___
Завтрак Микаэль приказал накрыть в Малом зале, что уже слуги успели прозвать Малой столовой, так как их господин частенько завтракал, обедал и ужинам там. Атмосфера этого помещения, которое было слишком мало для бальной залы, но достаточно велико, чтобы в нём был не малых размеров камин и стол на дюжину персон. Зал был светлым, окна с целый этаж, чуть прикрытые лёгкими занавесками, стены выкрашены в приятный голубоватый цвет. Помимо камина и стола в Малой столовой были стеллажи с книгами, а около камина стоял диван и пара кресел в приятных синих оттенках, смотреть на них было приятно. А стены украшали прекрасные картины природы и портреты предков Шиндо в посеребренных рамах, что напоминали собой переплетения древнейших корней – они очень нравились Микаэлю. Он любил принимать пищу в Малом зале, днём в нём было очень светло и уютно, а вечером тепло и светло даже без свечей, когда в камине разжигали огонь. Было очень приятно ужинать под звук потрескивающих палений. Стол был уже накрыт, когда Микаэль спустился в Малую столовую. Свет озарял стол и столовое серебро, терялся в гранях кувшина, в котором по приказу Шиндо всегда стояли цветы, и утопал в картинах, придавая им жизни. Столовая была прекрасна в своём дневном и личном свете, располагала к себе, дарила спокойствие и уют, заставляя Микаэля погрузиться в прошлое, когда по дому слышался шум от его братьев и сестёр, многие из которых погибли в детстве, сломленные болезнями; вся семья обычно собиралась именно в Малом зале, где и проводила большинство времени вместе; именно эти воспоминания остались у Микаэля о его детстве. Он дорожил ими и ни с кем не делился. Двери раскрылись, в них вошла одна из его служанок, самая опытная и взрослая из них; она, можно сказать, вырастила Микаэля; именно ей был отдан приказ позаботиться о музыканте, которого она и привела по приказу своего господина в Малый зал. Следом за низенькой и довольно полненькой женщиной вошёл тот самый юноша, сейчас выглядящий совершенно по-иному: его тёмные волосы были вымыты и причёсаны, кожа блестела от влаги и сияла от чистоты, такой она явно уже давно не была, одет он был тоже по-другому, в широкую белую рубашку, которая была велика ему в плечах, и простые штаны, завязанные на поясе верёвкой, но ноги так и остались босы, а за спиной виднелась домра. Взгляд юноши был спокоен, но сам он был насторожен, пусть и не показывал этого, - это чувствовалось; музыкант опасался, что это всего лишь глупое издевательство и не ждал ничего хорошего от встречи с владельцем этого богатого дома. - Оставь нас, Мария, - приказ Микаэль своей служанке. - Слушаюсь, господин, - в почтительном поклоне старая женщина покинула Малую столовую. Как только двери закрылись, Микаэль вновь взглянул на юношу, что не сдвинулся с места, даже не двигался и, кажется, не дышал. - Проходи, угощайся, если желаешь что-то ещё, только скажи, - владелец поместья махнул рукой в сторону стола, позволяя гостю приступить к трапезе. Но музыкант не спешил, полностью уверенный в подвохе, он не стремился воспользоваться позволением аристократа. - Вы позволяете мне? – не веря в происходящее, спросил бродячий артист, смотря на дворянина перед собой. Этот мужчина напоминал ему всех тех господ, по чьей воле он часто оказывался в грязи, избитым и без гроша в кармане; он перестал считать этих напыщенных и не обделённых властью за людей. - Если ты голоден – ешь, - ровным голосом проговорил Шиндо, - если нет – можешь остаться в дверях. Музыкант решил больше не тянуть и подбежал к столу, тут же набрасываясь на яства, которые был с радостью готов вкусить впервые. Он не заботился о манерах: ел руками, чавкал и много мусорил, оставляя крошки и пятна на идеально выбеленной скатерти. Ел артист жадно, как будто вкушал еду впервые, откусывал много, как будто бы еду отбирают, и запила так, что чуть ли не давился. Он даже не потрудился сесть, полностью сосредоточившись на пище, боясь, что её вот-вот отберут – и такое с ним было за его не слишком длинную жизнь. Микаэль наблюдал за ним с улыбкой на губах. Впервые он видел, чтобы так жадно вкушали пищу, наслаждаясь её вкусом, забыв от удовольствия и радости о малейших манерах, если они и были. Аристократ обошёл стол и присел напротив музыканта, всё так же наблюдая за ним, он осторожно принялся за еду, запивая лёгкий завтрак столовым вином. Чуть позднее, когда юноша понял, что еду у него никто не заберёт, он всё же присел на стул напротив господина и принялся вкушать восхитительную еду столовыми приборами, показывая, что манеры у него всё же есть. Правила он знал, но редко ими пользовался, да и зачем это в деревнях, где принято есть руками. Но при аристократе парнишка посчитал, что показать их всё же стоит, вспомнив всё, чему смог научиться, путешествуя по миру. - Вкусно? – чуть позже, когда трапеза была почти завершена, спросил у своего гостя Микаэль. - Очень, - сквозь чавканья послышался ответ музыканта. – Это восхитительно. Микаэль улыбнулся, допив свой бокал и отодвинув его в сторону. - Я рад, что еда пришлась тебе по вкусу. Юноша закончил со своей едой и отодвинул опустевшие тарелки в сторону, позаботился и о своём бокале с вином, осушив его одним большим глотком. Оставленный в сторону бокал сверкал на солнце, что просачивалось через большие окна Малой столовой. Артист, наконец, оглядел помещение, в котором отзавтракал, и поразился тому, насколько оно великолепно, о чём незамедлительно сообщил хозяину поместья, получив в ответ довольный смех. - Это наипрекраснейший зал в этом доме, - согласился с ним Шиндо, - лучшего него лишь лес, что окружает моё поместье. - Вам нравится лес? – поразился бродячий музыкант, смотря на аристократа перед собой удивлёнными глазами. Он впервые на своём веку видел дворянина, кто считает природу красивее своего злата и имущества. Не мог поверить, что в этом мире остался ещё кто-то, кто ценит окружающую природу, кто от всего сердца помогает тем, кто нуждается в этом, кто не очерствел, получив в руки власть и деньги. Именно для таких людей было создано искусство и именно для них он – музыкант - и поёт. - Лучше леса может быть только море, - продолжал улыбаться Микаэль, - но до него далеко. Поэтому самое прекрасное в округе – это лес. И обширные поля, что раскинулись до самого моря, туда, на юг, и реки, что текут по этим самым полям. Хотя прекрасного всего, поправь меня, если я не прав, - это небо над нашей головой. И свет солнца. Нет ничего лучше в нашем мире, чем это. - Вы необычный человек, - честно произнёс музыкант, впечатлившись словами аристократа. - Почему же? – удивился Микаэль. – Я вполне обычный, заурядный человек. - Вы смотрите на мир по-другому. - Я смотрю на мир так, как на него должен смотреть каждый. Просто я понял, что настоящее сокровище не в земле, а на земле: в лесах, что окружают нас, в полях, в животных, в песне ветра, в переливах рек и озёр, в свете солнца и обширных небесах. Ведь именно об этом твои песни? Музыканты прославляют то, что смертным видеть не дано. Поэтому вас унижают, оскорбляют и прогоняют из городов, вы несёте свет, который не нужен во мраке. Такова моя точка зрения. Бродячий артист впервые видел человека, который действительно верит в то, что говорит, не врёт и не лукавит, человека, который говорит правду, держит свои слова, который не прогнил и не прогнулся, оставшись верен себе и своим убеждениям, сохранивший свет в душе и жажду к искусствам, такой человек – самая настоящая редкость; он понимал всех тех, кто жаждет творить, тех, кто несёт свет этому миру по воле Божьей, тех, кто наделён талантом, тех, кто хочет изменить этот мир к лучшему, показав все его прикрасы. Он пел душой и цвёл сердцем, он был не чужд к добру, верил в справедливость, был честен с собой и со всем миром, он был слишком идеален, чтобы существовать. - Чего вы хотите от меня? – музыкант был груб, но он хотел лишь одного – понять, что движет этим аристократом. – Зачем вы меня спасли, пригласили в дом, приодели, умыли, зачем накормили и сейчас говорите со мной обо всём этом? Что вами движет? - Мной движет любовь к искусству. Я люблю песни и музыку, но музыка сейчас не в почёте. Ты сам пришёл к моим вратам, сам решил спеть перед домом господина, зная, какой это риск. За всё, что делается, я готов платить. Ты будешь петь и играть на домре, а я – платить тебе за это та, как ты того пожелаешь. Я распоряжусь, и тебе приготовят комнату, у тебя будет жалование, одежда, еда, всё, что ты пожелаешь. Твоя задача проста – играй мне, когда я того пожелаю. Если ты не согласен, скажи это, и я отпущу тебя, пообещав не обидеть и не позволить это сделать моим слугам, одежда останется при тебе, и ты сможешь взять с собой провизию. Музыкант нахмурился, вглядываясь в глаза дворянина, пытаясь найти там обман, но взгляд лазурных глаз был чист, как небосвод в ясный день, такой, какой стоял за большими окнами Малой столовой. - В чём обман? Бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. Отчего-то я чувствую себя мышью перед вами, безымянный господин. Микаэль махнул руками, теперь прекрасно понимая, отчего молодой человек не спешит ему верить на слова. - Простите мне мои манеры. Я забыл представиться. – Микаэль поднялся на ноги и отпустил поклон, показывая тем самым, что считает бродячего артиста за равного себе, чем был очень удивлён и польщён оный. – Моё имя Микаэль Шиндо, владелец этого поместья и прилежащих к нему земель, владелец ткацкой фабрики и нескольких пекарен в деревне к северу, помимо этого владею мельницами в лиге отсюда. Теперь твоя очередь. Музыкант также поднялся, отпустил поклон, какой положено давать аристократам и заговорил: - Моё имя Юичиро. Я бездомный сирота, не имеющий в силу родословной фамилией. Бродячий музыкант, владею лишь домрой. Забрёл к Вам случайно. И… желаю остаться. Микаэль не сдержал довольной улыбки на своих устах, радуясь, как ребёнок тому, что наконец-то нашёл то, что так долго искал.___
За год, что Юичиро прожил в доме Микаэля, он привык к дому и слугам, а слуги привыкли к нему; музыкант привык каждый вечер у камина в Малом зале играть аристократу мелодии и иногда пел для него. За это платой была одежда, жильё и пропитание; он каждый день трижды трапезничал вместе с господином Шиндо в Малой столовой, к чему со временем привык, а Микаэль был рад, что теперь не одинок. Им нравилось проводить время вместе; Юичиро рассказывал Микаэлю о том, что поведал в мире за время своих странствий, рассказывал о людях, которых видел, о религиях, о которых слышал, рассказывал и иностранные легенды и поверяя, о богах и традициях других народов, рассказывал о лесах и полях, о реках и море, пел обо всём этом, а Микаэль был благодарным слушателем, который никогда не перебивал, лишь внимал с затаённым дыханием каждому слову безоговорочно веря; сам же Микаэль научил Юичиро грамоте и письму, рассказывал обо всём, о чём он спрашивал, показал ткацкое дело, сводил и на мельницы, напросился вместе с ним в гости на бал, научив танцу и позволив сыграть в оркестре, о чём тот давно мечтал, но возможности, конечно же, не было, также он научил артиста рисовать и выращивать цветы, упросив своего садовника дать несколько уроков. Вместе они пили чай по утрам, смотря на рассвет, а днём, когда с делами фабрики или чем-то другим было покончено, частенько выбирались в лес на лошадях, чему тоже Микаэль научил Юичиро, помогая овладеть верховой ездой за короткий срок. Юичиро был способным учеником, чему не мог нарадоваться Шиндо, смотря за его успехами. Жизнь сверкала в новых красках, показывая свою лучшую сторону для двух совершенно разных людей. В дождливые осенние вечера, когда за окном уже темно, а в поместье холодно, в Малом зале всегда зажигали камен, многие слуги приходили сюда не столько греться, сколько внимать переливам домры и голосу музыканта, что любил давать вечерние концерты при свете лишь огня. Он пел о деревьях, о травах и цветах, о городах, о великих людях, восхваляя их бессмертные подвиги во имя Родины, пел и о полях, что раскинулись от горизонта до горизонта, о прекрасных небесах, чистых и необъятных, или о разозлённых и серых, о дожде и о радуге, о снегах и высоких горах, что поведал на своём веку лишь единожды, пел о любви, о дамах и о счастье, которое так жаждут люди. Он пел о слезах и потерях, пел о смерти и войнах, пел о голоде и болезнях, пел о том, что было у каждого в душе, объединяя их вместе, показывая лучшую сторону, неся свет. Мелодия, что рождалась под его пальцами, была самой настоящей мелодией души. Когда время становилось совсем позднее, когда догорали даже дрова, слуги, восхищённые песнями и музыкой артиста, покидали Малый зал, уходя в свои комнаты, оставляя своего господина и его музыканта наедине. Отыграв своё, Юичиро всегда осматривал домру, беспокоясь о том, что струны могут порваться или исхудиться, и нужно будет вовремя их заменить; а Микаэль, всегда сидящий на кресле возле камина и греющийся в его последних огнях, неотрывно смотрел все представления, что давал артист, поначалу смущал тем самым его невероятно сильно, но со временем внимание стало привычным и необходимым, по-иному музыкант уже не играл. Микаэль любил смотреть на то, как он щипает струны домры, вызывая мелодию, что цепляет душу; аристократ любил слушать голос Юичиро, любил, когда он пел о прекрасном и о страшном, заставляя восхищаться и дрожать от страха, любил, когда во время новой песни, что рождалась прямо на ходу, он смотрел своими зелёными прекрасными, словно свежая трава, глазами прямо в чистые небесные глаза, когда они смотрели друг на друга, не отрываясь, а мира, что должен быть вокруг, не существовало. Это было лучшее время, что ценнее всех богатств мира мнимых и не мнимых. - Тебе нравится, что я пою и играю для тебя? – Юичиро впервые задал подобный вопрос. Он смотрел с пола, где сидел на ковре у камина, - то было его место выступлений, - снизу вверх на своего господина. Он стал его слугой, стал его придворным музыкантом, тем самым господин Шиндо ввёл в моду, чтобы у каждого уважаемого себя аристократа был личный музыкант, - это стало в почёте среди знати. - Я люблю твои песни и твою игру, - ответил Микаэль, смотря прямо в глаза. Он не обманывал, никогда, он говорил лишь правду. - Поэтому я здесь? – тихий вопрос, не требующий ответа, но имеющий под собой совсем иной смысл, чем кажется на первый взгляд; его нужно читать между строк. – Я ни разу не видел тебя с девушкой. Тебе они не любы? Ты не заинтересован в прекрасных дамах, но любуешься их красотой, ценишь любовь, но не испытывал её, ты наслаждаешься моими песнями о любви, но сам… Ты любишь, но не смеешь признать это. Ты любишь против воли небес. Ты любишь того, кого любить тебе не положено. Ответь мне: почему я здесь? - Я во многом прав, Юи, - он совсем недавно начал называть его таким приятным, ласкающим слух, сокращением имени, - я не люблю девушек, но восхищён их красотой, они не западают мне в душу, пусть я и желаю этого. Я восхищаюсь красотой твоих песен о любви, пусть и не знаком с этим чувством. Я не уверен, что влюблён, но хотел бы этого больше всего на свете. Ты здесь, потому что я так хочу. Я хочу, чтобы ты был рядом. Всегда. Не это ли ты называешь любовью? Не об этом ли чувстве поёшь самые прекрасные и нежные, самые грустные и печальные песни? Если да, то я люблю тебя. Юичиро отложил домру в сторону, решив озаботиться ей потом, когда будет в своей комнате, когда для этого будет время и место, не сейчас. Он поднялся осторожно, до сих пор не веря словам, что были произнесены Микаэлем. Смотрел в его глаза, пытался найти обман, подвох, лукавство, но видел лишь одно – честность. Он верил, теперь верил всегда. - Я пою о том, что приносит счастье. Я верю, что любовь рождает счастье, что она высшее чувство, что правит миром. Я люблю леса и поля, цветы и ветер, моря и скромные реки, величественные дома и большие города, высокие горы и далёкие небеса. Но совсем иной любовью я люблю тебя. Ты подарил мне мечту, я обрёл дом и возможность дарить людям свет. Да, это то самое чувство, что бьётся в наших сердцах, зовут любовью. И я от всей души говорю тебе: я люблю тебя. И клянусь, что не покину. Никогда. Он останавливается рядом, не смея прикоснуться без позволения; его притягивают к себе, заставляют буквально сесть к себе на колени и обхватывают его лицо руками, смотрят в глаза, видя там безмолвное позволение, и только потом – целуют. Мелодия, рождённая музыкантом, всколыхнула душу и породила любовь в сердце, которое почти остыло.