Отбросив маски

Когда с Человека-Паука соскальзывает маска и падает на пол, Уэйд привычно закрывает глаза, чтобы не смотреть в лицо супергероя. Это было негласным правилом игры, которая шла не первый день. Не каждая их совместная миссия могла кончиться так, на квартире Уэйда или в комнате мотеля, за закрытой дверью которой Паучок снимал маску – это было заметно краем глаза и почти вскользь, так, что шансов на разглядывание лица почти не было – и вздыхал с облегчением. – Пялишься? – спрашивает Паучок. Скорее по традиции, чем реально интересуясь. Уэйд садится на кровати удобнее, откидывается назад и опирается на руки, ухмыляется под своей маской и, не открывая глаз, отвечает: – Конечно, детка. Я же только ради этого и живу. Его шеи касаются тонкие, чуть прохладные пальцы, и он запрокидывает голову, открывая горло. Паучок стягивает с него маску, проводит голыми пальцами по закрытым глазам, накрывает их ладонью. Он задевает носом щеку Уэйда, и его горячее дыхание опаляет губы. Уэйд чуть склоняет голову набок. – Хей, красотка, – хрипло бормочет он. Паучок фыркает и так же тихо спрашивает: – Что, чудовище? – Кое-кто по тебе соскучился. Паучок хмыкает и целует в губы, не отнимая руки от глаз Уэйда, будто и вправду боится, что он рассекретит его личность. И губы у него мягкие, без единого шрама, что сносит Уэйду крышу больше обычного и от чего всегда ведёт. Его-то кожа уже никогда не будет такой... Гладкой. И касания губ Паучка – самый настоящий яд, наркотик, который нужен. Как и сам Паучок со своим гибким, натренированным телом. Стоит Паучку отстраниться и убрать руку с глаз Уэйда, как тот садится прямо, стягивает с себя верх костюма, оставшись в штанах и поясе с оружием и боеприпасами. Он приоткрывает глаза, глядя на голый живот Паучка, на дорожку тёмных волос, спускающуюся к штанам. Уэйд кладет ладони на бедра Паучка, обтянутые спандексом, тянет на себя, пока герой не оказался между его коленей, коснувшись ногами кровати. Уэйд прижимается губами к его груди, стискивая пальцами упругие ягодицы. Верхняя часть костюма Паучка с шорохом падает на пол, и Уэйд ухмыляется, забираясь пальцами за пояс штанов костюма. – Давай-ка это снимем, – говорит Уэйд. Паучок в ответ толкает его в плечо. Не сильно, но достаточно, чтобы задать направление. И Уэйд поддается, закрывает глаза и падает на спину, растягиваясь на кровати. Он слышит, как шуршит ткань, и несколько нетерпеливо перебирает пальцами по простыням, облизывает губы. Бедра Уэйда касается чужая нога, и матрац прогибается под чужим весом, пока Паучок забирается на кровать. Его бедра прижаты к бедрам Уэйда, и тот ничего не может, равно как и не хочет, поделать с собой, когда его руки тянутся к накачанным ногам парня, к ягодицам, на которые так приятно ложатся ладони. Паучок грудью прижимается к груди Уэйда, упирается руками в матрац у его головы, касается губами губ. – Ты не дождешься от меня благодарности, – шепчет он. Уэйд ухмыляется. – Я мог сам справиться. – Конечно, детка, – тянет Уэйд. – Ты ведь уже взрослый мальчик. «Взрослый-взрослый», – бормочет голос в голове. «Мы ж не педофил», – отзывается второй. Уэйд мысленно шикает на них, запуская пальцы в волосы Паучка и притягивая его голову ближе, впиваясь поцелуем в приоткрытый рот. Вкус, остающийся на губах Паучка от спандекса, не особенно приятен, больше привычен. Как бы их встречи не были редки, Уэйд почти привык к тому, что Паучок не обрывает его на полпути, не отталкивает, как это случается на людях, а льнет и тянет на себя. Все ближе и ближе, и ближе… Пока между ними едва ли останется место для воздуха, и легкие загорят от недостатка кислорода, а мышцы задрожат от напряжения. Паучок будет прижиматься к нему, притираться, тяжело дыша и вскрикивая через вдох, хватаясь рукой за спинку кровати рядом с ладонью Уэйда, касаясь её и сжимая пальцы на дереве или металле, какая бы ни была кровать, цепляться за него другой рукой, будто боясь, что Уэйд его вдруг оставит. Вот так вдруг возьмет и передумает, переклинит мозги, и он бросит Паучка на кровати в таком состоянии, когда все его остроумие остается где-то на полу, приютившись у костюма и чертовой маски, скрывающей не только лицо героя, но и мягкие, коротко остриженные волосы. Уэйд считал истинным преступлением прятать такую шевелюру и от того с особенной тщательностью отгонял мысли, что кто-то ещё видел его Паучка с такими же встрепанными, влажными волосами. Выбрасывал эти мысли и запускал пальцы в шелк волос, зарывался в них носом. На затылке, в то время как Паучок утыкался лбом в матрац, а Уэйд придерживал его рукой за бедро, входя в наспех растянутую дырку. В такой позе можно было открыть глаза так широко, насколько позволял разрез глаз, и любоваться подтянутой фигурой Паучка, наслаждаться не только ощущениями, но и видом. И только в такой позе у Уэйда Уилсона, у Дэдпула, самого болтливого человека на планете, по мнению самого Паучка, высказанного вслух, пропадал дар речи. Язык попросту отнимался, а весь словарный запас забывался напрочь, и даже голоса затихали. Оставалось лишь смотреть, чувствовать и слушать сорванное дыхание Паучка и свое. – Давай же, Уэйд, – хрипит Паучок. – Покажи мне дьявола*. И Уэйд показывает. Поддается тихому голосу, отпуская тормоза, стоя на коленях и прижимаясь бедрами к ягодицам Паучка. В голове становится совсем пусто, а напряжение в теле нарастает, чертова кровать в чертовом мотеле скрипит так, что едва не перебивает стоны и крики Паучка, въедающиеся Уэйду в мозг, оставаясь там не дольше чем на мгновения. Колени у Паучка мелко дрожат, а сам он подается бедрами навстречу толчкам Уэйда, сорванно дыша, срываясь на хрип, и скользит ногтями по испещренной шрамами, влажной от пота коже бедра Уэйда, притягивая ближе. Они не говорят ни слова – сил попросту не хватает, равно как и желания. Действий хватает с лихвой. Уэйд с немалым трудом держится до последнего, старательно доводя Паучка до грани, пока его бедра не сковала судорога, и он не кончил, расслабленно опадая грудью на простынь, выгибая спину под невообразимым углом. Только тогда Уэйд дает себе отмашку, вцепившись в бедро Паучка. Напряжение, скопившееся в теле, резко отпускает, и Уэйд подается вперед в последний раз, прижимаясь носом к влажному затылку Паучка. Он пытается отдышаться, когда чувствует, как его ладони на спинке кровати касается чужая рука, и тонкие пальцы осторожно переплетаются с его. Он чуть растопыривает пальцы, позволяя тонким пальцам занять свое законное место, и несильно их сжимает. Губы его растягиваются в дурацкой, счастливой улыбке.