***
У их истории не было начала. Просто с каждым днем Юн Шиу, бесивший раньше как армия адских чертей, становился все ближе. Он уже не казался таким напыщенным и эгоистичным, как при первом знакомстве, не вызывал жалости, как в те дни, когда блондин лишился своей прежней, иллюзорной жизни всенародного любимца и казался ни живым ни мертвым, не оставлял в голове сотни вопросов, как во время путешествия к пику Мурим, где Юн мог по началу раздраженно фыркать, а уже в следующую секунду броситься на помощь невезучему Ван ЧиАну. Шиу был задумчивым, частенько прятался ото всех в дальних углах школы, а потом возвращался в комнату далеко за полночь, старался вести себя как можно тише, чтобы не разбудить соседа по комнате, садился за ноты и писал так долго, насколько ему хватало сил, порой до самого утра. И если сначала Ван возмущенно фыркал, когда его будила скрипнувшая дверь или упавшая ручка, то со временем он начал сознательно ждать, когда блондин повернет дверную ручку, включит настольную лампу на минимальную мощность и зашуршит ручкой по шероховатой поверхности бумаги, создавая новую, лишь ему одному известную музыку. В этом было что-то магическое, непостижимое, словно в паре метров от шатена творились чудеса, а Шиу был чародеем, создателем волшебства. Пожалуй, это была одна из причин, по которой ЧиАн все сильнее привязывался к Юну, прохладному и загадочному, как весенняя беззвездная ночь. В свою очередь, Шиу стал охотнее идти на контакт, частенько сам начинал разговор, садился рядом на переменах. Его стало очень много в жизни Вана, он все больше занимал его мысли, все чаще оказывался рядом и предлагал свое общество или помощь. И самое странное, что это вызывало привыкание. Теперь многое из того, с чем ЧиАн привык справляться сам, делилось между ним и Юном поровну. Присутствие блондина где-то под боком, на расстоянии протянутой руки, превратилось в нужнейшую вещь, стало залогом спокойствия и чувства защищенности. И чем глубже Шиу забирался в душу Вана, тем больше шатен начинал себя бояться. С каждым днем тонкая грань счастливой дружбы норовила рассыпаться под напором вихря, схожего с тем, который вскружил ему голову в первое знакомство с СунДок. До отвратительного смешно, до смешного отвратительно, но факт: Ван ЧиАн разделил теплое сердце на две части, в одной из которых в бескрайнем океане плескалась очаровательная русалочка с косичками, а в другой, в мутном свете настольной лампы, творил музыку души блондин с задумчивым взглядом. Стыд, страх, отрицание, тоска, беспомощность — Ван во второй раз проходил эти круги Ада, но в случае с Шиу было сложнее, острее, болезненнее. В отличие от Юна, СунДок была девушкой, пусть и несколько странной и непривычно сильной, и принять чувства к ней было легче, как что-то естественное и правильное. Шиу же был загадкой. Шиу был другом. Шиу был парнем. ЧиАн сходил с ума, избегал блондина и его удивленного взгляда, все больше старался проводить времени со своей Ариэль, чтобы убедить себя в том, что может и должен любить только ее. Ему было необходимо уничтожить на корню ту ядовитую смесь чувств, главным ингредиентом которой был Юн. Мысленно Ван умолял СунДок не отталкивать его хотя бы сейчас, когда он так остро в ней нуждался, но девушка лишь раздраженно отшучивалась и уходила, ворча что-то про «китайское обострение» и с каждым ее отказом все сильнее шатена тянуло к тому, кто заботливо протягивал ему руку в непростых ситуациях, к волшебнику слова и нот. Люди, которые создают прекрасную музыку, не могут предавать или делать больно, так ведь?***
— Я знаю, что ты не спишь, — Шиу говорит это вполголоса, не отрываясь от листа с нотами, немного хрипло, из-за чего ЧиАн вздрагивает. Он был уверен, что его хитрость осталась незамеченной, но, как оказалось, блондин знал, что его сосед притворялся спящим. — А? — Ван картинно зевает, словно недавно еще видел сны. Он собирался до конца делать вид, что это просто случайность. — Меня пару минут назад разбудил какой-то шорох. — Ты хотел сказать «пару часов назад». ЧиАн замер. Его словно током ударила мысль: «Он знает». — Т…ты о чем вообще? С чего ты взял? Тебе кажется, наверное, от недосыпа. Время к утру идет, а ты все что-то там выписываешь, — шатен старался говорить как можно более непринужденно и естественно и даже не заметил, как ручка перестала порхать над бумагой. — Когда ты спишь, ты дышишь иначе. Не надо спорить, просто поверь. Шиу встал со своего места, задвинул старый стул и повернулся лицом к ошарашенному соседу, смотря на него с полуулыбкой. — Смешно выглядишь, — усмехнулся он, подходя ближе и присаживаясь на краешек кровати шатена. — Поговорим? — О чем это? — под ребрами болезненно заныло. Так сильно, что Ван неосознанно впился ногтями в ладонь, стараясь заглушить это. — Я знаю, почему ты от меня бегаешь. Резко, словно выстрел. — Что? — ЧиАн нервно сглатывает, дыхание мгновенно сбивается. Шиу не может знать, не может. Наверняка он сейчас скажет что-то другое и шатен согласится, обязательно согласится, с любой глупостью, с любой версией. Наверняка же он не знает. — Я нравлюсь тебе, да? Второй выстрел, предупреждающий. - Ну, ты неплохой друг. Почему бы тебе мне не нравиться? Плюс ты сильный и… — глуповато хихикая тараторит Ван. Шиу же имеет в виду именно их странную дружбу, правда? Но Юн, не дослушав его путаных оправданий и до середины, резко хватает шатена за запястье и дергает на себя, оказываясь совсем рядом, в считанных сантиметрах. — Тебе нужно было идти в Школу Искусств, а не в Мурим. Ты очень много говоришь, мастерски придумываешь отговорки и совершенно не умеешь держать под контролем чувства и эмоции. Не подходят для воина эти качества, Ван ЧиАн. Ты же знаешь, что я имел в виду. — Мне нравится Ариэль. — Знаю. Ты смотришь на меня с такой же тоской, как на нее. Выстрел третий, на поражение. В комнате повисла тишина, такая густая, что ее, казалось, можно было потрогать руками. ЧиАн не мог выдавить из себя ни звука, он потерялся в вакууме своих мыслей, не знал, что ему теперь делать или говорить. — Н…Не знаю, но… В любом случае это… — слова резко становятся слишком пустыми, неспособными выражать мысли, ЧиАн задыхается ими. Это, черт возьми, и правда как с Ариэль, безнадежно и тоскливо. Ему становится безумно жаль самого себя, до подступающих слез жаль. — Это мои проблемы. Только мои. — Кто сказал? И прежде, чем Ван успевает понять, что означают эти два слова, Шиу крепко его обнимает, утыкаясь лбом в плечо шатена. — Успокойся, все пройдет. Не знаю, насколько это на самом деле серьезно, но порой, когда долгое время любишь без взаимности, наступает момент, когда от отчаяния бросаешься на любое проявление симпатии и заботы к себе и накручиваешь это до влюбленности. Это как сильная жажда. Тебе нужно это пережить. Ты же сильный. Голос Юна такой умиротворяющий, тихий, ему хочется верить. — Не бойся, я рядом, я помогу. Я не брошу и не предам, даю слово. Доверься мне, расскажи все. И Ван ЧиАн доверился. Но, к сожалению, зря.***
— Мне всё ещё следует делить с тобой комнату? ЧиАн смотрит на Юна с самым ледяным презрением, крепко сжимает стакан с водой дрожащими пальцами и мысленно считает до десяти, пытаясь так успокоить себя, но внутри него полыхает адское пламя. Внутри, дремавший долгие годы, проснулся Везувий и угрожал сжечь их двоих до тла. — Нужно поговорить, — равнодушно, даже не меняясь в лице, Шиу собирается начать разговор, но тут же замолкает, когда стакан в руке ЧиАна с жалобным звоном разбивается о лакированную столешницу, раскраивая кожу на ладонях, и окрашивается багровым. — Поговорить? О чём? Неважно, что между вами произошло… Меня это не касается. — Ван ЧиАн. Шатен клянется, что теперь возненавидит собственное имя: Юн отравил его своим ядовитым предательством. — Как ты мог? Ты же знаешь, как сильно мне нравилась СунДок… Ты же знал, как сильно я тебе доверял — Прости меня, — в голосе Шиу ни капли раскаяния. Просто он должен был это сказать и потому не издает ни звука и даже не меняется в лице, когда Ван отвешивает ему здоровой рукой сильную пощечину. Он знает, что заслужил это. — Тебе жаль? Тебе жаль?! Не думаю Оставляя за собой кровавый след, ЧиАн уходит, нацепив на лицо маску совершенного равнодушия, и только в кабинете медика, пока перепуганная, бледная от ужаса медсестра по кусочкам вытаскивала из ладони осколки, он позволил себе кричать, выплескивая с булькающими всхлипами горечь и остатки души. В его венах — стеклянная пыль, концентрированная отрава из безразличия СунДок и лжи Шиу. Его дважды убили за несколько дней. Он уже мертв для самого себя и чувствует, что смерть для остальных просто вопрос времени.***
— Ван ЧиАн, держись! Ван ЧиАн, пожалуйста! — причитает СонА, вытирая слезы. Она миллиарды раз пожалела, что позволила шатену драться с вооруженным взрослым мужчиной в одиночку, и теперь, в несущейся по городу карете скорой помощи, сжимая в своей ладони ладонь ЧиАна, перепачканная его кровью, самая сильная ученица школы Мурим дрожала от страха и молилась всем известным и неизвестным богам, умоляя сохранить Вану жизнь. ЧиАн слышал ее голос где-то там, далеко, словно через толстое ватное одеяло. Она так сильно цеплялась за его жизнь, а шатену было все равно, удастся ли ему сегодня выкарабкаться. В конце концов, умереть с распоротым брюхом куда гуманнее, чем от разрыва влюблённого сердца.