Остров (рабочее название)

- Коэто! Эй, Коэто-о! Я оборачиваюсь. Толстяк Син чуть из штанов не выпрыгивает, лишь бы я его заметил. Ну, такого попробуй не заметить. Поймав мой взгляд, размахивает руками и орёт на весь коридор: - Займи мне очередь! Я за пирожками сбегаю, пока живой! Ухмыляюсь, отмахиваюсь, что, мол, понял. Син исчезает в направлении столовой. Про иных говорят, что перед смертью надышаться не могут, а вот Син – наесться. Впрочем, очередь я ему занял, сложно, что ли? Тем более что я пока крайний. Восьмой за смертью. Очередь быстро растёт, и это совершенно непонятно. Даэра, которой не повезло дежурить именно сегодня, обалдевшая от количества смертников, то и дело путает таблички, теряется и роняет жребии на пол. За мной, вернее, за Сином встают всё новые ученики. К тому времени, когда Толстяк протолкался на своё место, вытирая сальные пальцы о штаны, очередь ощутимо перегородила коридор, а я придвинулся почти к самому окошку. Стоящий впереди меня Алеас ломает свой жребий, не читая, и на последнем издыхании отползает в свою комнату. Ну и пофигист, хвостом ему по шее! Этого ничто не проймёт. Хоть бы из любопытства глянул, что ему отсвечивает. Я хоть и сам пофигист тот ещё, но всё ж таки любопытный. Потому и жребий свой прочитал, разумеется. И оторопел. Семь недель. Я как-то сразу просёк, что не ошибся, а вот до мозга не доходило. Ну никак! Потому что это не предел возможностей, это – за пределами. Я не выдержу семь недель, не дней, не часов – недель! – смерти. Просто не смогу. Всё это я додумываю, медленно отряхивая пыль и осколки с ладоней. Тонкая глиняная табличка только хрупнула, когда я кулак сжал, и пылью на пол просыпалась. Перестав дышать, я слушаю, как останавливается сердце. На долгих семь недель. * * * - Всё познаётся в сравнении, – ворчит Учитель. Он старый, но бессмертный. Я думал, что бессмертные не стареют, но вот перед нами живое тому опровержение. Учитель странный, но его все любят, а он… Не знаю, насчёт поговорить, но молчать и ворчать он умеет в совершенстве. – Ищите смысл, лоботрясы! Слушайте: всё познаётся. Всё. Цена неведения – страх. Цена познания – боль. Чаще всего так и происходит. - Зачем вы здесь собрались? – спрашивает он. – Я спрашиваю, за какой хре…кхм…надобностью вы протираете штаны на этих скамейках?! – восклицает он, припечатав кулаком столешницу. Резкий звук удара заставляет вздрогнуть загипнотизированных монотонной лекцией учеников. Учитель сердится по-настоящему. - Каждый, кто считает себя больно умным, может с первым же кораблём отчаливать с острова. Иначе таковые засранцы будут съедены лично мной. Шутит учитель. Чувство юмора у него такое. Не съест, конечно, добрый он. А вот в куль навоза превратить на пару недель – это запросто. И хорошо, если тебя за это время по грядкам не раскидают – восстанавливаться очень уж нелегко. Наверное поэтому и сейчас никто не выпендривается, уши прижали и молчим. Ждём, когда пошумит и утихнет. - Магические способности, за которыми вы, оболтусы, сюда пришли – ерунда, пшик, не стоящий упоминания. Эти способности у вас внутри, в душе, а наше дело – помочь вам их развивать и контролировать. Но это вы сумеете не раньше, чем полностью познаете важнейшие аспекты существования мира: время, жизнь и себя. Именно этому вам предстоит научиться. - Не познавший поражений, не научится побеждать, – продолжает он. – Не ведавший страха, никогда не проявит настоящей храбрости. Не умеющий выжидать, не успеет ничего. Кто не погружался в липкую темноту смерти, не сможет по-настоящему любить жизнь… И далее в том же духе. Я не слушаю. Я рисую страхуса. После лекции Учитель даёт мне по шее – и в смерть на два дня. * * * В первый раз умирать страшно. В пятый – интересно. В сорок последний – скучно и тоскливо до одури. Ну какой интерес в том, что стало привычным, как булочки на завтрак? Сломав жребий – табличку срока – ты сначала перестаёшь дышать, сердце бьётся всё медленнее и скоро останавливается. Одновременно с этим падает давление и ты проваливаешься в темноту. Новички должны умирать в постели, потому что удержаться на ногах они не могут, а падая, где придётся, можно и голову разбить, и сломать себе что-нибудь или ещё какую пакость нечаянно над собой учинить. Пока мёртвый, эта ерунда не мешает, в таком состоянии тебя можно на куски пластать и суп из тебя варить. А когда пройдёт твой срок и оживёшь ты обратно, весь из себя такой нарезанный да поломанный? Не смешно. Говорят, бывали случаи, когда таких бедолаг откачать не успевали и их неупокоенные души бродят по острову, стеная и плача в ночи. Это мне сейчас смешно, сейчас я и сам такие байки новичкам плету, а когда-то сам, едва получив жребий, в комнату бежал, помирать на кровати. Правильные байки, потому что души душами, а несчастных случаев всё-таки меньше. Те, кто опытнее, кто больше дюжины раз уже жребий таскал, учатся умирать, не превращаясь в кроватный овощ. Не с первого раза, но получается, сначала стоять, потом очень медленно ходить и разговаривать. Некоторых, вроде Ингри, эта заторможенность с ума сводит, бесит просто. А что делать? Психовать на это так же бессмысленно, как если б я психовал на то, что дракеном мелкорослым уродился. Смерть – дело тонкое, как шёлковые подштанники, так Учитель говорит. Все мы здесь учимся познавать себя и любить жизнь. Именно в таком порядке. А научиться любить по-настоящему можно, только научившись терять. Познав таинства смерти и возрождения, мы постепенно становимся бессмертными. Некоторые из нас умеют самостоятельно выходить из смерти, но таких единицы среди почти полутора сотен учеников. Те же, кто преодолев себя и познав суть, учатся самостоятельно умирать… вскоре после этого они уходят из школы, понимая, что здесь им больше учиться нечему.