do it for him

my weakness is that i care too much

Когда Питер прижимает его к стене, буквально выплевывая, что Элизабет похитили, и что во всем этом он сам, - сукин ты сын, я знаю, что это был ты , - виноват, Нилу, кажется, становится плевать на все вокруг; осознание того, что человек, который верил в него, - зная обо всех темных закоулках его прошлого, - прямо сейчас, в эту самую секунду, наверное, чертовски жалеет о том, что с ним знаком, выливается ведром ледяной воды на макушку. В огромных глазах цвета весеннего неба отражается отчаяние, сожаление и, совершенно искреннее, - даже вечный скептик Питер заметил, - раскаяние; Нил не пытается вырваться; Нилу все равно; у Нила мир перед глазами прямо перевернулся, и может, - кто ж берется утверждать? - ему даже совсем немножечко больно. Разочарование Питера было другим, не тем, что имело место возле полыхавшего синим пламенем вместе с сокровищами и тысячей надежд склада; то было вроде "опять-ты-за-свое", а нынешнее - скорее, "я-все-это-время-в тебе-ошибался". Когда Келлер, сволочь, ублюдок Келлер, которому так и чесались руки начистить морду - как тогда, после похищения Питера, в тюремной камере, - цедит заискивающе-издевательским голосом свое "Эй, Кэффри, каково тебе было врать, глядя другу в глаза?", Нил вспыхивает глубоко внутри, - а потом понимает, что сердиться ему стоит только на себя. Сам же виноват, заслужил, вот и слушай теперь глупые нападки того, кто возомнил себя непобедимым, - и пусть история отлично, подробно и чуть ли не с цветными иллюстрациями расписывает судьбу каждого из таких, - где-то внутри все равно все обдавало холодком от мысли о том, что, вообще-то, однажды Келлер и впрямь хитрее окажется. Тот и не думал давать обвести себя вокруг пальца - это все, о чем успевает подумать Нил, вырубаясь от удара, - какая ирония - одним из старинных артефактов. Очнувшись в грузовике, он, пересилив себя, вышвыривает коробки с драгоценностями, стараясь не думать о пистолете в руках у того, с кем когда-то пуд соли съели вместе. У каждой медали есть две стороны, и однажды все может перевернуться. Тот, кому ты нравился - начинает тебя ненавидеть. Тот, с кем ты дрался - становится твоим другом. А тот, кто был тираном - становится им чуть меньше. Эта мысль снова проносится в голове, когда ему удается выбить пистолет, вместе с запоздалым пониманием того, что одной фразой можно всю его жизнь описать; да ладно, зато теперь-то Келлеру придется драться честно. Нил смотрит на картину в немом неверии в происходящее, - и в ту же секунду Келлер заезжает ему по лицу его третьей по счету большой слабостью. Второй была Кейт; Кейт, которой нет больше; - первой был и остается Питер - ставший теперь еще и единственной. Питер, который стал первым, кто в него поверил. Питер, который знал его лучше, чем он сам. Питер, который старался найти с ним общий язык, и у которого получилось; Питер, который стал настоящим другом. Не жалей мертвых - жалей живых. Лежа ничком на земле, он попытался шевельнуться; - давай же, сделай это ради него - внутри все отозвалось болью. Нил приготовился к очередному удару той палкой, - когда Питер вылетел откуда-то из-за угла; Питер, который, словно Бэтмен, всегда успевает на помощь. Келлер получает выстрел в ногу и арест; а он сам - облегчение от того, что не все то, что ему дорого, подлежит немедленному уничтожению на его собственных глазах. И - странное дело, - рядом с улыбающимся, и, боже, кажется, снова довольным им и тем, что у них удалось, по-домашнему теплым и родным Питером меркли все сокровища, любые драгоценности, вообще все, что могло иметь ценность на этой бренной земле. Кэффри отстраненно думает, что если Питер, Эл, Моззи и совместное времяпрепровождение - и впрямь его слабость - то, что ж, оно того стоит. Оно чего угодно стоит, потому что семья - бесценна.