Неестественно

«Это будет не самая лучшая наша идея, но других пока нет», - думалось МакГаккету, пока он шел в дом. Они со Стэнфордом накануне обговаривали возможность залезть в ту летающую тарелку, что нашли под холмом около скал Гравити Фоллз; вернее, конечно, было сказать, что тарелка и была холмом, но кому какое было дело?.. И, несмотря на то что Фиддлфорд не одобрял безрассудство Стэнфорда, он не мог не признать, что его руки дрожали не только от невроза, но и от научного возбуждения. Он толкнул дверь, переступая порог. — Я вернулся. У Сьюзан в меню появились новые пироги, — достал он небольшой завернутый кулек, который специально прихватил. — Вишневые. Тебе понравится, — прикрыл он за собой дверь. Снял куртку, повесил на крючок, поставил кусок пирога в фольге на стол неподалеку. Как говорилось, у ученых людей кухня там, где есть захотелось, а на кухне — пробирки. И это была правда. — Ешь, пока теплый, — шмыгнул носом он. Но когда обернулся, Стэнфорд только широко улыбнулся — неестественно как-то, — и поднял руки, шевеля всеми двенадцатью пальцами. Опять же, как-то неестественно. — О, н-нет, — сорвалось с губ Фиддлфорда, и он отступил, упираясь руками в стол. — Опять ты?.. — Пф, можно было бы проявить побольше гостеприимства, — фыркнул в ответ Билл, и МакГаккет вздрогнул, замечая, как пожелтели глаза Пайнса. — Ну, ты вел себя как свинья. Я таких гостей обычно выставляю за порог, — ответил МакГаккет, приходя в себя, и недовольно отвернулся, упаковывая пирог обратно. Этому существу он отдавать сей кулинарный шедевр не собирался, потому что Стэнфорд был просто обязан попробовать эту вкуснотищу. Стэнфорд, а не эфемерное сверхразумное существо, которое периодически берет тело Пайнса на прокат и занимается какой-то херней вместо того, чтобы создать что-то стоящее. При всем его интеллекте — а, судя по чертежам Стэнфорда, которые Билл помогал ему делать, мозгов у этого желтоглазого было хоть отбавляй. Только с человеческой психологией он явно не дружил, пусть и складывалось впечатление, что сознание Билла — вполне себе человеческое, язвительное и саркастичное. — Да ладно тебе, — подошел он, и МакГаккет отступил, не желая даже соприкасаться с ним. Сжал пирог в руках. — Что я такого страшного сделал? — Ну, с чего бы начать, — скрипнули зубы Фиддлфорда, и он поднял руку, загибая первый палец. — Ты домогался меня. Ты выдал мою университетскую влюбленность в лучшего друга, — загнул второй, — и он об этом узнал из-за тебя, — загнул третий, — мне было плохо и хотелось умереть, — четвертый, — а в глаза Стэнфорду я не мог смотреть примерно месяц. — За-ну-да-а-а, — протянул Билл, запрокидывая голову и почти воя. Потом резко дернулся — Фиддлфорд на секунду испугался, как бы не сломалась шея Пайнса — и снова пошел к нему, раскинув руки. — Да ладно тебе, даже люди так делают! — Только п-плохие люди, — запнулся МакГаккет, отходя от стола. Когда он врезался спиной в холодильник, то понял, что сваливать нужно было на чердак и там запереться, чтобы Билл продолжил вливать в тело Форда банки газировки в одиночестве и без давления на мозги МакГаккета, но было уже поздно. — Ты мне не нравишься. — Но мы можем быть… Э-э-э… Знакомыми? — повел плечами Билл, и желтые глаза вновь жутковато блеснули за стеклами очков Форда Пайнса. МакГаккет лишь успел подумать: «Ну конечно, это максимум, потому что друзьями мы точно не будем», как руки Стэнфорда дернулись, опускаясь, а сам он мотнул головой, тут же ладонь ко лбу прикладывая. Билл ушел, что явно принесло МакГаккету облегчение. — Стэнфорд? — осторожно заглянул он в лицо друга, и тот, замешкавшись на секунду, все-таки кивнул. МакГаккет недовольно вздохнул. — Прости, он просто пытается понять, — пробормотал Пайнс. Вместо ответа МакГаккет всунул в его шестипалые руки завернутый в фольгу кусок вишневого пирога, процедив: — Я не хочу больше находиться рядом с ним. И ушел, оставив расстроено-извиняющегося Стэнфорда один на один с его мысленными демонами. С тех пор Фиддлфорд Билла не видел. Стэнфорд говорил, что все еще позволяет ему иногда занимать свое тело, но, очевидно, делал это либо в своем убежище, либо в городе, подальше от МакГаккета; тот был рад, что друг действительно слушает его и принимает во внимание его желания. А главным желанием МакГаккета было не сталкиваться с Биллом как можно дольше, потому что этот типок казался ему не просто жутковатым: нутром своим Фиддлфорд вообще ему не доверял. К сожалению, не все желания имеют способность сбываться, а за затишьем всегда приходит буря. МакГаккету стоило это предвидеть, наверное. В тот день он засиделся за очередным изобретением допоздна, когда так подозрительно знакомый скрипучий голос позвал его с лестницы: — Эй, зану-уда, — и Фиддлфорд уронил ручку, поворачиваясь к коридору. Ему вовсе не хотелось видеть Стэнфорда, который снова был под властью… Этого… Этой… Билла, короче. Но желтые глаза и нечеловеческие зрачки, похожие на кошачьи или змеиные, выдавали Билла с головой; впрочем, он, кажется, и не пытался скрыться или изобразить из себя Пайнса, что делало его в глазах Фиддлфорда все-таки не таким мерзким. — Я не хочу с тобой общаться, — пробормотал Фиддлфорд, пытаясь чуть дрожащей рукой найти оброненную только что ручку. Для успокоения. — И я говорил Стэнфорду, что… — Ага, ага, — закивал Билл совсем уже как человек, видимо, освоился, — но наш шестипалый гений, — кажется, в его голосе прозвучало некое подобие нежности, — спит и даже не в курсе, что я влез в его голову. — Ф-фу, — только и смог выдавить из себя Фиддлфорд. — Да, но я… Как там говорится… — задумался, кажется, Билл на миг. — Пришел с миром? Да, люди же говорят так, верно? Я пришел с миром. Его поступь была неестественно легкой. Стэнфорд был крепким мужчиной: Фиддлфорду часто было спокойнее рядом с ним еще в университетские времена, потому что широкоплечий Пайнс, несмотря на очки, вполне мог навешать тумаков кому угодно, в отличие от хрупкого МакГаккета. Но то, как Билл ходил, будучи в теле Стэнфорда, было просто… Неестественно. Неестественно. Все это было неестественно; неестественность была тем словом, которым МакГаккет мог бы описать Билла и все, что было с ним связано, но у него все еще не было доказательств, что Билл — что-то нехорошее. Все, что он мог — просто возмущенно отворачиваться. — Я не хочу мира с тобой. — Хэй, я очень могущественный, — почти обиделся Билл, подходя, и Фиддлфорд глянул на него снизу. Он никогда не думал, что Стэнфорд может быть настолько огромным. В смысле, да, он был большим, но… Наверное, сказывалось освещение. — Используй свое могущество, чтобы вернуть Стэнфорда в постель, — процедил Фиддлфорд. — Просто… Объясни мне. Я не понимаю, — будто пропустил мимо ушей Билл его слова. — Я видел все твои сны, знаю все твои мечты, — скрипнули Стэнфордовские зубы, — так почему ты… Фиддлфорд почувствовал, как трясется его рука, и схватил ее другой, чтобы унять дрожь. Встал, поправил очки и попытался уйти — у него не было ни малейшего желания разговаривать с чертовым порождением Вселенной на эту тему, потому что… Он бы все равно не понял. Но у Билла были другие планы, и это МакГаккет понял, когда его грубо схватили за руку и прижали к столу. — Я не отпускал тебя, — почти прорычал он, и сердце МакГаккета ушло в пятки. Стэнфорд был сильным, и это было больно, а еще страшно, потому что… — З-зачем тебе это? — пробормотал он, поправляя свободной рукой слетевшие из-за грубого обращения очки. — Да не бойся ты так, — в миг переменился в лице Билл, похоже, чувствуя страх МакГаккета. — Мне просто любопытно. — Это доставляет психологические неудобства. Теперь отпусти меня, — протараторил Фиддлфорд. Если он ударит Стэнфорда, он проснется? А если проснется, то что дальше? Он сможет избавиться от Билла? Что будет с их проектом?.. На самом деле, МакГаккет не мог ударить его. Ему было слишком не по себе; к нему впервые вот так вот лезли, и Билл не был типичным задирой из футбольной команды. — Мне не это любопытно, хочу попробовать то, что люди считают неестественным, — прижался он бедрами к ногами Фиддлфорда; пах Стэнфорда был на уровне его живота, и МакГаккет нервно сглотнул, когда вторая шестипалая ладонь сомкнулась на другой его руке. — Ты сам неестественный! — выпалил он, пытаясь извернуться и лихорадочно сообразить хоть что-то, но ничего не выходило, а за размышлениями он и не заметил, как Билл умудрился прижать его к груди Пайнса, грубо обняв. В последний момент МакГаккет успел отвести взгляд, а потом ощутил грубое вторжение: губы Стэнфорда коснулись его, и, кажется, это было хуже всего. Когда-то МакГаккет мечтал об этом, а теперь, казалось бы, получил, но, но… Губы Стэнфорда были жесткие, чуть обветренные, щетина кололась. Он не курил; курил бы — Фиддлфорд был бы в курсе, но у поцелуя был явный привкус табака и… боли. Он с трудом оттолкнул от себя Билла; тот от неожиданности отпустил его, но тут же схватил вновь, а потом его будто закоротило: желтые глаза закатились, зрачки будто потекли, становясь нормальными, человеческими, и МакГаккет испуганно вскрикнул, когда ошарашенный Стэнфорд отпустил его. Осел на пол, зарылся пальцами в темные мягкие волосы, всхлипывая, и поджал ноги, утыкаясь носом в колени. Ему еще никогда не хотелось реветь, как маленькая девочка, но глаза уже были на мокром месте, и плечи дрожали, и хотелось просто исчезнуть отсюда. — Фиддл… — склонился над ним Стэнфорд. Это был его голос. Точно его. — Уйди, — продрожали губы МакГаккета, но Пайнс вместо этого опустился на колени и потянулся к нему. МакГаккет зло посмотрел на него поверх своих очков: — Уйди! — Нет, — мотнул головой Стэнфорд, приближаясь. — Типичный Пайнс! Как работает вселенная, ты понимаешь, но человеческие чувства тебе невдомек?! — выпалил Фиддлфорд, тщетно пытаясь отстраниться, но у него не вышло. Стэнфорд пропустил это мимо ушей, хотя обычно бы обиделся и засел около чертежей своего портала, пока МакГаккет не приполз бы к нему с мирным соглашением. Его сильные руки прижали МакГаккета к крепкой груди, и тот затрясся еще сильнее, пытаясь отстраниться; Стэнфорд держал его крепко, и это было больно, тягуче, заставляло голову раскалываться, а давно забывшее про юношескую влюбленность сердце вновь вырываться из грудной клетки. Стэнфорд прижался губами к его виску, а МакГаккет уткнулся ему в плечо носом, всхлипывая, и, наконец, тощими руками обхватил плечи Пайнса. Ему просто оставалось верить, что Билл больше не придет.