3. Летающий замок Лебурж. "Злодеями не рождаются"

Джонатан закопался в свои чертежи, раскинув их по полу, что-то просматривал, записывал. Андре разлегся на диване, погрузившись в книгу. Мирная и теплая картина. Уже почти привычная за две недели пути в Нью-Уэлдон. Роланд усмехнулся и сам себе отсалютовал чашкой с чаем, сидя у камина. Две недели безоблачного счастья. Ну, если не считать того некролога. Впрочем, это было тем, о чем Натан очень быстро забыл, погрузившись в какие-то свои вычисления и чертежи. Перед тем облазив весь «Лебурж», потребовав у маркиза техническую документацию, получив ее — несколько гигантских альбомов с чертежами и книгу поясняющих заметок, исполнившись счастья и став, как сказал Андрэ, потерянным для их общества. Он и в самом деле внимания на них не обращал, что-то рассчитывал, чертил, писал, забывая поесть и поспать. Если б не Андре, так бы и спал на полу среди бумаг. Роланд, помня себя в то время, когда проектировался «Лебурж», не слишком и выговаривал молодому энтузиасту. Но сегодня бледность Натана и слишком яркие пятна румянца на ней его настораживали. Роланд поднялся, отставив чашку, прошел, лавируя между листами чертежной бумаги, и потрогал лоб молодого человека. — Так, долежался на полу. Андрэ, mon amour, помоги, пожалуйста, собери все бумаги, пока я отнесу нашего гения в постель. И прикажи Джениусу принести саквояж с лекарствами. — Что? — трепыхнулся Джонатан. — Я не болен, просто немного не выспался. — Я сложу все по номерам, — Андре бережно собирал чертежи. — У тебя жар, потому что, сколько бы ковров я не положил на пол, он все равно металлический, и ты простыл. Андрэ, и пусть Джениус готовит бульон. — Я распоряжусь. Джонатан еще слабо поныл о работе, а затем сдался, позволил уложить себя на кровать. Видимо, нервы и непривычка к открытому воздуху, перемена места, сквозняк, так или иначе, но в любом случае гуляющий по полам залов «Лебуржа» привели к болезни. И он сам это понимал, только старательно забивал работой слабость, как совершенно непривычный болеть человек. — Я с тобой посижу, — уверил его Андре. — Мы тебя быстро поставим на ноги, так ведь, Роланд? В голосе просквозил страх, всего, что связано с нездоровьем, Андре опасался. — Это только простуда, не беспокойся. Впредь буду следить, чтобы такого не случалось. Наверное, прикажу все же обшить паркетом полы в гостиной и столовой. Верный Джениус принес сумку с лекарствами, замер, ожидая дальнейших приказаний. — Завари малиновый чай, — приказал ему Роланд, принимаясь рыться в поисках аспириновых порошков. — И подойди к Андре за распоряжениями к обеду. — Ума не приложу, как так вышло, — пробормотал Джонатан. — Мне ведь совсем не было холодно. — Это все непривычка, — успокоил его Роланд. — И больше моя вина, ведь я должен был подумать о том, что в залах сквозняки. Ничего, все скоро пройдет, и ты поправишься. Джонатан слабо улыбнулся ему. — Придумаю много новых идей. — Сначала выздоровей, — сурово сдвинул брови Роланд. Этому приказу нельзя было не повиноваться, впрочем, как и любому иному приказу маркиза. В отличие от отца Джонатана, он никогда не повышал голос, но сталь в оном была куда весомее крика или же оскорблений. До последних Роланд так же не опускался, как говорил Андрэ — никогда за то время, что он его знал. Аспириновый порошок и малиновый чай в сочетании с температурой погрузили Джонатана в безмятежный сон. Его крепко укутали, чтобы с потом выгнать из тела хворь. Андрэ, очень переживавший за друга-любовника, уселся рядом, и Роланд велел ему пить имбирно-медовый чай, в который лично добавил какую-то настойку, опасаясь, что и любимый может подхватить простуду. — Главное, чтобы ты не простудился, — улыбнулся ему Андрэ. — А то будет у нас тут лазарет в воздухе. — У меня крепкое здоровье, но, поверь, я немедленно выпью чашку чаю и съем лимон, — Роланд поцеловал его в лоб. — Мне нужно подготовить «Лебурж» к скорой посадке, любовь моя, и передать несколько распоряжений помощникам. Не скучай здесь, а лучше — ложись в кровать и отдыхай. Андрэ выполнил его просьбу, сразу же задремав — он тоже в последнее время чувствовал себя не лучшим образом. Возможно, это в самом деле были сквозняки, или перемена места, или проснувшееся и не желавшее утихать либидо, но он быстро уставал. Он об этом помалкивал, не желая волновать никого из своих любовников. Само пройдет. Точно как пять лет назад, когда ничего не говорил Роланду, пока не стало слишком поздно. Но он ведь здоров? Вакцина превратила его в существо, неподвластное обычным людским болезням, так сказали медики. Это просто перемена места обитания. Андрэ вздохнул и откатился на другой край постели, было слишком жарко обниматься с Натаном. Утром тот был слаб, словно котенок, вымок, как брошенный в реку, но жар прошел. Роланд при помощи Джениуса и Андрэ сменил постель и обтер молодого человека теплой водой, снова укутал его в легкое пуховое одеяло. Андрэ кормил Джонатана крем-супом из тыквы и семги, поил малиновым чаем и чуть укоризненно выговаривал за то, что тот совершенно не желает себя беречь. — Я просто увлекся, — бормотал тот и виновато улыбался. — Все хорошо. Андрэ отставил чашку и вздохнул, чувствуя, как накатывает слабость. Пришлось улечься рядом с Джонатаном. Роланда они взволновали, это точно. Серые глаза маркиза стали темнее грозового неба, когда он понял, что не все в порядке и с Андрэ. — Ничего, — он целовал его руки, ласково касался кистей Натана, — ничего, скоро будем в Нью-Уэлдоне, там есть замечательные врачи, которые со всем разберутся и помогут. И глубоко в голосе Роланда сквозили ледяные нотки страха — страха потерять свой свет, свое солнце и его спутник. Врачи развели руками. — У одного из ваших спутников обычная, хоть и тяжелая простуда. Но что со вторым, понять мы не можем. Неизвестная болезнь, так что мы не в силах подобрать лекарство. Роланд сходил с ума, то впадая в отчаяние, то надеясь на что-то. И не отходил от постели Андрэ, ни на час — только в уборную и назад, забывая о собственных нуждах. Он никогда не был особенно религиозен, никогда не верил так, чтобы истово и всеми силами души. Он и сейчас не верил, просто молился про себя кому-то о выздоровлении любимого. — Все будет хорошо, может, просто сыворотка отторгается организмом, — бормотал тот. Роланд кивал, улыбался бескровными от переживаний и усталости губами. И верил, и не верил. И знал, что второго раза не переживет. — Мы совсем ничего не понимаем, — врач, усталый и старый, вздохнул. — Что-то мешает ему нормально восстанавливаться. Такое чувство, что ему уже дали какое-то лекарство, которое теперь активно сражается с его организмом. Роланд, потребовав от врача письменную клятву о неразглашении, рассказал о неизвестной сыворотке, которую вкололи молодому человеку военные врачи. — Что же, это объясняет все странности. Остается только одно — ждать, что окажется сильнее. Как я понимаю, ему ввели сразу несколько лекарств с различным действием? Теперь его организм — поле боя. Роланд поднялся. — Если я достану вам образец сыворотки и прочей отравы, это поможет спасти ему жизнь? — Вряд ли наша лаборатория располагает всем необходимым, но можем попытаться, — закивал врач. — Хотя б понять, с чем мы имеем дело — это уже хорошо. История повторялась, и Роланд надеялся, что на сей раз это не будет трагедия. Выздоравливающему Джонатану было строго-настрого приказано после выздоровления глаз с Андрэ не спускать, выдан код телеграфа «Лебуржа» и ключи от здешнего дома Гийома Бурша. — А что будешь делать ты? Соваться к врачам — это чересчур опасно, — Джонатан волновался. — Они сразу все расскажут генералу. — Где хранятся материалы по эксперименту? Ты можешь хотя бы предположить? Джонатан всерьез задумался. — Они могут быть в кабинете у самого генерала. Или в сейфе у медиков на базе, но она отлично охраняется. — Расскажи все, что знаешь о базе, ее охране, о том, как пробраться к генералу. Придется Золотому Джеку устроить прощальную гастроль. Джонатан напряг память, детально описывая каждый поворот, дверь и обстановку, описал охрану, насколько сумел. Роланд что-то чиркал в блокноте, потом показал: план базы, со всеми замеченными Натаном постами и огневыми точками, часовыми и укромными уголками: — Все верно? — Да. Но это действительно опасно. — Я знаю. Знаю, что могу не вернуться, и если так, клянись, что постараешься удержать Андрэ всеми силами, станешь для него больше, чем другом и любовником. Джонатан закивал, обнял Роланда. — Вернись, пожалуйста. Нам нужен ты. И образцы сывороток нужны Андрэ. — Я вернусь. Постараюсь как можно скорее. Роланд вышел, печатая шаг, а Джонатан еще долго сидел, глядя на дверь, пытаясь понять, что чувствует сейчас. К этому человеку, по отношению к ситуации, к жизни, к Андрэ. Разобраться не получалось, простуда туманила разум, да и самочувствие было не из лучших, пришлось лечь на койку и постараться уснуть. Сон — лучшее лекарство, как говорил генерал Сквориш. Роланд пообещал гнать «Лебурж» на пределе мощности, не останавливаясь ни для чего. «Три дня туда и столько же обратно. И пара дней там. Надеюсь, мне хватит этого времени, чтобы осмотреться и провернуть ограбление века». Андре пообещал, что дождется его возвращения. — Я не так уж и плохо чувствую себя, mon amour. — Значит, в этот раз я должен успеть, — твердо заключил Роланд, крепко сжимая его в объятиях. — Ты — моя жизнь, Андрэ, и сердце мое вручаю тебе, в горе и в радости, в болезни и здравии, и даже смерть не разлучит нас. — Аминь. Можете поцеловать мужа, — со слабой усмешкой закончил Андре. Роланд так и сделал. — Кольцами обменяемся, как только выздоровеешь, так что в твоих интересах сделать это побыстрее, впрочем, как и в моих, — сказал он и вышел. Спустя полчаса зашедшая к обоим больным медсестра из ордена Святой Магдалены сказала, что «Лебурж» отбыл весьма поспешно. — Все ведь будет хорошо? — нервничал Андре. — Будет, — уверял его Джонатан. Теперь им обоим казалось, что дни превратились в нечто невообразимое: они тянулись и тянулись, а потом вдруг кончались, словно ком застывшего каучука, который растягивали, а затем отпустили. Джонатан выздоровел, сидел целыми днями возле постели чахнувшего на глазах Андре, держал того за руку, гладил. — Ты должен держаться. Скоро он вернется. Из восьми дней, отпущенных Роландом самому себе, прошло уже пять, на телеграммы он не отвечал, и, если бы все вышло, как он задумывал, то сейчас он должен был уже лететь назад. — Он уже возвращается, — убеждал Джонатан Андре. — И везет сыворотку. — Тогда почему не отвечает? — тихо спрашивал тот, глядя в потолок чистенькой палаты. — Мало ли, прилетит — узнаем, — пожимал плечами Джонатан. — Ты лучше старайся поправиться. К исходу восьмого дня Андрэ впал в странное оцепенение, схожее с действием лауданума, и не реагировал ни на врачей, ни на Джонатана. — Сделайте же хоть что-нибудь, — умолял Джонатан. Потом где-то внизу грохнуло что-то, зазвенело, разлетаясь на мелкие осколки — стеклянные двери или панорамное окно в холле клиники, как понял молодой человек. Забегали врачи, шум приблизился, и в палату ввалился, распространяя острый запах крови, Роланд, ввалился буквально: рухнув через порог и силясь подняться на подламывающихся руках. Кожаный костюм его был изорван и, кажется, обожжен, поверх него было наскоро перемотано бинтами бедро и лодыжка правой ноги, и бинты пропитались алым. Джонатан метнулся к нему. — Ты принес сыворотку? Тебе ведь удалось добыть ее? — Все удалось… Уже у врачей, и документы… Больше никаких героев, — выдохнул тот и обмяк на его руках. Джонатан поспешил оттащить его на койку, захлопотал, снимая костюм и отмачивая бинты. Требовалось обтереть Роланда, наложить новые повязки. Его вскоре оттеснили медсестры-монахини, койку отгородили ширмой, туда прошел врач с саквояжем, принесли еще лампы, хотя помешать бессознательному Андрэ ни глухие стоны маркиза, ни даже вскрик не смогли. — Если начнется гангрена… — Не начнется. Что с сывороткой? — Мы разбираемся в записях, милорд, пока могу сказать только одно: утешительного мало. Этот препарат разгонял метаболизм до предела, и у пациента этот предел наступил. — А что это означает? — подал голос Джонатан. — То, что я идиот, — тяжело обронил Роланд. — Почему? Что случилось? — перепугался Джонатан. — Тренировки, секс — сработал эффект «снежного кома». Действие отравы для разгона либидо наложилось на действие вакцины. Тем более что, судя по документам, первое вкалывали совсем недавно, в удвоенной дозе. — И что теперь делать? Это ведь как-то можно замедлить или вывести? — Да. Но операция рискованная, — заметил доктор. — Ранее мы опробовали это только на преступниках, кто согласился стать подопытным. Трое из двенадцати скончались. Я говорю о переливании крови. Джонатан задумался. Он слышал о таком, вроде бы это было довольно безопасно. Хотя четверть скончавшихся… — Как медицинская процедура, переливание крови известно с древнейших времен. Но эффективность пока еще не доказана, мы едва ли можем гарантировать то, что кровь донора, точнее, доноров, не отторгнется, — уточнил доктор. — Я могу… — начал, было, Роланд, но на него строго прикрикнули: — Нет, не можете, сэр. У вас у самого той крови осталось — только выжить. — Я могу, — сказал Джонатан. — Если моя кровь подойдет. — Нет, вы, к сожалению, тоже не можете, — развел руками доктор. — Вы недавно переболели, и довольно тяжело. Сейчас проверяем всех наших сотрудников, а так же сотрудников вашей компании, сэр. — Объявите премию за сдачу крови. Двадцать фунтов каждому. Объявленная премия помогла, добровольцы тут же нашлись. — Молитесь, чтобы это помогло, — сказал старик-доктор. Только молиться и оставалось, и Роланд скрипел зубами, лишенный возможности ходить по палате в ожидании вердикта, решающего сейчас его жизнь. Джонатан ходил за двоих, пока не свалился на койку к Роланду, обессилев. — Все ведь будет хорошо? — Все должно быть хорошо. Обязательно, — Роланд немного неловко обнял его забинтованной от кончиков пальцев до локтя рукой. — Успокойся и отдохни. Я поволнуюсь за тебя тоже. — Ты должен выздоравливать, а не волноваться. — Я не болен, а ранен, это мелочи, — уверенно откликнулся Роланд. — А что там случилось? Почему ты ранен? — О, mon jeune ami*, вместо того, чтобы уйти тихо, как я рассчитывал, пришлось уходить «громко» и напоследок «хлопнуть дверью», — рассмеялся и тут же болезненно поморщился мужчина. — Никто не пострадал, я надеюсь? — обеспокоился Джонатан. — Пострадала кое-чья гордость и несколько весьма крепких затылков. И, если никто не сунулся в огонь, пытаться спасти то, чего в сейфах уже не было, то больше никто пострадать был не должен. Я ведь не убийца, Натан. Джонатан аккуратно поцеловал его, стараясь не задеть повязки телом. Роланд не стал его отстранять, наоборот, привлек ближе, отвлекая лаской от томительного ожидания. В палату заглянул врач. — Провели процедуру, ждем результата. Пока что он все еще без сознания. Оставалось только ждать. Роланд, не спавший около трех суток в пути, изучая документы, измученный болью и потерей крови, все же уснул, незаметно и очень быстро. Джонатан уснуть не мог, смотрел в потолок, в стену, потеряв счет времени, затем прикрыл глаза. Через секунду, как показалось, его разбудили. — Все в порядке. Он ненадолго приходил в себя. — О, мой бог! Как он? — шепотом, опасаясь потревожить все еще спящего мужчину, воскликнул он. — Уже лучше. Рискнем провести процедуру повторно, с теми же донорами, через три дня. — А когда можно будет его навестить? — сразу же подскочил Джонатан. — Пока нельзя, да и не стоит — он все равно не услышит вас. А вот как только снова придет в себя — за вами пришлют. — Хорошо. Роланд порадуется, когда узнает, в этом Джонатан не сомневался. Все вернулось в равновесие четыре дня спустя, когда пришел в сознание Андрэ и начал потихоньку выздоравливать Роланд. Джонатан читал газеты и едко комментировал додуманное ушлыми писаками: — «Во время нападения на военный гарнизон с неизвестной целью погиб так называемый Золотой Джек». Как это понимать? — Пришлось бросить «усилитель». Скорее всего, его фрагменты нашли на пепелище, хотя что там могли найти, если «Инферно» сжигает все вплоть до кирпича и металла? — Но с чего-то ведь они взяли, что ты погиб, значит, что-то все-таки нашли. О, — оживился Джонатан. — Да мы ведь теперь все трое мертвы. — За это обязательно нужно выпить, — подмигнул Роланд. — Сестра, соку! Они подняли бокалы с яблочным соком. — В старину говорили, что обманувшие смерть будут жить долго и счастливо, — сказал маркиз. — Пусть будет так. — Пусть будет, — поддержали его юноши. Едва поднявшись на ноги, причем, врачи в один голос требовали лежать и долечиваться, но Роланд физически был не способен долго бездействовать, мужчина по уши погрузился в работу. Как владелец и генеральный директор фирмы, он просто не должен был запускать дела, а телеграфом не каждое решение передашь, и не все можно доверить на подпись помощникам и заместителям. Джонатан снова тихо работал над своими чертежами и проектами, Андре читал книги и рассматривал альбомы со старинными гравюрами. Долго прохлаждаться Натану не дали. Хотя здесь скорее можно было сказать, что не дали прохлаждаться инженерному отделу, куда Роланд однажды привел смущенного донельзя молодого человека. Втянулся в работу Джонатан быстро, инженеры восторгались его фантазией, а втихомолку просили Роланда приструнить изобретателя. Нельзя же настолько нагружать коллег работой. Роланд выдергивал его из просторного светлого кабинета, заваленного чертежами и заставленного кульманами, тащил в ванну, на массажный стол и в кровать, заставляя расслабиться и отдохнуть. Но он и сам пока не мог похвастать способностью часто вырываться из рутины дел. Андрэ пока еще скучал в клинике под строгим надзором врачей. — Я хочу домой, — грустно говорил он при каждом посещении. — Когда меня уже выпустят? У меня почти нормальная температура и я даже ем два раза в день. Что им еще надо? — Когда все станет не почти, а совсем нормой, mon beau**, — целуя его в основательно заострившиеся скулы, утешал Роланд. — И когда ты будешь съедать все порции целиком, а не клевать, словно птичка. Принести тебе любимый десерт? Смородиновое желе эффект произвело потрясающий, Андрэ на поправку буквально полетел. Роланд считал себя бесчувственным и недогадливым дураком, но его извиняло лишь количество свалившихся на голову дел. Наконец, спустя полтора месяца, все трое впервые собрались в небольшой и уютной гостиной столичного дома Роланда. В этот раз для разнообразия в чертежах копался Андрэ, в книгу залез Джонатан, оба разместились на одном диване, прижавшись друг к другу. Роланд постоял у камина, любуясь ими, прошел, постукивая тростью, без которой пока еще ходить не мог, к дивану и тяжело опустился на одно колено. — Не соблаговолят ли милостивые государи выслушать меня? На него тут же устремили внимательные взгляды. — Я совсем не мастер изящной словесности, — слегка смущенно сказал мужчина, переводя взгляд с одного на другого. — Надеюсь, что мне не придется долго убеждать вас в искренности моих чувств и намерений. И вот этого будет достаточно для обозначения оных, — он разжал стиснутую ладонь и раскрыл небольшую бархатную коробочку, которую прятал в ней. Обручальные перстни были довольно простые, с небольшими камнями изумрудной огранки: темный бирманский сапфир для Андрэ и травянисто-зеленый изумруд для Джонатана. — Я согласен, — первым сориентировался Андре, ожидавший кольца. Джонатан только кивал и часто моргал увлажнившимися глазами. Роланд поочередно украсил перстнями их руки, поцеловал в ладони и поднялся. — Через два дня, если не случится никакого форс-мажора, состоится церемония официального заключения брака. Если вы не против принять фамилию Лебурж?.. Я получил документы, восстанавливающие мой титул. — Я не против, — сразу заявил Андре. Джонатан снова закивал, боясь сказать хоть слово. — Что ж, — Роланд хищно усмехнулся, — тогда я передаю вас в цепкие ручки своего портного. Мистер Шульц, войдите! — З-зачем? — обрел голос молодой Сквориш. — Затем, что на свадьбу положены все же фраки, — фыркнул развеселившийся Андрэ. — Полноте, Натан, тебе не привыкать к примеркам! — Таки доброго вечерочка, молодые люди, — с каким-то странным акцентом заговорил вкатившийся в гостиную колоритный лысоватый еврей, снимая с шеи измерительную ленту и раскрывая вместительный чемодан с образцами тканей. — Шо будем шить, любезнейший мой маркиз? — Свадебные костюмы, милейший Иоганн, именно их. Джонатан все никак не мог поверить, что это правда, в каком-то ступоре позволял снимать с себя мерки. — Вы успеете?.. — поинтересовался Роланд, так же терпеливо переждавший снятие мерок. — Обижаете, драгоценнейший, обижаете! Все будет на мази, иначе я не Иоганн Шульц! Портной поспешно откланялся, ему предстояла не на шутку большая работа: за два дня сшить три свадебных костюма. — И церемония будет совсем как настоящая? — уточнил Джонатан. — Настоящая церемония — это все же венчание в храме, а у нас и конфессии разные, и брак «неправильный» — равное партнерство. До сих пор Церковью не признанное, и вряд ли будет. — Но будет ведь красиво, правда? — О, в этом не сомневайся, — Роланд поймал растерянного молодого человека за руку, притягивая к себе, успокаивающе поцеловал в уголок губ. Андре только посмеивался, он привык к таким вот прелестным причудам Роланда. Тот, даже будучи без гроша в кармане и второй день голодным, умудрялся устраивать нечто из каждого события, не позволяя миру стать серым и жестоким. Теперь же, получив возможность не стеснять себя материально, имея аж двух молодых амантов, которых можно радовать, он просто не мог сдержать свою натуру. — Мне, наверное, это все просто снится, — решил Джонатан. — Андрэ, он всегда был столь недоверчив? — воззвал Роланд. — И как еще мне доказать, что это не сон? — Есть один способ, — коварно заявил Андре. — Поведай же мне его, о многомудрый юноша, — лукаво сощурился Роланд. — Внимай же моему опыту, — хихикнул Андре. — Его надо просто поцеловать. — А и правда, как я сам не догадался? Поцелуй, начавшийся как доказательство реальности, стал подобием переходящего приза: Андрэ, притершийся к ним двоим, перехватил губы Джонатана, пока Роланд расправлялся с его жилетом и сорочкой, потом позволил старшему в их трио снова принять инициативу, раздевая уже обоих. — Если это сон, я согласен никогда не просыпаться, — решил Джонатан. — Это реальность, клянусь, — Роланд подтолкнул Андрэ к дивану, после недолгой, но тщательной подготовки усадил ему на колени Натана, сам же опустился на брошенную на ковер диванную подушечку, чтобы иметь возможность приласкать обоих. Может быть, их свадьба и не была настоящей во всех смыслах этого слова, но репетиция первой брачной ночи удалась полностью. — Жаль, что это все не настоящее… — Нет, что значит — не настоящее? — изумленно вознегодовал стоящий перед дверью парадного зала бракосочетаний в мэрии Роланд, затянутый в безумно щегольской белоснежный фрак, с розой в петлице, услышав сказанное Джонатаном. — Но… Юридической силы эта свадьба не имеет… — растерялся тот. — Еще как имеет. Вы получаете равные права, долю в моем имуществе, мою фамилию и право унаследовать титул. Натан, ты не прочел брачный договор, что я приносил вчера? Как ты поставил в нем подпись?! — М-м-м, не читая? Я был слишком счастлив… — Мой бог, какое счастье, что я — честный человек. Джонатан фыркнул, тут же принял торжественный вид. — А вот теперь я волнуюсь, — еле слышно пробормотал Андре. — Но почему? Андрэ, только не говори мне, что и ты не прочел то, что подписал, — Роланд покачал головой. — Потому что такое событие, и вообще… Все так… не знаю. — Тише, все хорошо. Договорить и приободрить будущего супруга маркиз не успел — двери распахнулись, заиграл торжественный марш, и он проследовал по ковровой дорожке, предложив руки молодым людям, к украшенной лавровыми ветвями и цветами стойке клерка-регистратора, на которой уже лежала распахнутая книга регистрации браков и партнерств. Поставить подписи, выслушать пожелания счастливой семейной жизни, произнесенные с вымуштрованной вежливостью и участием. И они официально стали супругами. — Я несколько затруднился с тем, чтобы выбрать способ отпраздновать это событие. В любом случае, нас сейчас ждут в компании, все жаждут взглянуть на тех, кто сумел охомутать самого неприступного холостяка Северной Вирджинии, — усмехаясь, сказал Роланд. — А после — «Лебурж» уже под парами, так сказать. — А куда отправимся? — оживились юноши. — Я рассказывал Андрэ о terra incognita***, которую открыли неподалеку от Терра Аустрале. — Как интересно, я хочу посмотреть, — Джонатан разулыбался. — Наверняка там будет много всего интересного. — Тогда вперед, — Роланд кивнул и повел их в автомобиль, которым пользовался здесь: уже не на паровом двигателе, а на электромоторе. Двигался этот огромный экипаж, используя ту же силу солнечной энергии, поэтому все его поверхности сверкали особым покрытием, поглощавшим солнечные лучи. На ступенях мэрии толпились репортеры местных газет. — Мы украсим все первые страницы или только половину? — гадал Андрэ. — Надеюсь, в Лоргейне никто не увидит этих фотографий, — пробормотал маркиз, высокомерно задирая подбородок и отмахиваясь от настырных писак: — Все вопросы — к моему секретарю, господа, с трех до четырех каждое двадцать девятое февраля. — Я тоже на это надеюсь, — Джонатан поспешил проследовать в автомобиль. — А то будет несколько неловко. — Но это будут уже не наши проблемы. Официально, теперь ты носишь фамилию Лебурж, да и о том, что ты якобы умер, заявил только твой отец. Подтверждений этому не было. — Хорошо. Итак, наши планы на ближайшее время — показываемся, женатые и счастливые, после чего улетаем подальше? — уточнил Андрэ. — Если есть пожелания — высказывайте, я постараюсь их исполнить. — Просто хочется поскорее остаться всей нашей семьей, пообниматься. Просто пообниматься, — уточнил Андре. — И чего-нибудь такого хочется, чтобы ощутить свадебный настрой, — задумчиво добавил Джонатан. — Не знаю, чего. — В компании пробудем недолго, не волнуйтесь. Все, что было необходимо, я закончил, и месяца три у нас есть на исследования и путешествие. Облететь мир за девяносто дней, как вам? — усмехнулся Роланд. — Звучит заманчиво! — Очень! Свои первые поцелуи уже от мужей, а не просто любовников, Роланд получил в машине, когда та остановилась. *** — Что такое? — генерал Сквориш рассматривал газету, и руки его весьма чувствительно подрагивали. — Как это возможно? Трое мужчин на фотографии, спускающиеся по ступеням какого-то здания, облаченные в белоснежные фраки, были ему знакомы. Мало того, двое из них ему были знакомы до боли чуть ли не в прямом смысле. Стрекоза. И Джонатан. Но как это могло быть? Он заставил себя вчитаться в статью с первой полосы «Вирджиния-Таймс». — Что-о-о?! Бракосочетание? Партнерство? — лицо его наливалось багровой краской гнева. Это было просто уму непостижимо — провернуть такую аферу, чтобы сбежать из дома и заключить мужской брак. Со Стрекозой. Третьего он не знал, точнее, лицо, насколько он мог рассмотреть на зернистой и размытой фотографии, было знакомым, но имя он ранее не слышал. Газеты указывали то имя, которое одобрил Роланд — Гийом Бурш. Кто такой этот Гийом Бурш, генерал Сквориш сходу припомнить не смог. Пришлось отправить пару людей разузнать все, что только возможно, об этом Бурше. Информацию он получил скудную: Гийом Бурш свою личную жизнь не светил, жил весьма скромно, хотя и был обладателем состояния, превышающего состояние лорда Рэйна раза в три, если не больше. Появился в Нью-Уэлдоне четыре года назад, скупил контрольные пакеты акций нескольких компаний, организовал собственное патентное бюро, инженерную компанию. Вот, значит, как! Каким же образом его сын умудрился познакомиться с этим человеком в обход него, — гадал генерал, — ведь он тщательнейше следил за тем, чтобы ни одна идея, родившаяся в гениальной голове его сына, не прошла мимо его рук! И как теперь возвращать непутевого отпрыска обратно в семью? О том, что это попросту невозможно, генерал Сквориш даже не подумал. Для него не было ничего невозможного, что не решали бы сила или деньги. Просто надо узнать, куда унесло сына, а потом вернуть силой. И следить, чтобы снова не сбежал. Проблему составляло то, что никто не мог указать его людям маршрут свадебного путешествия этой троицы. Их не видели ни в портах, ни на вокзалах поездов, ни на аэровокзалах пассажирских цеппелинов. Не провалились же они сквозь землю. — Что есть из имущества у этого Бурша? Какие-то загородные дома? Ему телеграфировали о каком-то замке, но никаких замков в Новом Свете не было. — Найдите мне их! Каким угодно способом! Разговорите работников Бурша, копайтесь в его компании. А между тем время уходило, как вода: адвокаты, изучив брачный договор, нарытый шпионами генерала, указали на то, что через месяц он получит силу нерасторжимого, а генерал потеряет все, даже малейшие права на сына. Сквориш готов был рвать на себе волосы. Что делать… Ему нужны были изобретения Джонатана. Он стремительно терял свое влияние, так как не мог предоставить документы по более чем десяти годам исследований, не мог даже Стрекозу показать как результат этих исследований и экспериментов. Все сгорело вместе с проклятым Золотым Джеком! И все наработки и чертежи сына, останься хотя бы они — он отыскал бы толковых специалистов, чтобы расшифровать их, но и это все погибло в огне, вместе с особняком. — Делайте, что хотите, но приволоките мне моего сына. Вечно скрываться он не станет, он слишком глуп, чтобы прятаться. *** — Вот как? — Роланд просматривал длинную радиограмму. Такие приходили ему уже почти месяц, приводя мужчину то в недоумение, то в злость, то в состояние злой иронии. — Что на сей раз? — поинтересовался Андрэ, оторвав взгляд от шахматной доски. — Натан, шах тебе. — Вот-вот, — хмыкнул Роланд. - Шах. Придется извернуться, чтобы не поставили мат. — Какие-то проблемы? — Андре оставил игру, подошел. — Сквориш мутит воду и ищет Натана. Максимус передает, что его люди пытались прощупать компанию, рылись в информации обо мне, теперь в моем доме на Гордон-стрит постоянно дежурят личности в штатском со слишком явной военной выправкой. — Да зачем я ему? — удивился Джонатан. — Он меня годами не замечал. — Тебя - нет, а можешь ли ты сказать, сколько твоих изобретений получили патенты на твое имя? Кроме тех, что ты запатентовал уже в моем бюро? Джонатан нахмурился, принялся подсчитывать, сбился и растерянно посмотрел. — Я не знаю. — А сколько чертежей, переданных отцу, ты получил обратно? — Роланд бросил ленту радиограммы на стол и присел на подлокотник его кресла, ласково ероша волосы молодого человека. — Ни одного, но они мне были и не нужны. — Тебе - нет, а вот генералу Скворишу — еще как. — И что мне теперь делать? — растерянно спросил Джонатан. — Да, собственно, ничего особенного. Просто жить. Через три дня он потеряет все возможности вернуть тебя законно под свою опеку, а незаконные попытки пресекут мои люди. Ну и я сам буду приглядывать за тобой, — Роланд приподнял его голову, поцеловал, отвлекая от тяжелых мыслей. — Но он не оставит попыток меня вернуть… М-м-м, неважно, — на поцелуи Джонатан всегда отвечал одним: забывал о проблемах и отдавался ласкам. Ни он, ни Андрэ не увидели, как блеснули глаза Роланда. Нет, прежде он никогда никого не убивал, это претило его натуре. Но через три дня оба его юных супруга станут полноправными наследниками, договор обретет силу нерасторжимого, а взяв в заложники хотя бы одного из них, Сквориш сможет требовать от Роланда всего, чего угодно. Рисковать он был не намерен. Если одну никчемную жизнь требуется разменять на две, самые дорогие его сердцу, колебаться он не станет. Через три дня Джонатан получил газету, прочитал ее первым, Роланд был занят в рубке, Андре отвлекся на пейзажи и пропустил побег Натана в спальню. Гостевую. Где тот еще и заперся. К обеду он не вышел, но много времени, чтобы отыскать его, не понадобилось. Роланд постучал в дверь, дернув ручку: — Джонатан, что случилось? — Ничего, — глухо ответили из-за двери. — Натан, открой дверь, mon petit soleil****, — ласково попросил Роланд, пока снимал придверную панель, за которой скрывался запорный механизм. — Нет. Я хочу побыть один. — Что случилось? Андрэ принес ему брошенную газету, которая свалилась под стол, потому ее нашел Джениус и вознамерился убрать, как мусор. Первая полоса возвещала о трагической кончине генерала Сквориша. — О, дьявол… — выругался Роланд. Он не ожидал резонанса, ведь некролог Джонатана напечатали даже не все местные издания в свое время. — Натан, открой дверь, — принялся уговаривать Андре. — Не хочу. — Андрэ, оставь. Натан, я пришлю Джениуса с обедом, пожалуйста, открой хотя бы ему. Уморить себя голодом — не лучший способ почтить память отца. — Я не голоден, — прозвучало из-за двери. Роланд подцепил ножом язычок замка, дверь тихо отошла от косяка. Маркиз не знал, лучше ли дать молодому человеку побыть в одиночестве, или наоборот, потому осторожно заглянул в комнату, готовый закрыть дверь назад. Натан лежал на постели, уткнувшись лицом в подушку. Он выглядел слишком одиноко, чтобы позволять ему оставаться в своем горе одному, и его супруги тихо вошли и сели рядом, не тревожа, только давая понять, что они здесь, на расстоянии тепла от него — только протяни руку. Джонатан так и лежал. Отец умер… Да, отношения у них были не из лучших, они часто ссорились, генерал использовал его работу безо всякой благодарности. Но почему-то было очень больно от известия о его смерти. Теперь он остался совершенно один. Вообще один в мире, никого из родных, разве что какая-то совсем дальняя родня, о которой он только слышал, что таковая есть, но ни разу не видел. Он поднял голову, посмотрел на тех, чье тепло ощущалось рядом. Нет, он все-таки не один. Плечи согрели их ладони, и он, наконец, смог заплакать, боль прорвалась потоком слез и невнятных слов, и его прижали к груди, и кто-то согрел спину, кто-то стер слезы поцелуем. — Вы ведь меня не оставите? — Нет, никогда, — горячо заверил Андрэ. — Не оставим, notre petit soleil*****, — подтвердил Роланд. Джонатан кивнул и еле уловимо улыбнулся. — А что на обед? — Еда настоящих виргинских мужчин — стейк, — тряхнул головой маркиз, хотя на виргинца он походил столь же мало, сколь и на жителя Страны Вечного Рассвета. — Тогда идемте, отведаем его? Джонатан решил, что понемногу ему станет лучше. Просто слишком много произошло за пару последних месяцев, а смерть генерала стала последней каплей. Ничего, объятия любимых супругов согреют и помогут забыть все неприятности.