Осенью я всегда немного умираю...

Ненавижу осень. Особенно ноябрь. Для меня это всегда холода, промозглая сырость, грязные рваные сумерки за окном. Ни тепла, ни света. Каждый раз в очередной осени я немножко умираю. Я не понимаю очарования пушкинских унылых пор, багряных красот, а увядание и умирание природы до следующей весны и без того еще больше погружает меня в пучину действительной меланхолии. В один из таких ноябрей умер Грим. Я мало знал его, чтобы оценить всю горечь потери. Но, тем не менее, я ощутил печаль. Наверное, он был неплохим человеком, возможно, что он приносил в мир только добро. Единственное, о чем я думаю и в чем я уверен, когда вспоминаю его — никто не заслуживает умереть ТАК. Мне говорят, что смерть — это не страшно. Есть вещи похуже и смерть в конце — концов будет казаться тебе самой милосердной участью в твоих страданиях. Так, больные раком очень часто сами лезут в петлю, глотают таблетки или выпрыгивают из окон. Люди, которые никогда не достигнут счастливого тихого конца. Или жертвы преступников: несчастные замученные женщины, дети, мужчины. Иногда я представляю себе, о чем они думали в тот САМЫЙ, последний момент. Может быть, это действительно была агония и они умирали в муках. А может быть они просто тихо скончались, напоенные, накуренные, обколотые, чтобы уйти самим того не подозревая. Я много читал про преступления в конце двадцатого столетия и больше всего мне запали в душу смерти детей. Это были бы прекрасные молодые люди, которые могли бы привнести в нашу жизнь много замечательного, сделать открытия, от которых, быть может, мир был бы совершенно не таким, как сейчас. Может быть кто-нибудь из них был послом доброй воли. А кто-то сделал все возможное, чтобы помочь выявить формулу лекарства от рака. Кто-нибудь из них перевернул бы представление о современном искусстве. Этого не будет никогда. Я боюсь смерти. Я боюсь кладбищ, но если бы последней волей моего друга была бы просьба приходить к нему каждый день после смерти — я исполнил бы его просьбу настолько, насколько бы меня хватило. На кладбищах тихо и растет такая же зеленая трава, которая растет на газонах живых. Памятники стоят в шорохе и шуме листвы летом и весной, искрятся брилиантовой крошкой в зимнюю стужу и уныло мокнут в сырые осенние вечера. Поэтому иногда, в темное время суток, в середине ноября, я думаю о человеке, который наверное при жизни удивился и посмеялся бы, если бы ему сказали, что он умрет в неполные… Сколько было Гриму? Почти двадцать? Двадцать один? Это был просто человек. Со своими тревогами, заботами. И прелестью жизни, которая просыпается в каждом из нас, когда с каждой новой весной земля покрывается нежной ароматной зеленью. Иногда, когда я спешу домой или на учебу, мой взгляд невольно выхватывает чьи-то темные кудри. Или худощавую фигуру. Или смущенную улыбку. Или красный жилет. Тогда я думаю, какими бы они были все, если бы не умерли… Ненавижу осень. Ноябрь.