Tourner Dans Le Vide

      Чон Чонгук любил море больше всего на свете.       Если бы ему вдруг сказали, что он был рождён в море – он бы ни на секунду не удивился, только улыбнулся – а над ним вскрикнули бы чайки. В море Чонгук никогда не чувствовал себя гостем – оно было его домом, убежищем, последней надеждой, смыслом жизни. Ему казалось, что они части одного целого. А Ари смеялась и говорила, что он – море, которое по ошибке родилось человеком.       Чонгук был так многим ему обязан, что, кажется, сбился со счёту, и встреча с Ари несомненно входила в этот список. Маленькую девчушку много лет назад вытащил из воды его отец, когда они впервые отправились на рыбалку вместе. В тот день они не поймали ни рыбины, но больше никогда не расставались с этой крохой. Отец долго пытался найти её родителей или хотя бы узнать её имя, но тщетно – никто в посёлке не знал ни о какой пропавшей девочке, а за много лет никто так и не объявился.       Чонгук думал, что они спасли русалку. Хрупкая, длинноволосая – она была похожа на дочь морской нимфы. Он называл её Ариэль, расчёсывал ей волосы и обещал, что однажды они отправятся исследовать океан. И что там они обязательно найдут её маму. А она в ответ только с опаской заглядывала в его глаза, и едва заметно улыбалась. Она верила ему.       Ари боялась людей, боялась всего вокруг, но что-то было в этом мальчишке, что заставляло её тянуться навстречу его прикосновениям и почти без страха смотреть ему в лицо.       В его глазах плескались волны.       Сначала Ари была пугающе тихой – в первые несколько недель с её губ не слетело ни слова. Попытки старого рыбака разговорить её увенчались неудачей, подкреплённой недоверчивым взглядом больших глаз. Она лишь позволяла мальчишке расчёсывать свои волосы и тихо слушала, как тот болтает обо всём на свете.       Это продолжалось и тогда, когда он хвастался перед ней своей новой удочкой, которую отец подарил ему на восьмилетие и с важным видом показывал на маленькое ведёрко, где плавали несколько пойманных им рыбин, пока одна из них не прыгнула и ему в лицо не полетели брызги. Ему хотелось провалиться под землю от стыда, но звонкий звук её смеха заставил его поднять глаза на Ари и широко улыбнуться.       Если это была цена смеха его маленькой русалки, он был готов заплатить её тысячи раз. Под маской молчаливости скрывалась девочка с прелестным голосом, заливистым смехом и глазами, что искрились от улыбок.       Чонгук чувствовал себя Колумбом.       Прошли годы, Ари оттаяла, но парень каждый вечер всё так же расчёсывал её волосы старым гребнем, оставшимся ещё от его покойной матери, и рассказывал ей обо всём, что происходило за день. Чонгук повзрослел и стал выходить с отцом в море, а Ари… Она боялась моря с тех самых пор, как крепкие руки рыбака вырвали её из его смертельных объятий.       Её море плескалось в чьих-то тёмно-карих глазах.       Она упустила момент, когда успокаивающий прибой в его взгляде превратился в бушующий шторм, что сбивал её с ног, отбирал дыхание, утаскивал за собой на дно. В его глазах были багровые волны.       Чон Чонгук любил море больше всего на свете.       А ещё держать за руку свою маленькую русалку и слушать, как их голоса сливаются воедино и уносятся вместе с ветром.       Ему нравилось, как её узкая ладошка тонет в его ладони, а тонкие пальцы сплетаются с его. Будто он держал весь её мир в своих руках.       Ему нравилось, как её голос вместе с криками чаек заполнял его сознание и окутывал его тёплым коконом.       Ему нравилось, как она легко целовала его в нос, и её нежность проникала ему под кожу и текла по венам прямиком к сердцу.       Ему нравилось, как дрожали её ресницы, когда он наклонился, чтобы впервые поцеловать её. Как потрясающе отзывчивы были её губы, как её тонкие руки обвивали его шею, а пальцы путались в растрёпанных ветром волосах.       Ему нравилось, что нигде на свете он не чувствовал себя более счастливым, чем в её объятиях.       Ему нравилось, что с ней он был дома.       Чон Чонгук любил море больше всего на свете. Море любило его в ответ. И забрало его к себе.       Мальчик, который любил море, стал им. Его русалка осталась ждать на берегу.       Воспоминания о нём были невыносимыми, но даже мысль о жизни без этих болезненных картин в памяти была сродни смерти. Его тёплый прощальный взгляд был выжжен на сердце и памяти раскалённым металлом. Она не может позволить себе забыть.       Рассветное солнце отражается в погасших глазах, которые впервые за весь год кажутся удивительно спокойными. Лодка мягко покачивается на волнах, когда тонкие руки не слишком умело управляют вёслами, и уплывает всё дальше от берега. Каким незначительным вдруг становится страх, когда понимаешь, что тебе больше нечего терять.       Ари останавливается, когда берег скрывается вдали, а вёсла начинают обжигать непривыкшие ладони.       Моё море, здравствуй.       Ей хочется, чтобы её руки были достаточно длинными, чтобы коснуться пальцами его берегов, удержать в объятиях. Не владеть, не подчинять (да и кто может подчинить себе море – безумие). Любить. Любить так, как она не успела, раствориться в этой любви, слиться в ней воедино.       Утопленницы становятся русалками? Тогда бы она могла назвать его море своим, тонуть в нём вечность, пытаться удержать его в ладонях, раствориться морской пеной. Стать с ним единым целым.       Её счастливая улыбка коснулась глаз. Лодка опустела.       Я скучала.