Чужое печенье и сантименты

i was made to keep your body warm but i'm cold as the wind blows so hold me in your arms

Когда Шерлок резко распахивает глаза, садится на кровати и с глухим стоном прижимает кончики пальцев к вискам от того, что всё перед ним пульсирует, плывёт и кружится — тогда начинается серое лондонское утро. Когда Шерлок понимает, что с ним что-то не так, что внутри черепной коробки пережат какой-то важный нерв и что сердце неожиданно оказывается прямо у него в горле — тогда начинается история. * Шерлок не паникует, не боится и не дрожит — ему, скорее, ужасно любопытно. Он позволяет телу согнуться, подняться с кровати и накинуть на плечи шёлковый халат, — чёткий алгоритм, наложенный на жёсткий диск машины, поставленный на повтор в каждое серое лондонское утро, — а потом дотрагивается до кадыка. В горле собрался пульсирующий клубок из клапанов, и из-за этого Шерлока немного подташнивает. Он скользит пальцами ниже по шее, задевает ключицы и яремную впадину, царапает по обнажённой коже. Кладёт ладонь на грудь; внутри вместо сердца — нестерпимый жар, внутри — расплавленный свинец. Шерлок угрюмо хмурит брови, разглядывает растопыренные пальцы другой руки и замечает, что они судорожно подрагивают. * Он внимательно рассматривает себя в запотевшем зеркале в ванной, фиксирует: на скулах яркий румянец, зрачки расширены, кончики ушей горят, и он то и дело сглатывает и непроизвольно закусывает щёку. Шерлок тут же заключает, что он заболел. * На кухне слабо пахнет кофе и готовит тосты Джон. При виде его заспанного лица сердце чуть не выпрыгивает у Шерлока прямо из горла. Он давится, кашляет, быстро сглатывает и зажимает рот ладонью. — Джон, — голос хриплый, но громкий, — Джон! Джон — врач, Джон наверняка знает, из-за чего Шерлоку так плохо. Джон — знает. Друг обеспокоенно к нему подходит; Шерлок замечает хлебные крошки у уголка его губы (уже съел свою пару тостов, судя по всему, торопливо, не пережёвывая тщательно, — следовательно, эти тосты он готовит для Холмса). — Я заболел, — сразу говорит он, не привыкший ходить окольными путями и до ужаса прямолинейный, ощущая стук в ушах. Сердце уже сползло обратно в свою дыру между рёбрами, но успокаиваться почему-то никак не желает. Шерлок невольно засматривается на уши своего соседа, отмечая про себя, что они... красивые? Да, возможно. Возможно, совсем чуть-чуть красивые. — Температура, жар, болезненные ощущения в груди, — перечисляет Холмс, загибая пальцы. Это немного странно — пялиться на уши своего друга и соседа. На уши — и на забавный нос, и на нижнюю губу с хлебными крошками, и на эту пролёгшую на лбу морщинку... — Оу, — говорит Джон, тыльной стороной ладони проводя по лбу Шерлока. — Мне нужна твоя помощь, — ему действительно немного неловко просить об этом: разрушает чёртов имидж всезнайки. — Я бы сказал, что это простуда. Джон опускает руку. — Но это не она, — Шерлок хмурит брови. Очень интересно. — Давай-ка я сделаю тебе чай, — мягко прерывает его Джон, и у Шерлока внутри вдруг взрывается парочка сверхновых. Очень, очень интересно. * Вечером Шерлок лезет в «Google». С утра ему стало гораздо лучше, но непонятное щемящее чувство в груди неизбежно возвращалось каждый раз, когда Ватсон мелькал в поле зрения. В конце концов у Шерлока от таких перепадов заболела голова. Джон шутливо фыркнул на нытьё и дал ему аспирин, а сердце Шерлока сделало два — нет, даже три — кульбита, когда их пальцы случайно мазнули друг по другу. Это начинало его раздражать, потому что не давало нормально работать. И думать — особенно думать, во все мысли влезал Джон Ватсон. Шерлок открывает сразу несколько сайтов, цепляя информацию о его симптомах, хмурится с каждой минутой всё больше — ничего и близко похожего. Он уже готов разразиться ругательствами — но тут замечает сообщение какого-то пользователя (девушка, семнадцать лет, любит больших собак и терпеть не может спаржу). На форуме оставлено: «У меня было почти так же, когда я влюбилась первый раз в жизни :)» — и ещё парочка «плюсов» под постом. Шерлок просто моргает пару минут, а потом принимается с отчаянием грызть ногти. * Гадать, кто это, долго не приходится. Джон читает газету, а Шерлок сидит на диване, обняв колени, и медленно погружается в депрессию. Это пугает — у него раньше были такие... снисходительные симпатии по отношению к другим, — Шерлок считал их, как правило, «чуть-чуть умней остальных» — но заканчивалось тем, что он просто вертел беднягами в своё удовольствие. Джон. Джон — непрошибаемый идиот, среднестатистический человек, ничем особо не выделяющийся, просто сосед по квартире и самый лучший друг, Джон — чудесный, замечательный, абсолютно очаровательный... Шерлок рычит и вцепляется в волосы. — Я хочу пострелять в стену, — говорит он, злобно глядя на удивлённого Ватсона. — Шерлок, в прошлый раз соседи вызвали полицию, и миссис Хадсон... — Я. Хочу. Пострелять. В стену! — повышает голос детектив. Это катастрофа. * Шерлок ненавидит сантименты. Они мешают. Они ведут к проигрышу. Он смотрит на труп — и не может ничего рассказать, потому что перед глазами Джон, Джон, Джон. — Ну? — спрашивает Лестрейд. — Я думаю, — огрызается Шерлок. И даже складывает ладони домиком, чтобы никто не заподозрил его во лжи. * После того, как Шерлоку начинают сниться эротические сны, он решает что-то делать с этим. Первым решением оказывается пойти в ванную комнату и снять напряжение. Довольно болезненное напряжение. Шерлок вскакивает утром, как ошпаренный, не трудится даже халат накинуть — идёт в ванную в одних боксерах. Он в спешке открывает дверь и видит умывающегося Джона. — Твою мать, — говорит Шерлок. Джон смотрит на него и случайно опускает взгляд вниз. — О, — детектив видит, как краснеют его уши, — Шерлок, я... я могу уйти, если тебе совсем уж хочется... — Заткнись, — шипит Холмс и захлопывает дверь. Он сидит в спальне до тех пор, пока Джон не удаляется наверх, и только тогда выходит. Потом торчит в ванной до тех пор, пока Джон не спускается вниз спросить что-то у миссис Хадсон. Потом снова не выходит из спальни до глубокой ночи. * Шерлок не успокоится, пока не получит своё. Он ищет в интернете «что делать, если тебе нравится мальчик», потом исправляет «мальчик» на «мужчина», потом — на «военврач». Толку — ноль. — Сантименты, — плюётся Холмс; каждый слог как ядом отдаёт, — сантименты! Он по-прежнему пытается это подавить, но тело его впервые, кажется, не слушается. Один раз Шерлок валится с лихорадкой. Джон сидит на краю дивана и гладит костяшки его пальцев — по-дружески, разумеется, — а Шерлок вдруг поднимается на локтях, рывком садится, чуть не потеряв сознание от сильнейшего приступа тошноты, и обнимает его за плечи. — Прости меня, — шепчет он Джону в волосы. — За что? — смущённо шепчет Джон в ответ. Шерлок вдыхает его запах, потеревшись носом о висок, и неожиданно для себя начинает плакать. Тело не слушается его от слова «совсем», а Джон успокаивающе поглаживает по спине. * Он не задаёт вопросов, но Шерлок знает, что творится в его голове. Шерлок бы всё отдал, чтобы знать, что творится в собственной. — Джон, — он протягивает ему чашку с кофе, — что тебе нравится в девушках? Шерлоку важно убедиться. Ватсон откладывает книгу и обхватывает пальцами горячий фарфор, недоверчиво смотрит на кофе. — Ну... — начинает он. — А в людях? — Я не могу так сразу ответить... — А во мне? Джон замирает и ошарашенно на него смотрит. Шерлок складывает руки на груди. * На Рождество Джон опять приводит домой девушку. Шерлок проливает вино на её платье, во весь голос рассказывает не самые приятные подробности о её жизни, говорит, что её любимого питомца, скорее всего, придётся усыпить — и в конце кидает свой фирменный взгляд «убирайся-отсюда-к-чертям». Сюзанна (?) заходится в истеричных рыданиях и сбегает за час до полуночи. — Я запрещаю тебе встречаться с девушками, — рявкает Шерлок на Ватсона. Тот от неожиданности роняет свой бокал. Начинается ссора, и ссора перерастает в драку — миссис Хадсон обеспокоенно наблюдает, спрятавшись за ёлку. На всякий случай. * Шерлок внезапно приглашает Лестрейда в бар. Джону на пару с Салли приходится волоком тащить оттуда обоих. Они и двух слов связать не могут; щёлкают пальцами, показывают друг другу «классы» и заходятся пьяным гоготом. — Совет да любовь! — успевает пробулькать Грег, указав на Шерлока и Джона пальцем, пока Салли запихивает его в свою машину, не скупясь на ругательства. Они с Шерлоком снова прыскают. Джон закатывает глаза, покрепче перехватывает детектива под мышки и желает Донован удачи. В такси Шерлок лезет целоваться. У него почти получается: промахивается и чмокает Ватсона в уголок губы. — Великий Боже, Шерлок, — багровеет Джон, — веди себя прилично! — Мне плохо, Джон, — он трётся носом о его щёку, — я хочу полежать у тебя на коленях. Джон пытается его оттолкнуть, но Холмс только сильнее наваливается. — Джон, — лепечет он почти отчаянно, — Джон, Джон, Джонни. Джон разрешает, лишь бы тот не называл его Джонни. Шерлок всхлипывает и что-то бормочет, а Ватсон зарывается пальцами в его волосы и шепчет «успокойся, всё хорошо, всё в порядке». — Всё в порядке, — повторяет Шерлок, словно мантру. — Всё в порядке. И тихо мурлычет. * Лестрейд звонит Джону «поговорить по душам». После работы Джон мчится на Бейкер-стрит и вихрем врывается в гостиную. — Он рассказал, — Шерлок мрачно отворачивается к окну и берёт в руки скрипку. Ватсон молчит, стоя в дверном проёме. Не найдя, что сказать, уходит наверх. Снизу доносится печальная мелодия. * После двух недель абсолютного молчания воздух в «221Б» начинает трещать по швам. Шерлок хмуро жуёт чужое печенье, а Джон не может ему возразить, потому что в прошлый раз детектив кинул в него нож. Шерлок взвинчен. Лестрейд атакует Джона звонками и сообщениями, спрашивая, почему он вдруг отказался брать то дело на «восьмёрку». Джон сбрасывает очередной вызов и опирается ладонями о стол, склоняясь над Холмсом. Тот хмурится ещё больше (хотя, казалось, куда уж больше). — Ты всегда можешь мне всё высказать, потому что я не перестал быть твоим другом, слышишь? — получается резче, чем он ожидал. Шерлок слышит, как Джон чуть ли не срывается на него. — Я мог бы съехать. Удар прямо в солнечное сплетение. — Что? — Ватсон ошарашенно делает шаг назад, покачиваясь. — Я мог бы съехать, — Шерлок складывает ладони и смотрит на него тем самым взглядом, от которого у Джона мурашки по спине бегут. — Я хотел бы съехать. Ватсон слова вымолвить не может; в голове что-то противно щёлкает пару раз. — Потому что я совершенно точно знаю, что ты абсолютно непрошибаемый гетеросексуал, — Шерлок понижает голос. — Кроме того, ты сам утверждаешь это, и я не вижу смысла мучить ни тебя, ни себя. — Ты... — слишком надломленно, слишком опустошённо звучит. Джон кашляет и продолжает: — Ты покидаешь Бейкер-стрит? — Разве ты не видишь, что моё тело вытворяет? — так же надломленно отвечает Шерлок. Джон смотрит ему в глаза и замечает, что скулы прорисовались ещё жестче, а болезненные синяки под глазами, как кляксы, въелись в кожу. Шерлок удивительно бледный, его руки дрожат, его голос хриплый и грустный, а стоит Джону подумать, что это всё из-за него — и ему неожиданно хочется плакать. Как он мог не замечать? — Мой мозг умирает из-за тебя, Джон, — Шерлок вдруг встаёт, задевая миску с печеньем, и оно со стуком сыпется на пол, — Я умираю из-за тебя. И в этот момент Джон решает кардинально пересмотреть свои принципы. Он делает шаг вперёд, наступает на упавшее печенье и стискивает детектива в своих медвежьих объятьях. — Шерлок, — Джон улыбается, нежно, трепетно улыбается, как улыбался за свою жизнь только девушкам, — я, может, и не гей, но и ты — не человек, как ты думаешь? — Я могу сменить пол, если тебе будет комфортней, — тут же предлагает Холмс. Он стоит столбом, вытаращив глаза, и чувствует, как взволнованно бьётся сердце Джона. И чувствует, как впервые за долгие месяцы начинает биться его собственное. — Не стоит, — смеётся Джон. — Лучше я сменю взгляды. Он, всё ещё в состоянии лёгкого, опьяняющего шока, привстает на носочки и прикасается губами к тому месту, где острое плечо переходит в угловатую шею. И Шерлок, наконец, чувствует себя самым счастливым не-человеком.