Есть. Надеюсь, тебе понравится. Ты еще не забыл, как держат в руках шпагу, mon amour? — Надеюсь, что нет, — это Андре произнес с сомнением. — Мы все наверстаем, — Роланд успокаивающе коснулся его плеча. - Да, запомни еще одну весьма нужную вещь, и я покажу тебе тренировочный зал. Видишь вот этот тумблер? Он переводит замок в режим автоматического управления. Точнее, в два режима: дневной, как сейчас, и ночной. — Запомнил, — согласился Андре. Тренировочный зал располагался ниже жилого отсека, имел панорамные окна, как и большая часть помещений замка, закрывавшиеся двойными щитами — изнутри и снаружи, и начинку, которой позавидовала бы та военная база, где Андрэ превратили в Стрекозу и после натаскивали на охрану наследника Рэйна. — Я действительно давно уже не держал шпагу, так что придется тебе учить меня заново, — Андрэ улыбнулся. — Надеюсь, что вспомню все быстро. Когда-то именно Роланд учил его благородному искусству дуэли. В Старом Свете, да и в Новом пока еще тоже в чести были именно дуэли, как разрешение большей части споров. Причем, даже между представителями неблагородных сословий. Бывало, конечно, что такая дуэль перетекала в обычную поножовщину, Роланд тогда кривил губы и твердил, что плебс — он и в Африке плебс, и что для дуэли требуется в первую очередь не шпага, а честь, которой эта шваль отродясь не имела. Андрэ Милтон, вернее, Эндрю Милтон был потомком сосланного в Новый Свет каторжника, однако этот каторжник когда-то был целым графом, и кровь в Андрэ текла все же благородная. Пусть и на какую-то восьмую часть. Роланду этого хватило, чтобы рассмотреть в юноше бриллиант. Вышло все так, как Андрэ и предполагал — обезоружил его Роланд на второй же минуте поединка. — Да, мой юный друг, вмешательство военных никогда не было полезно, — вздохнув, покачал головой мужчина. - Ну, что ж, придется начать сначала. Сначала — это в самом деле с самого начала, с самых первых стоек и выпадов. Это возможность, неуклюже повернув кисть, ощутить, как Роланд прижимается к спине, выправляя хватку, как тепло он дышит, как разбегаются мурашки по телу от этого тепла. Как семь лет назад, когда Роланд обучал его, пятнадцатилетнего шалопая. Наверное, тогда в Андрэ и зародилось это чувство, сперва робкой и неуклюжей нежности, какой-то щенячьей, когда таскаешься хвостом за старшим товарищем и помалкиваешь, краснея, если он заговорит. Роланд беззлобно усмехался, но никаких шагов к соблазнению не предпринимал, только обучал, зарабатывая себе на пропитание. Потом, через год, грянула беда: отца Андрэ убили в перестрелке, оказалось, что он замешан в нехороших делах, и кредиторы лишили наследника всего. Вынесли даже мебель, но дом отчего-то оставили. Он потом узнал, что дом отстоял для него именно бывший маркиз, сам не так давно остро переживший лишение родового гнезда. И тогда к нему, в этот опустевший дом, где Андрэ спал на старом матрасе, который ему тоже оставили, пришел Роланд. Это было безумие, но когда Андрэ повесился ему на шею, когда стал неуклюже и мокро целовать в губы, мужчина не оттолкнул его, а подхватил и повел, словно в учебной дуэли или в танце, уча и здесь: принимать свое тело, получать от него наслаждение, дарить его. Они прожили вместе год, разоренные, обедневшие, но продолжавшие держаться на плаву в стремительном течении жизни. Роланд зарабатывал, преподавая фехтование, Андрэ устроился работать в лавку неподалеку. Все было хорошо до того момента, как Андрэ вернулся домой, сделал несколько шагов от двери и рухнул. И Роланд расстался с ним на пять лет. — О чем ты так глубоко задумался, mon amour? — Роланд отвел его шпагу, замершую без движения, шагнул ближе. — Вспоминал прошлое. Как ты меня учил. Мужчина улыбнулся. — Не устал еще? Я думаю, нам стоит выпить чаю и обсудить планы на ближайшее время. — Да, это было б неплохо, — согласился Андрэ. — А что у нас в планах? — В планах у нас перелет в Нью-Уэлдон, экипировка и тотальная проверка всех систем «Лебуржа» и — путешествие, любовь моя, куда пожелаешь. — Даже не знаю, куда я хочу, — честно признался Андрэ. Обдумывать это он взялся за чашкой изумительнейшего чая, жмурясь от удовольствия. По итогам размышлений выходило, что лучше всего слетать в неизведанные земли, посмотреть, что там. — Лететь только вдвоем опасно. Мы не знаем, как может обернуться путешествие, хотя трансатлантический перелет «Лебурж» уже выдержал дважды. Но все равно, придется взять на борт команду механиков. — А куда бы ты сам хотел, Роланд? — Андрэ подобрал под себя ноги. — Хотел бы… — Роланд задумался. Он уже давно ничего не хотел. Все те же пять лет. Хотя, нет, зачем лгать — первый год он хотел мстить всем этим толстобрюхим нуворишам за то, что по их вине, из-за их жадности с ним теперь нет Андрэ. И он отомстил — красиво и изящно, несколькими громкими ограблениями. Ему везло, как дьяволу. Словно стоя над скромной могилкой, рядом с могилами родичей Андрэ, он продал свою душу за месть. — Куда-то ведь ты хотел бы отправиться со мной вместе, не так ли? — Показать тебе мир, начиная от здешних потаенных уголков, древних индейских храмов Южной Вирджинии, водопада, которому нет равных в мире, потом — Старый Свет. Там, несмотря на то, что их лихорадит в войнах и революциях, все же осталось много того, что образованному молодому человеку стоит увидеть. — Ты так красиво говоришь, — заметил Андрэ. — А с чего начнем смотреть мир? — Ну, для начала — все же со столицы Северной Вирджинии, Нью-Уэлдона. Какие-то двести лет назад этого города не существовало вовсе, — фыркнул Роланд. — А теперь он огромнее Элизиума и Уэлдона, пожалуй, вместе взятых. — А что там есть интересного? — Андрэ отставил чашку и уселся на колени к Роланду, обняв того за шею. — Только то, что сотворили люди своими руками, породив гением своей мысли. Самые высокие здания в мире, самый длинный мост, соединяющий… Андрэ! — у Роланда закружилась голова от нахлынувшего возбуждения, будто он вернулся в свои счастливые восемнадцать. Или не менее счастливые двадцать восемь. — Да-да? Так что там про мост? — Андрэ освобождал его от рубашки. — Он соединяет… берега одной из самых широких рек… Бог мой, ну что ты творишь! — М-м-м, — Андрэ уже разбирался с его штанами, соскользнув на пол. — А что я творю? — Ты сводишь меня с ума… Боже, Андрэ! Только крепкая хватка рук на подлокотниках позволила Роланду остаться на месте, не вжимать голову любовника в пах, разрешая ему творить все, что заблагорассудится. Опыта у Андрэ не прибавилось, но кое-что он все-таки помнил. Истинно французское искусство любви, которому его в свое время обучал Роланд. Тогда ему выдалось совсем немного практики, Роланд предпочитал дарить ласки, а не принимать их, или же так берег своего юного любовника. Но сейчас Андрэ гораздо старше и беречь его не нужно. Это оказалось проще, чем предполагалось, истосковавшийся по ласкам любовника Роланд достаточно быстро излился. А, отдышавшись, отомстил с истинно аристократичной изощренностью, не позволив Андрэ последовать за собой столь же быстро, возводя его своими ласками с каждой минутой на все более высокую ступень удовольствия. После того, как оглушающая волна удовольствия схлынула, Андрэ чувствовал себя как рыба на берегу, полулежал, хватая ртом воздух. Только сейчас он понимал, как ему не хватало таких вот «уроков» нежности и наслаждения, бесценных потому, что Роланд дарил их со всей щедростью своей души. С любовью. — Я теперь даже летать могу, кажется, — слабо прошептал он.