***
Коноха полнится пряными запахами цветов. Удушливые ароматы ползут по прожженной солнцем деревне, а дома украшаются обрывками погибающей красоты. Наруто непрерывно чихает и все никак не может сообразить: что происходит вообще? - Фестиваль цветов, — говорит Ино и смешливо осыпает его нежными лепестками ромашек. Наруто смотрит на вплетенные в ее волосы цветы и думает, как много он пропустил за годы бесконечной погони. А Коноха расцветает на глазах: сглаживается послевоенная суета, появляются на суровых лицах мимолетные улыбки, люди дарят друг другу цветы и гортензией пахнет так терпко, что кажется, вот-вот родится еще один Будда. И все же Наруто не любит праздники. Он пробирается сквозь одетых в кимоно людей, машинально улыбается, не видя лиц, а потом его оттесняют в лавку Яманака и почти вынуждают заскочить внутрь. - Много народу, да? — спрашивает Ино, устало улыбаясь. Она протирает прилавок, смахивая на пол листья, а все чаши для цветов пусты. Все — кроме одной. Наруто цепляется за поникшие цветы взглядом, рассматривает каждый острый лепесток — только тронь и останется зияющая рана. Они ярко белые по краям, а в глубь тонут в беспросветной матовой мгле, и контраст такой, что захватывает дух и сил нет оторвать взгляд. - Георгины, — говорит Ино, подходя ближе. — Завяли, никто не стал покупать. Выброшу сейчас. - Отдай мне, — хрипло просит Наруто, сам не зная зачем. Ино хмурится, но пожимает плечами и небрежно выхватывает цветы из воды. - Они не жильцы, ты учти. - Я учту, — кивает Наруто, втягивая носом едва уловимый нежный аромат. Он почти выходит наружу, как она говорит ему в спину, сосредоточенно и четко. И будто понимающе: - Утонченность и чувство собственного достоинства. - А? - На языке цветов, — поясняет она и улыбается. Наруто вываливается наружу, в пропахший гортензией воздух. Толпа уже прошла, встречаются лишь редкие прохожие, а цветы в руках… грустят. Наруто не может объяснить это чувство, но преисполненный собственного достоинства георгин свешивает черную бездну сердцевины все ниже, а соки в иссохших листьях звучат все тише. Ну и зачем ему этот веник? Наруто горестно вздыхает, а потом хмыкает. Саске подарю, решает он. Такая же колючка, ему бы ораву кактусов в друзья. И, решившись, бросается к дому Учихи привычным путем. Обломки разрушенного поместья мрачно смотрят на него провалами пустот и скалятся обломками досок. Наруто показывает им язык, а сам следует дальше, к дому, где потомок клана изволит почивать. Благо, квартал Учиха большой и Саске может развлечься выбором. Наруто беззастенчиво долбится ногой в дверь, а когда злющий Саске открывает, протягивает ему букет, уже ожидая удивленно-оскорбленную рожу. Но Саске смотрит внимательно и глухо, и Наруто тоже смотрит, потому что цветы — яркие, пышные, мерцают антрацитовой темнотой и белыми кончиками лепестков, и упругие стебли поддерживают тяжелые бутоны, а листья дышат жизнью и силой. Если получилось с Гай-сенсеем, то уж с цветами точно должно было получиться, как-то горько думает Наруто. И поднимает взгляд. А Саске смотрит прямо на него, и в глазах у него печаль и отчаяние, и удивление лишь мимоходом. И безмолвный вопрос: очередная глупая шутка, Узумаки? Зачем? Будто Саске уже очень, очень давно устал от шуток. Пытаясь сбежать от этого взгляда, Наруто не придумывает ничего лучше, кроме как пихнуть георгины прямо Саске в лицо. Осознает он свою ошибку только тогда, когда Учиха выпутывается из лепестков, хватает его за шиворот и со всей своей немалой дури прикладывает башкой об колено. - Так и убить можно, даттебае!!! — возмущенно-весело сплевывает кровь Наруто и сворачивает в руке сферу разенгана. Очередной дом отправляется следом за предками, а когда они обессиленно валятся рядом друг с другом, Саске говорит: - Ты должен мне сгоревший обед. Кретин. А Наруто возмущенно вопит, потому что денег в кошельке не водится со времен проклятого Валентина, и все это время он перебивался тем, чем миловал Ирука-сенсей, да набегами на обеды-ужины педантичного Учихи. А потом Наруто вспоминает, что этот обед-то был общий, потому что Наруто напросился еще вчера, а Саске не стал возражать, и орет еще громче, уже вплетая нотки отчаяния в подвывания. А Саске усмехается чуточку безумно и немного обессиленно и смотрит в холодное синее небо. Запах сгоревших георгинов перебивает въевшуюся вонь цветов, с помощью которых люди чествуют бога. Тех, что гортензия — холодность, безразличие и бессердечность. А вопль Сакуры на краю Конохи знаком до последнего звука.***
Коноха тиха и непривычна. Наруто осторожно шагает по пыльным улицам и старается лишний раз не шуметь. Негромкий говор слышится лишь из сверкающих гладей распахнутых окон: ни прохожих, ни детей, и даже торговцы неспешно сворачивают товар. И это тоже праздник. Единственный, про который Наруто помнит и знает, что надо запереться в глухой квартире, спрятаться под одеяло и впервые в жизни испугаться темноты. Но в голове настойчиво свербит мысль: Саске в квартале, где дух мертвецов чувствуется даже в солнечный полдень. Совсем один. К вечеру Коноха расцветает огоньками бумажных фонарей. Как светлячки на могилах усопших, они приглушенно сияют, отбрасывая на улицы пропитанные духами тени. Сегодня поминают усопших. Наруто сворачивает по пути в квартал Учиха и застывает на мгновение. Навстречу идут люди. Он ныряет в нишу между домами, подальше от света фонариков и вжимается спиной в щербатую стену. Наруто издалека видит, как люди фарфоровыми статуями плывут по тропам, стекаясь к храмам. Свет бумажных фонариков искажает их лица, сливается в причудливые гримасы, веет памятью и силой. Наруто исподлобья наблюдает за тихой рекой неспешно бредущей толпы — мертвые воды, гиблые воды, страшные воды… И только фонарики сверкают, помогая душам усопших найти дорогу домой. Гражданские все идут, а Наруто все сильнее вжимается спиной в стену, и все горше на душе, и все страшнее. Липкие паутинки ужаса оплетают сердце, пробираются в легкие. С каждой тени смотрят глаза — мертвые, пустые, обезумевшие. Приходи, зовут фонарики мертвецов. Как многих ты убил? — спрашивают мертвецы, протягивая к нему свои покрытые прогнившей плотью руки. И фонарики сияют, мерцают, движутся, колыхаются от дыхания тысяч убитых и зовут-зовут-зовут. Наруто почти захлебывается паникой, но тут ему на глаза падает до невозможности знакомая ладонь. - Не смотри, идиот. Тело тут же отзывается, легкие послушно втягивают воздух, сердце доверчиво тянется-бьется, и сведенные судорогой мышцы становятся мягкими, как речная вода. Тело — доверяет. - Саске, — выдыхает Наруто и, не зная как выразить сшибающее с ног облегчение, легко трется о руку лицом. Ладонь тут же исчезает, зато перед глазами — лицо Учихи и его злые, встревоженные глаза. - Чем ты думал, болван?! — шипит Саске, закрывая его от мертвой толпы живых трупов, от света фонариков и бесконечного зова. — Ты же знаешь, что нельзя!.. Конечно, Наруто знает. Он же не идиот, что бы там Учиха ни думал. Он знает: гражданские зовут души усопших — почти всегда убитых, — и до тех пор, пока фонарики не поплывут по водам бездонной реки, мертвецы будут тянуть к шиноби сгнившие пальцы, высасывать чакру и пытаться стать частью силы. Пытаться воскреснуть. Только лишенные чакры гражданские могут так легкомысленно бросать вызов смерти — той, с которой ниндзя с детства танцуют на растянутых сквозь бездну лесках-мостах. - Я подумал, — оправдывается Наруто, цепляясь за виниловую тьму во взгляде Саске, — ты там совсем один… - Поэтому ты поперся в ночь Обона по улицам? — еще яростнее шипит Учиха. — Никогда больше не думай, Узумаки! Наруто молчит. Из тьмы глаз Саске тянутся наружу скрюченными пальцами мертвецы. Их так много, а Учиха заперт там, с ними, в бесконечной темноте. И неожиданно на место страху приходит злость — на тех, кто не отпускает Учиху, кто не дает ему забыть, кто мучает его из ночи в ночь. Наруто ночевал на крыше дома Саске бесчисленное количество раз и слышал его кошмары. Даже заглушал их своим сознанием. И тоже утром делал вид, что ничего не знает. Наруто, может, и дурак. Но он умеет бороться за своих друзей. - Идем! — говорит он и шагает вперед. На мгновение они оказываются так близко, что щекочет щеку чужим дыханием, а нос почти касается носа. Личное пространство — не для тех, кто дышит мыслями друг друга. Наруто хватает Учиху за запястье и срывается с места. По пути он подхватывает не горящий еще фонарик. И весь путь по наполненной призраками Конохе рука Саске греет ладонь. У темной реки, опередив толпу, Наруто останавливается, поворачивается спиной к гладкой воде и смотрит на Учиху. Черные глаза кажутся провалами бездны на белой простыне лица. Радужка темная настолько, что в ней не отражаются звезды. Наруто протягивает руку и кончиками пальцев скользит по холодной, как у мертвеца, щеке. А Учиха смотрит в ответ и у него опять эта тяжелая горечь во взгляде — играешься? Не надоело тебе издеваться, тупой идиот? В ночной тишине на берегу реки расплескавшиеся по небу звезды кажутся далекими огоньками, зовущими души усопших. В звуках общего дыхания и далеком вое мертвецов Наруто впервые почти слышит то, что шепчет ему беззвездная бездна глаз Учихи. И на мгновение он поддается моменту, рывком подается вперед и легко прижимается к губам Учихи своими. У Саске удивленно сбивается дыхание, но прежде чем он отстранится и откажет, и обзовет идиотом, Наруто отстраняется сам и улыбается, протягивая фонарь. - Зажги его, Саске. Саске смотрит долго и пронзительно. И на дне его зрачков скользят хищные, дикие тени. А потом он обрывает натянувшуюся между ними невидимую нить и протягивает руку. От короткой вспышки его чакры занимается тонкое изящное пламя. Оно отражается в черной радужке и зовет оттуда мертвецов — настойчиво, неутомимо. Саске неотрывно смотрит на огонек, а когда переводит взгляд на Наруто, тот улыбается, склоняя голову набок, а в глазах у него — тревожное синее море. - Пусть души наших усопших найдут свой путь, да, Саске? — шепчет он, и Учиха медленно склоняет голову. А потом Наруто, вместо того, чтобы пустить фонарик по воде, легонько дует, и взвихрившийся ветер его чакры толкает бумажную оболочку вверх, в звездную пыль. Они молча стоят у берега черной реки, провожая путь сверкающего во тьме огонька. Постепенно бескрайняя водная гладь окрашивается тысячами сверкающих точек. Вслед за мерцающими фонариками скользят над водой призраки погибших людей, отправляясь в бесконечный путь. Они стоят рядом, так близко, что дыхание вновь чувствуется на щеке мягкой лаской. Рука почти ощущает тепло чужой ладони, но Наруто не решается преодолеть разделяющий пальцы дюйм. Но это и не нужно. Где-то далеко шиноби прячутся в квартирах, избегая выходить на улицы. Где-то далеко гражданские плачут, вспоминая погибших. Но им — все равно. Они отпустили своих мертвецов.***
- Я все! — оповещает Наруто, с ноги открывая жутко охраняемый, полностью неприступный кабинет Хокаге. Затаившиеся в тенях АНБУ даже не пытаются встать у него на пути, а сам Хокаге только вздыхает. — Какаши-сенсей, давайте, что там дальше? - Дальше отпуск, — непререкаемым тоном говорит Какаши, пряча свитки с миссиями под стол. Наруто изумленно хлопает глазами и тут же лезет вперед, проверять спрятанное. - Какой отпуск, даттебае! Я не просил! - Новый год через пару часов, — отрезает Какаши. — Миссий нет. Отдыхай, празднуй, развлекайся. Ты с Обона в Конохе не появляешься! - Появляюсь! — возмущается Наруто, но сразу же затравленно оглядывается. — Я же как-то беру у вас новые миссии, даттебае! Какаши-сенсей, я не хочу праздновать Новый Год, мне не с кем, и вообще, много дел, денег нет, надо налаживать связи, а праздники — это вообще глупости какие-то… - Есть совместная миссия, Учиха как раз недавно вернулся. Наруто давится окончанием фразы, будто гнилой лживой водой оцинкованных труб. - Не пойдет! Какаши-сенсей, поставьте меня в пару с Ли! Хатаке вздыхает, оценив жертву, но не поддается. - Либо Учиха, либо сиди дома. - Какаши-сенсей! - Прекрати убегать, — отрезает Какаши, и Наруто захлебывается возмущением. Он смотрит на молчащего Шестого и под его пронизывающим взглядом неожиданно тоскливо думает, что не так уж и плохо Какаши-сенсей знает своих учеников. - Я не понимаю, о чем вы, — бурчит он больше себе под нос. — Дайте мне миссию. - Не знаю, что между вами произошло, — медленно тянет Какаши, демонстративно вытаскивая из-под столешницы пустые руки, — но я не могу разбрасываться боевыми единицами. Либо вы налаживаете связи и ходите на миссии вдвоем, либо не ходите вообще. Наруто ровно две секунды прокручивает в голове ситуацию; вспоминает теплоту губ Саске и черноту его глаз, в которых отражались огни далеких фонариков, и то, как Учиха смотрел будто в самую суть, и чего-то ждал, как затаившийся хищник. А когда Наруто неожиданно испугался этой запредельной близости и забормотал какую-то чушь, извиняясь за нечаянный поцелуй, он лишь усмехнулся терпко и горько, будто ничего другого и не ожидал от самого беспросветного идиота Конохи. А потом Саске шел впереди, топя шаг в тенях, и глядя в его абсолютно прямую спину, Наруто проклинал свой болтливый язык и колотящееся сердце. И сотню раз хотел окликнуть, но ни разу не смог. Саске исчез в черном провале квартала Учиха, а Наруто смотрел в пустоту и думал, что иногда слова нужны. А еще остро чувствовал себя идиотом. Приступ самобичевания сам проходить не пожелал, и Наруто проводил его порцией пинков самоуверенности, а вот острый страх не пережить следующую встречу с Учихой и натворить несусветных, все разрушающих глупостей, прочно угнездился в груди. Наруто сбежал на миссию и за несколько месяцев заработал больше, чем за весь предыдущий год. Чему был бы рад, да вот только Учиха не девица, и деньги его интересуют мало. Как и то, что можно на них купить. - Ну вот, — вздыхает Какаши-сенсей, вырывая его из размышлений. Две секунды машут ручкой, оставляя Наруто в полной уверенности, что встречу с Саске его нежные нервы не переживут. — О чем я и говорю. Иди, украшай квартиру к празднику. Наруто вылетает из Резиденции, непрерывно бухтя и низводя род Какаши-сенсея к болотным жабам. Потом настороженно оглядывается на светящиеся окна и на всякий случай в неимоверном рывке переносится подальше от мстительного и чуткого Шестого. Разумеется, он оказывается в квартале Учиха. Не то чтобы Наруто верил во вселенскую несправедливость, но уж больно часто она стала захаживать на огонек. Припорошенные снегом развалины снова ехидно скалятся на него провалами окон. Наруто сумрачно оглядывает застывший в белоснежной пустоте темный квартал. Сюда не доносится радостная суета предновогодней Конохи: все так же тихо и пусто, и даже снежная целина не потревожена легкими шагами. Саске что, собирается встречать Новый Год здесь? Наруто хмурится. Не то чтобы он любил этот праздник… Да и вообще, сколько себя помнил, он ограничивался дополнительной порцией лапши и здоровым сном под вопли гуляющей Конохи. Но ведь это первый Новый Год после возвращения Саске в Коноху и вообще… - Что ты тут делаешь? Наруто вздрагивает и подпрыгивает на месте, рывком оборачиваясь. Учиха стоит неподалеку, разглядывает его сумрачно и тяжело. Отросшие волосы падают на глаза, почти касаясь концами левого века. Наруто рассматривает его лицо, жесткую складку у губ, вопросительно вскинутую бровь, абсолютное безразличие в радужке. Будто Саске способен скрыть от него горечь в уголках рта и усталую безнадежность, и бесконечное ожидание. Саске смотрит так, словно давным-давно ждет чего-то, что от него не зависит, а оно все не приходит. И Саске уже устал верить, но сделать первый шаг не решается, потому что тот, кого он ждет, умеет прятаться и путаться в собственных желаниях так мастерски, что потом его не вытряхнуть из ложных суждений до конца жизни. Умеет догонять и возвращать, пропадать на миссиях и избегать встреч, дарить цветы, дружески швырять их в лицо, кормить конфетами, захаживать на ужины и обеды, касаться всякий раз, как представляется возможность, спасать от демонов, которые почти сожрали душу, вытаскивать из призрачной могилы от тянущих в глубь мертвецов. Целовать под светом тысяч звезд и тысяч плывущих по реке фонарей. Извиняться за поцелуи. Называть дружбой то, что ею никогда не являлось. - Я идиот, да? — жалобно спрашивает Наруто, захлебываясь накатившим осознанием. В глазах Саске что-то вздрагивает и лопается с неслышным треском. И плеснувшее следом неверие режет почище куная. - Это бесспорно. - Всегда им был. - Какое точное замечание. - Ты мог бы сказать, даттебае!.. - Я не обязан за тебя думать. - Прости, — шепчет Наруто, делая шаг вперед и оказываясь рядом с Учихой. И оторвать от него взгляд выше человеческих сил. — Прости. - Идиоты не нуждаются в прощении, — хмыкает Саске и неверие медленно тает, превращаясь в уверенность и привычную насмешку, и тихие волны горчащей нежности. Вырывающиеся изо рта облачка пара смешиваются, инеем оседая на ресницах. - Я тебя люблю, — делится Наруто очевидной истиной. Так же легко, как и всегда открывал перед Саске душу. Дыхание Учихи сбивается, но всего лишь на мгновение, достаточное, чтобы тонкие губы изогнулись в ехидной усмешке. - Надо же, понял наконец, — язвит Учиха, а Наруто вглядывается в хищный омут его глаз и, захлебываясь, пьет нежность и надежду, и легкую злость, и тень недоверия, и радость, и безграничное облегчение. - И все равно, теме, — обиженно бурчит Наруто ему в губы, — ты мог бы сказать. Саске не отвечает и подается вперед, целуя мягко и медленно. Наруто отвечает ему без страха и неуверенности, потому что — выгорело и исчезло, и нет недоверия там, где сознание одно на двоих и мысли делятся пополам. А затем Наруто отрывается и обхватывает запястье Учихи рукой, вскидывая на него просящий взгляд. Он и сам не понимает, о чем и зачем просит, но вдали гремят салюты и ревет толпа, и звенят колокола, уничтожая ударами человеческие пороки. И люди празднуют Новый Год, а поместье Учиха застыло в снежной пустоте нетронутой целины. И только звуки колотящихся сердец и сорванное дыхание нарушает безмолвие мертвого клана. Саске поджимает губы, мелькает в его лице тень неуверенности. Наруто сильнее сжимает пальцы. - Боишься, теме? - Тебя, что ли, уссуратонкачи? — тут же ведется Саске и жестко усмехается, пряча сомнение в складке у губ. — Сам же боишься. - Вовсе нет! — почти рявкает Наруто. Саске ухмыляется, а где-то далеко раздается последний удар колокола. Наступает тишина. Наруто стряхивает злость легким взмахом головы и неожиданно даже для себя признается: — Я не боюсь. Это же ты. Саске долго молчит, глядя ему в глаза, а потом разворачивается и решительно шагает к поместью. Наруто удивленно разжимает руку, но когда его ладонь почти соскальзывает с запястья Учихи, Саске ловит ее в свою и переплетает их пальцы. - С Новым Годом, кстати, — бурчит Наруто в прямую спину, когда они заходят в тихий темный дом. Саске вздрагивает, резко останавливается и оборачивается. — Что ты так смотришь, даттебае?! Уже с праздником поздравить нельзя! - Ох уж эти твои праздники! — злобно шипит Учиха и уже без тени сомнения дергает Наруто на себя. Поцелуй злой и горчит упущенными возможностями. Наруто кусает Саске в ответ, впечатывает кулак ему в живот, чтобы сильно не зарывался, а когда Учиха отстраняется в попытке поймать ртом ускользающий воздух, бормочет, торопливо стягивая с себя куртку: - Все нормально с праздниками, даттебае! Я люблю праздники! - С каких это пор? — хрипло интересуется отдышавшийся Саске, судорожно помогая стягивать сетчатую майку. Наруто путается в рукавах, задыхается от прикосновений ледяной ладони, дрожью протряхивает всякий раз, когда Саске нетерпеливо закусывает губу и дергает одежду чуть сильнее. - С недавних, — делится Наруто, вцепляясь озябшими пальцами в низ футболки Саске. — Твою мать, чертова рука! - Проблема не в руке, уссуратонкачи, — шепчет Саске, отвечая на лихорадочные поцелуи, — а в месте откуда она растет. - Заткнись, ублюдок, — рычит Наруто, дергая на себя опостылевшую тряпку. Протез из клеток Первого все еще плохо слушается и подводит в самые ответственные моменты. Но Саске вообще от него отказался, и даже с одной рукой ловко стягивает с себя футболку, несмотря на больше мешающие, чем помогающие, движения Наруто. Саске притягивает его к себе. От соприкосновения обнаженной кожи на мгновение перехватывает дыхание и темнеет в глазах. Наруто вздрагивает, дергает плечами, скидывая невольную дрожь, но прикосновения Саске чувствуются всем телом, а поцелуи жаркими всполохами отдаются в паху. Наруто стонет, не в силах сдержаться, а когда Саске делает подсечку и валит его на кровать, покорно падает, хотя мог бы вывернуться без особого труда. Он же, мать его, шиноби… - Учиха, какого черта у тебя так пыльно? — хрипло бормочет он, вдыхая поднявшуюся пыль вместе с запахом Саске и машинально изгибаясь, притираясь, прижимаясь, не в силах перенести даже секундную разлуку. В голове вспыхивают звезды, а жар растекается по телу волнами. Наруто мало что понимает, и отчетливо перед собой видит только лицо Учихи — с закушенной губой и яркими эмоциями на четких чертах. От этого сносит крышу еще сильнее, и хочется вплавиться, вжаться, обхватить и никогда больше не отпускать. - Потому что ты разнес мой дом, — бормочет Саске, покрывая поцелуями его шею. — И я вынужден ютиться в халупе. - Гнусная ложь, — хрипит Наруто, бессильно распахивая рот и запрокидывая голову. — Это было твое Чидори, я тут вообще ни при чем… Са-а-аске!.. Саске еще раз прикусывает его сосок, обводит напоследок языком, выбивая изумленный вскрик, и спускается легкими поцелуями ниже, к пупку и светлым волоскам, тянущимся за пояс штанов. - Какой же ты болтливый, — тихо шепчет он, дыханием щекоча впадину пупка и одной рукой расстегивая пуговицу на поясе. — Всегда знал, что даже в постели ты не закроешь свой рот ни на секунду! - Кто бы говорил, даттебае! — машинально огрызается Наруто и нетерпеливо изгибается, спинывает чертовы штаны, закусывает губу в трусливом и жарком ожидании — непонятно чего. Дыхание Саске скользит по разгоряченной коже, а когда касается головки члена — нежным полуприкосновением, невесомой, сводящей с ума лаской, — бессильно и просяще стонет, приподнимая бедра. — И вообще, с чего это ты, теме, думал про меня и постель?.. Саске хмыкает и Наруто почти находит слова, чтобы выразить свое негодование, но тут же захлебывается ими, когда его окружает теплая, влажная, невыносимо горячая нежность. Он стонет в голос, мечась по кровати и сжимая в руках влажную простыню, а Саске безжалостно скользит языком по мягкой коже, дразнит головку, целует выступающие вены, на россыпь мгновений выпуская член изо рта, и выглядит при этом так, будто сам получает удовольствие. Наруто кусает губы, напрягается, и Саске тут же отстраняется, пережимая его у основания кольцом пальцев и не давая кончить. И это так… так опытно и умело, что Наруто, лишившись оргазма, мгновенно давится злостью и вскидывает голову: - Да я смотрю, ты знаешь, что делаешь, ублю-мн-пф-ф! Саске тут же закрывает ему рот поцелуем, мягко поглаживая член, а когда у Наруто находятся силы раскрыть глаза и прекратить жалобно стонать, тихо отвечает: - Нет, — и утыкается носом в висок, пряча взгляд. — Не знаю. Просто… — он судорожно вздыхает, хотя — ему ли стесняться? Да еще и перед кем — Наруто и сам в бесконечной погоне, в извечном стремлении, в безграничном желании догнать, схватить, вернуть, давно позабыл, как выглядят другие лица. Все, кроме лица Саске. Но Учиха целует его в основание уха, трется кончиком носа, и это так интимно, так близко, гораздо откровеннее всего, что сейчас произошло, и Наруто задыхается мгновенно потяжелевшим и будто раскалившимся воздухом. А Саске шепчет едва слышно, повторяя чужую фразу: — Это же ты. И Наруто протряхивает всего до последней жилки, пробивает до самой души, душит эмоциями и хочется постыдно разрыдаться, а потом и вправду схватить Саске и никогда больше не отпускать. Он всхлипывает, прижимается ближе, а Учиха обхватывает его рукой, скользит ладонью по спине и неожиданно ухмыляется: - Твои вопли получше любого пособия. Ты у нас чувствительный пугливый котенок. И Наруто давится собственным возмущением и тут же толкает злобного, мерзкого, невыносимого, невозможного Учиху на спину и нависает над посмеивающимся ублюдком: - Ну держись, теме! — злобно шепчет он в тонко очерченные ключицы. — Я тебе ни за что не проиграю! И смешки Саске прерываются судорожным вздохом, а затем и захлебывающимися стонами. И ублюдок таки прав. Они получше будут любого пособия… А в общем, Саске конечно и впрямь знает, что делает, думает Наруто, бессильно вцепляясь в его плечи и пытаясь расслабиться. Он же чертов гений, отстраненно думает Наруто, подаваясь навстречу и вздрагивая от каждого толчка. Ни за что ему не уступлю, думает Наруто, запрокидывая голову и изумленно хрипя давно уже севшим голосом. И это последняя его связная мысль.***
Коноха цветет и пахнет. Цветет клумбами, пахнет цветами, а носящиеся туда-сюда шиноби ничуть не портят картину. Наруто усмехается, потягивается в кресле, разглядывая раскинувшуюся перед ним деревню. Шикамару топчется рядом, поглядывая на висящие на стене часы, и периодически душераздирающе вздыхает. - День Святого Валентина, — говорит Наруто после очередного вздоха. Шикамару вздыхает еще более душераздирающе, хотя более уже некуда. — Не пойдешь покупать конфеты? - Купил уже, — жалуется Шикамару. - И? Я же тебя отпустил, чего ты тут тусуешься? - Темари выгнала, — философски пожимает плечами Шикамару. — У нее сейчас такой период, какие там конфеты! А ведь еще утром она их хотела!.. - Беременная женщина, — вздыхает Наруто так, будто что-то понимает в женщинах вообще и беременных в частности. - Так проблематично, — соглашается Шикамару. — Так что застрял я тут до утра. Хоть дела разгребу. Наруто косится на стоящий в углу пакет. Шикамару прослеживает его взгляд. - Шли бы вы, Хокаге-сама, — понимающе хмыкает он. — И конфеты бы захватили. - Саске, конечно, не беременная женщина, — смеется Наруто, качая головой, — но за конфеты мне точно голову снимет. К тому же он только вчера с миссии вернулся, отсыпается. Шикамару пожимает плечами, бормочет что-то про проблематичные вторые половинки, и остаток часа они работают в тишине, прерываемой вздохами страдающего отвергнутого мужа. Наруто автоматически заполняет подсовываемые Нара бумаги, прислушивается к гомону праздничной Конохи и перебирает в памяти неожиданно всплывшие события десятилетней давности. Учиха и Узумаки не празднуют, не помнят про праздники и даже Новый Год отмечают лишь короткими поздравлениями. Наруто не любит праздники — не научили их праздновать, а в детстве и молодости было не с кем. Да и жизнь шиноби и вечные миссии не располагают. Но все же, когда-то давно, почти вечность назад, все началось именно в этот день. С помятых, покрытых глазурью конфет и тяжелого взгляда Учихи. Наруто мгновенно срывается с места, хватает забытый у стены пакет и кричит философски вздохнувшему Шикамару «спасибо». Он несется под удивленными и понимающими взглядами по улицам и крышам Конохи, залетает в тихий дом, распахивает дверь в спальню. Проснувшийся еще от его приближения Саске буравит Хокаге тяжелым взглядом из-под длинной челки, но из подушек не вырывается. - Что ты носишься как подорванный? — бурчит он, наивно пытаясь спрятаться за одеялом. Наруто на мгновение застывает, вдыхая запах конфет, сонного Учихи и их общего дома, а потом улыбается и протягивает пакет: - С днем Святого Валентина, Саске! Учиха замирает на секунду, а потом хмыкает, едва заметно усмехаясь: - Обон праздновать не будем. - А Новый Год? — губы сами собой разъезжаются в улыбке. - Может быть, — соглашается медленно поднимающийся Учиха. — Ты беги, Узумаки. Беги. И Наруто срывается с места, уворачиваясь от трескучего дзюцу, а когда Учиха впечатывает его лицом в стену и вжимается губами в шею, лишь ухмыляется: - Этот-то дом мы разрушать не будем? - Пожалуй, нет, — хмыкает Саске, прикусывая выпирающую косточку. И коротко щелкает пальцами. Конфеты, сжигаемые огнем катона в сверкающую глазурь, пахнут знакомо — терпко и сладко.