Адреналин

      Кто и когда впервые ему это сказал — Скалл не ответит.       Может быть, это было в далеком детстве, и сказал это не отошедший после смерти жены отец. Мама умирала одна.       Может, слова сорвались с губ старшей сестры. Ей пришлось забросить мечты, чтобы помогать семье. О чем она мечтала?       Или это обронил какой-то бродяга, встреченный на улице и не получивший ни монетки.       Никто никогда не получает желаемого.       Можно спрашивать, сколько угодно — Скалл уже не вспомнит.       Зато вспомнит, какие последствия имела услышанная однажды фраза. Кажется, именно тогда он решил стать каскадером. Смеяться смерти в лицо и ускользать от нее — разве это не весело?       А Костлявая так быстро приняла правила игры, что в рекордные сроки парень заработал репутацию «бессмертного». И прозвище, приклеившееся сильнее собственного имени, затмившее его — Череп.       Изгой.       Кажется, с первого же заезда под псевдонимом «Скалл» никто по имени к нему уже не обращался. Отец умер, а сестра все-таки бросила все и сбежала. Исполнять мечты.       Кажется, сама его жизнь началась с услышанной однажды фразы. Это была единственная истина, в которую он никогда не переставал верить. Отдающиеся в голове слова всегда были путеводной звездой. Предостережением. Почти целью жизни.       Безумец.       Риск, адреналин в крови, вечное движение — наперегонки со смертью. Никогда не останавливаться — и все нипочем! Страха нет и не будет.       Гений.       Если никто не подаст мне руки, то я и не умру. Черта с два. Зря надеетесь.       И удача — вечная спутница. Она держит его за руку и никогда не отпускает. А он заходит все дальше и дальше. И со временем — сам верит в собственное бессмертие. И действительно смеется Костлявой в лицо.       Скалл так заигрывается в салки со смертью, что уже не понимает, когда это все перестает быть игрой. Когда смерть, которой наскучила игрушка, которую не поймать, отворачивается от него — и что бы он ни делал, он действительно не может умереть. Соскальзывает однажды с мотоцикла, падает с немыслимой высоты, ломает всего пару костей, и через полтора месяца снова рассекает по трассам — назло всем. Кроме себя.       Побег от смерти превратился в гонку за ней.       Иногда ведь хочется слабости. Иногда накатывает усталость от вечной гонки, но уже не остановиться. Тормоза сломались. А мчаться куда-то нужно.       Игра уже давно наскучила и ему, но он так разогнался в свое время, что не может прекратить. Он как вечный двигатель. Он не остановится, пока не сломается. А ломаться не хочется. Хочется — чтобы ветер в лицо, адреналин в венах и смерть рядом.       Даже друзья-гонщики со временем начинают страшиться соперника, который совсем не боится смерти. Который считает Костлявую своей лучшей подругой. И сам в ужасе от того, что вообще не боится смерти, как бы странно это ни звучало.       Единственная причина, по которой Скалл соглашается пройти испытания чудака в шапке в шахматную клетку — тот обещал новые эмоции. Новый адреналин. Что-то невообразимое!       На время Череп — интересно, когда он забыл собственное имя? — действительно окунается во что-то новое. Испытания, в которых никто не выживал, — а он жив. И снова адреналин кипит в крови, снова смерть с ним рука об руку — лучше ощущения и не придумать!       Большего облома, чем превращение в ребенка, Скалл в жизни не испытывал. Ему плевать на проклятье — его волнует, что в такой форме до соревнований его не допустят. Другие проклятые ноют, что их превратили в детей, а Череп хочет взвыть, потому что подруга-смерть снова от него ускользнула. Ей нечего делать рядом с вечным ребенком.       Он поэтому и подается в мафию. На соревнования карапузов не пропускают, сколько ни уверяй, что это он — легендарный Скалл. А в мафии свой адреналин. В мафии — война. В мафии — Реборн и Колонелло, чем-то похожие на смерть. От них пахнет так же. Поэтому Череп старается держаться рядом. Но и этого становится мало. Надоедает. Они — не смерть. Они — не друзья.       Десятилетиями ничего не меняется, и жизнь без адреналина наскучивает так, что хочется выть.       Скалл никогда и никому бы не признался, что обрадовался появлению яда. Нон-тринисетте тянет из «великой семерки» все соки, остальные делают все, чтобы выжить, а Череп наслаждается утекающей жизнью и ждет давнюю подругу с распростертыми объятиями.       Он умрет, и никто не подаст руку? Чушь.       Ему руку подаст сама Смерть.